Марин Бубер

Хасидские предания. Первые наставники

Жду Ваших писем!

=ГЛАВНАЯ =ИЗРАНЕТ =ШОА =ИСТОРИЯ =ИЕРУСАЛИМ =НОВОСТИ =ТРАДИЦИИ =МУЗЕЙ = СИОНИЗМ = ОГЛАВЛЕНИЕ =

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ К ИЗОБРАЖЕНИЮ ХАСИДИЗМА

Младшее поколение может двумя способами сохранить от забвения пришедшее в упадок и засыпанное обломками великое религиозное наследие предшествующей эпохи.

Один способ определяется требованиями научного познания, которое должно быть всеохватывающим и точным насколько это возможно. В таком случае явления религиозной жизни становятся предметом исследования; тексты вероучений публикуются и интерпретируются, изучается их происхождение, условия и фазы развития, разветвление на школы. От этого труда, когда он ведется с присущей подлинным ученым самостоятельностью и верностью своему долгу, большую пользу получает не только одна наука о религии. Результаты этого труда могут также стать элементами преподавания и войти в содержание образования будущих поколений. Существенной предпосылкой этого способа сохранения религиозного наследия от забвения является полная подчиненность историка смыслу стоящей перед ним задачи. Хотя он и должен проводить различие между важными фактами, непосредственно подлежащими обработке, и теми из них, которые не имеют большого значения и должны оставаться на заднем плане, однако в своих решениях на этот счет он жестко ограничен объективными, принятыми в его науке критериями: то, что ему представляется важным, то он и изображает с наиболее возможной широтой охвата и точностью.

Существенно иной характер имеет другой способ сохранения от забвения великого наследия забытой в веках религиозной жизни, - это движение, некогда охватившее и наполнившее энергией широкие народные массы. Этот способ продиктован намерением передать собственной эпохе (посредством силы той жизни, чья традиция сохраняется, хотя и не во всем с одинаковой точностью) то, что поможет ей преодолеть кризис веры и возобновить порванную связь с Абсолютом. Этого нельзя достичь, просто ознакомившись с забытым и отвергнутым учением, даже если дать ему новую интерпретацию. Надо суметь показать реальное проявление прежней жизни, которую некогда вели люди и основанные ими общины, - жизни, исторически взаимосвязанной с этим учением. И здесь есть два момента.

Во-первых, хотя и существует достаточное представление о прежней религиозной жизни вместе со всеми ее духовными и историческими взаимосвязями и предпосылками, позволяющее реализовать подлинное возрождение, однако когда речь идет о передаче [традиции] собственной эпохе, то вопрос стоит не о полном отображении прошлого, а об отборе феномена, в котором воплощен тот живительный элемент. Соответственно этому здесь на передний план выступает то, что называют объективностью исследователя, достоверностью выбранного подхода к стоящей перед ним задаче. Следуя ей в точности, он не должен руководствоваться внешним к ней критерием; поскольку то, что с внешней стороны может показаться "субъективным", с точки зрения данной задачи рано или поздно оказывается необходимым моментом процесса возрождения.

И во-вторых, не следует требовать от служащего верой и правдой этой задаче, чтобы он отвернулся от устной традиции, сообщающей о той прежней жизни, и обратился бы к учению, на которое ссылаются основатель и его последователи. Даже в тот высочайший момент религиозной истории, о котором речь здесь не идет, самодостаточное учение не является первичным, а представляет собой событие, которое есть одновременно и жизнь, и слово. Тем более следует отклонить это требование в рассматриваемой мною области в том случае, когда жизнь обращается к значительно ранее возникшему учению для обоснования своей правомерности. Никогда старое учение, как таковое, не порождает в более поздней эпохе нового образа жизни, а это новое возникает в сфере личного и общинного существования. Его появление здесь означает глубокое изменение, несмотря на упорное сохранение традиционных форм. При своем возникновении, а иногда в еще большей степени на последующих стадиях развития новое ассимилирует старое учение и ссылается на него, даже усматривает в нем свое собственное начало. Конечно, элементы этого учения уже при жизни основателя кажутся органически слившимися с его собственным религиозным опытом, но именно в тех модификациях, которые характерны для него и для начинающегося при нем нового образа жизни. В последующих поколениях ученики и ученики учеников подчас отступают от этой модификации, когда начинает главенствовать доктрина, ставшая эпигонской, но уже в ближайшем поколении она может обрести возобновленную жизненность и силу.

Можно проследить в деталях, что именно так обстоит дело с хасидизмом и его отношением к каббале* (главным образом, к более поздней, "лурианской"*). Тот, кто верен своей особой задаче действовать "избирательно", определенно знает, что ему нужно включать в свою работу, а что, бесспорно, предоставить исследователю, следующему закону исторической точности.

Были высказаны возражения по поводу того, что мое изображение и истолкование хасидизма в значительной мере основывается на собрании его легенд и что оно пренебрегает теоретической литературой, возникшей задолго до них, а именно в период "действительной продуктивности хасидизма"; выражением его продуктивности якобы как раз и была теоретическая литература, тогда как сборники легенд возникли по большей части почти пятьдесят лет спустя после периода "творческой продуктивности".

