XII

Вначале положение Акивы в Явне было не из легких. Быть может, он не мог избавиться от привычек прежней жизни, не отвечавших чистоте и святости жизни великих мужей, собравшихся вокруг раббана Гамлиэля, рабби Элиэзера и рабби Иеошуа. Раббан Гамлиэль был строгим, требовательным наси, даже соратники, великие мужи, порой получали от него замечания и указания, еще строже относился он к ученикам. Акива же ошибался в некоторых вопросах, отчасти по незнанию, отчасти из-за старой привычки. Рабби Иоханан бен Нури неизменно сообщал наси о промахах уже немолодого ученика, что часто влекло за собой строгие наказания. Рабби Иоханан сам подтверждал это (Эрахин, 166): «Я призываю небо и землю в свидетели того, что Акиву часто наказывали из-за меня, ибо я жаловался на него раббану Гамлиэлю, но он любил меня за это еще сильнее, точно в соответствии со сказанным: «Не наставляй насмешника, чтобы он не возненавидел тебя, наставляй мудрого, и он возлюбит тебя».

В научных дискуссиях положение Акивы тоже было тяжелым. Он не осмеливался открыть рта среди этого большого ученого собрания, он чувствовал, что его знания были еще слишком скудными. Так просидел он двенадцать долгих лет у ног своих учителей, не открывая рта, как немой. Часто рабби Элиэзер выражал пренебрежение к этому немому ученику, но рабби Иеошуа бен Хананья увидел сквозь молчание силу его сосредоточенности. Акива, рассказывают мудрецы,

был все это время подобен торговцу, который, неся на спине большую корзину, покупает все, что только можно: пшеницу, ячмень, лен и многое другое. Он складывает все в свою большую корзину, а возвратившись домой, сортирует товары, отделяет пшеницу от ячменя, раскладывает по местам все купленное им. Так поступал и Акива: он впитывал все, о чем говорили в академии, и, оставшись один, старался разложить по местам добытое им.

Со своей неуемной жаждой знаний он действовал иногда с большой смелостью. Он всюду следовал за своим учителем, рабби Иеошуа, чтобы наблюдать за его поведением. Однажды своей любознательностью он чуть было не навлек на себя серьезные неприятности. Акива встретил одного из величайших мужей того времени, рабби Нехунью, которого •называли Великим благодаря его большой учености. Рабби Нехунья был некогда товарищем рабби Иоханана бен Зак-кай и к тому времени, о котором ведется рассказ, он был уже глубоким стариком. Акива подошел к нему и спросил: «Рабби, благодаря чему дожил ты до столь преклонного возраста?» Слуги рабби увидели в этом вопросе оскорбление для своего господина, они хотели схватить смельчака и наказать его за дерзость. Но Акива бежал и забрался на дерево. Сверху, с дерева он прокричал: «Рабби, ведь «кевес» уже означает «один агнец», почему же стоит еще раз «эхад»? /один/ (Числа, 28:4)». – «Оставьте его, – сказал Нехунья своим слугам, – это ученый человек, не из простого любопытства задал он свой вопрос – как я дожил до такого возраста, – а для того, чтобы учиться». Когда Акива спустился с дерева, рабби сказал: «Я отвечу тебе на оба вопроса. «Эхад» означает, что лишь лучший агнец из стада предназначается для жертвы. Благодаря чему я дожил до старости? Я никогда не принимал подарков, как сказано: «Кто ненавидит подарки, будет жить». К тому же я никогда не отвечал злом на зло, и так же, как прощал я своим ближним нанесенные мне оскорбления, всемогущий Б-г прощал мне мои грехи. Кроме того, я старался использовать для блага ближних данные мне Господом богатства, я давал деньги бедным,

которые нуждались в средствах на жизнь». – «Благодарю тебя, рабби, за твое поучение. Я постараюсь следовать твоему примеру».

Наконец, спустя двенадцать лет, Акива решил высказать учителям свое собственное мнение. Речь шла о религиозных предписаниях, которых следует придерживаться при принесении жертвы Песах, если канун Песах приходится на Субботу. Все были согласны с тем, что следует приносить жертву Песах в Субботу, но мнения рабби Элиэзера и рабби Иеошуа расходились в вопросе о приготовлениях. Казалось уже, что в дискуссии побеждает рабби Элиэзер, но вот со своего места поднялся Акива и убедительно доказал, что в Священном Писании обосновано, что эти приготовления не должны нарушать покоя Субботы, поскольку об этом можно позаботиться до ее наступления. И Акива одержал победу. С этого момента и учителя, и ученики стали смотреть на него другими глазами. «Видишь, – сказал рабби Иеошуа рабби Элиэзеру словами Священного Писания, – вот народ, которого ты считал ничтожным. Теперь иди и сразись с ним».

В этот памятный день взошло новое светило в Израиле, величественно поднявшееся над горизонтом и осветившее все своими лучами. Глубокие знания, проницательный ум, всеохватывающая память и могучий дух исследователя, присущие Акиве, вызывали всеобщее восхищение. Если нужно было установить традицию и Акива отсутствовал, говорили: «Алаха бахуц!» Это означало, что Акива, хранящий в памяти все традиционные предписания, отсутствует. Когда нужно было постичь истинный смысл слова или предложения священного Учения, говорили: 'Тора бахуц!» – то есть здесь нет Акивы, который глубже всех постиг смысл Б-жественного Учения. Если нужно было выяснить вопрос, связанный с математикой, астрономией, естествознанием или другими науками, говорили: «Акива бахуц!» – здесь нет Акивы. И вопрос оставался нерешенным, пока не приводили отсутствовавшего, который скромно садился у ног рабби Элиэзера.

Спустя некоторое время великие учителя Израиля провозгласили учителем своего недавнего ученика Акиву. Вокруг него собралось много любознательных юношей.

Двенадцать долгих лет не виделся Акива с женой и детьми. Лишь однажды решился он проведать их. Подойдя к воротам своего дома, он услышал голоса спорящих. Один из соседей упрекал Рахель за то, что она непоколебима в своей верности мужу, который покинул ее на такой долгий срок и, несомненно, давно уже забыл о ней.

– Почему, – спрашивал сосед, – ты навлекаешь на себя ненависть твоего отца из-за этого человека? Разорви же узы, которые связывают тебя с этим неблагодарным, раскайся и вернись к твоему отцу, с распростертыми объятиями примет он тебя и твоих детей.

– Не ругай моего супруга, – ответила Рахель, – я дала согласие на столь долгое отсутствие, я пожелала этого. О, если он станет великим учителем Израиля, я не буду грустить, даже если придется ждать его еще много лет.

Акива слышал слова благородной женщины. Он вернулся в Явне, не обняв жену и детей.

И вот исполнилось желание Рахели, и рабби Акива поспешил домой. Многочисленные ученики сопровождали его.

Со всех сторон собрался народ, чтобы увидеть прославленного учителя, чье имя раньше было известно немногим, и который теперь шел по стране, окруженный своими учениками. Эта весть дошла и до Рахели, сердце ее затрепетало от радости. Она отправилась в путь, чтобы встретить любимого мужа. Увидев его, окруженного учениками, Рахель хотела подойти к нему, но ученики преградили ей дорогу. Тогда заметил ее рабби Акива.

– Рахель, – воскликнул он, – моя любимая Рахель, моя дорогая жена, которой я обязан всем! Затем он обратился к своим ученикам:

– Это Рахель, моя дорогая благородная жена. Тем, что я стал, я обязан ей. Без нее я оставался бы и сегодня невежественным пастухом!

Все те долгие годы, что прошли с начала нашего рассказа, Калба Савуа вел жизнь полную печали. Но его упорство не было слбмлено. Он отклонял все попытки примирения со стороны дочери и зятя. Теперь он был старым, одиноким человеком, чувствовал, чго близится его смертный час, и у него было лишь одно желание: отдать свое большое состояние на благотворительные цели и общественные нужды. И вот он услышал, что поблизости живет великий учитель Израиля. Калба Савуа решил посетить его и посоветоваться, как использовать свои богатства.

Когда он пришел к рабби Акиве, он не узнал в нем своего бывшего слугу.

– Рабби, – сказал он, – я хочу просить у тебя совета. Я хочу распорядиться тем, как использовать мои богатства после моей смерти.

– У тебя нет детей, – спросил рабби Акива, – чтобы оставить состояние им?

– У меня есть дочь, – ответил старик, – но она против моей воли вышла замуж за бедного невежественного пастуха. Тогда я поклялся лишить ее наследства.

– А если бы, – спросил рабби, – тот бедный пастух стал ученым человеком, и если бы ты знал, что он станет им, связал бы ты себя та'ким обетом?

– Больше всего возмутила меня не бедность, а невежество того человека, он не умел даже читать и писать.

– А если бы с годами он стал человеком, чьи познания признаны миром, если бы он стал таким, как я?

– О, как счастлив был бы я, если бы выбор моей дочери пал на такого мужа, как ты!

– Отец, я Акива бен Йосеф. Некогда я служил у тебя пастухом, а твоя дочь Рахель – моя любимая жена! Калба Савуа заплакал.

– Можешь ли ты простить меня, рабби? – спросил он рыдая.

– Ты ни в чем не виновен предо мною, ты был прав. Но теперь я освобождаю тебя от данного тобою обета, я вырываю его с корнем, будто его и не было. Ведь если бы ты мог предположить, что будет потом, ты бы не дал обет.

– Да благословит тебя Б-г, рабби, – сказал Калба Савуа со слезами на глазах. – Пойдем же в мой дом. Половину состояния я отдам тебе немедленно, а другую половину ты тоже вскоре получишь.

Рабби Акива велел позвать Рахель. Когда она вошла и увидела своего отца, она упала к его ногам и обняла его колени. Калба Савуа поднял дочь, обнял и поцеловал ее.

– Дочь моя, – сказал он, – ты лучше видела будущее, чем я. Прости меня за то, что я моим жестокосердием причинил тебе столько горестей и страданий!

– Нет, отец мой, – ответила Рахель, – не нужда и скорбь были моей судьбой, а высшая радость и величайшее счастье, которое может выпасть на долю женщины. Ведь благороднейший, лучший, мудрейший человек на земле – мой супруг. У меня есть дети, идущие по его стопам, и когда-нибудь, подобно ему, они станут радостью, гордостью и надеждой Израиля! Мне недоставало лишь твоей любви, отец. Теперь, когда ты помирился со мной, я совершенно счастлива.

– Благослови тебя Б-г, дочь моя. Теперь моя старость не одинока, ведь у меня растут внуки. О, возьми их и приведи в мой дом, чтобы сердце мое радовалось при взгляде на них.

И рабби Акива с женой и детьми в сопровождении многочисленных учеников направился к дому своего тестя.

Рабби Акива стал богатым человеком. И первое, что он сделал, став обладателем состояния, – он заказал золотую диадему для своей любимой Рахели. На диадеме рука искусного художника выгравировала вид священного города Иерусалима. Так обещал Акива в дни крайней нищеты, когда его жена поддержала тех, кто был еще беднее их. И Рахель, благородная, благочестивая и скромная Рахель, носила эту диадему с радостной гордостью, не из щегольства, а для того, чтобы показать дочерям Израиля, как много может сделать слабая женщина для священного Б-жественного Учения.