Чтобы проверить утверждения о позднем появлении легенд в хасидизме, необходимо, как мы вскоре поймем, более подробно рассмотреть религиозно-историческую и литературно-историческую форму, в которой нашло свое выражение данное проявление хасидизма. Я характеризую эту форму как легендарный анекдот. Речь идет о коротких и совсем кратких историях, которые почти всегда основываются на высказываниях учителя - основателя "мистического" учения; в них рассказывается о событии, давшем повод для какого-нибудь высказывания.

В истории религий, насколько я знаю, есть только три примера полного проявления указанной формы: это собрания легенд суфизма, дзэн-буддизма и хасидизма'.

Как суфизм, так и дзэн (хотя оба направления имеют значительные теоретические произведения) ставят легендарные рассказы в центр религиозно-исторического процесса.

Необходимо решительно подчеркнуть, что я никоим образом не веду речь об истории мистики как таковой, а лишь об особого

'Собрание францисканских легенд не упоминается здесь из-за особенностей своего возникновения. Скорее можно было бы привлечь к рассмотрению определенные даосские тексты. Однако они представляют собой, в сущности, притчи, а не анекдоты. С общими высказываниями этого рода, к которым хотят присоединить мои собственные, я не могу согласиться. Если, например, Тор Андре (Andrae Т. lslamischeMystiker: Uberzetzung des Н. С. Crede. Stuttgart, 1960. S. 9.) заявляет об опасности непонимания теологией религий, что представляется ему наиболее убедительным, когда речь идет о мистике, то я усматриваю здесь непонимание специфики. Кто отважится дать оценку классическим даосским рассказам, сравнивая их с текстами, которые приписываются Лао-цзы, или столь смелым произведениям немецкой монастырской мистики, как история сестры Катри*, сравнивая их с проповедью Майстера Экхарта? Эти примеры ясно показывают, что надо проводить различие между двумя родами мистики. Тот, который я имею ввиду, принадлежит к историческим явлениям, своеобразие которых обнаруживается самым непосредственным образом в их реализации, а вместе с тем и в событийной сфере.

Сравним между собой две представительные фигуры исламской мистики: богослова аль-Джунайда, сыгравшего определяющую роль в эволюции доктрины, и аль-Халладжа, объявленного еретиком из-за его учения об идентичности и на этом основании казненного. Они были современниками. Что касается первого, то сохранилось многое из созданного им учения. Второй помимо своих стихов известен только в устной передаче. Эти устные высказывания известны по сохранившимся рассказам о его жизни, которые полны его изречений. Не может быть никаких сомнений в вопросе о том, кому из этих двоих суфизм обязан подлинным вкладом в его развитие. И это касается как его раннего, так и его позднего периода. На языке современной философии это можно выразить так: почему у суфиев свойственное им отношение к Богу, в сущности, столь экзистенциально и связано с конкретным существованием, что применительно к нему не уместны никакие теоретические рассуждения. А ведь мы располагаем свидетельствами суфиев, которые намекали или же открыто предостерегали о таящейся здесь опасности. Один из них сообщал: когда Бог благожелателен к своему слуге, он распахивает перед ним врата для деяний и закрывает перед ним врата рассуждений.

В совершенно другой, значительно более трудной для понимания форме существует аналогичное основополагающее отношение в дзэн-буддизме. Здесь возник, без всякой связи с заимствованными основополагающими теоретическими трактатами, совершенно своеобразный тип дзэнской литературы - коан*. Это передаваемое обычно посредством "примера" высказывание, которое, впрочем, можно более точно характеризовать как "провозглашение". По существу, это немногословные сообщения о встречах, обрамленные вступительными "указаниями", сопутствующими "прояснениями", утонченными поэтическими "песнями" и т. д. Их общая особенность заключается в том, что в рамках "провозглашения" обнаруживается, что прямо или косвенно поставленная фундаментальная проблема оказывается неразрешимой в речевой и даже в мыслительной форме, представляется парадоксом, с которым нельзя справиться с помощью научных положений. А ведь это, пожалуй, проявление сущностной структуры человеческой личности, целиком лишенной понятийной сферы. Особенно характерны сообщения о встречах учителя с учеником, во время которых последний на свой вопрос получает либо, по всей видимости, абсурдный ответ, либо слышит в качестве единственного возражения особый выкрик* традиционного свойства, либо его бьют, выталкивают и прогоняют. Мы постоянно читаем, что в тот самый момент, когда ученика решительно отвергают, он получает "просветление", вызванное тайной именно этой неописуемой ситуации, о которой и сообщается, отмечая все здесь происходящее, как бы рассказывая о том.

В суфизме, как и в дзэн-буддизме, раскрывается самая глубокая суть: все, с чем мы хотя бы однажды сталкиваемся в истории мистики, в рассказанных событиях - будь то в легендах об общении наставника с Богом, которое приводит к их "единению", будь то в коане, - все это каждый раз указывает нам на истинно происходящее*. Предпосылкой имеемой в виду сущностной структуры {человеческой личности] является отказ от всякого "прихотливого выбора", а также от предпочтений теоретического утверждения теоретическому отрицанию либо, наоборот, второго - первому.

Третья форма легендарных анекдотов, встречающихся в истории мистики, является хасидской. Во всех трех центральное место в описываемой ситуации занимают высказывания действующих лиц. В суфизме - это высказывания наставника при его общении с Богом или высказывания, являющиеся следствием этого общения. В дзэн-буддизме - это высказывания наставника при общении с учеником, вызывающие в последнем глубокие изменения, раскрывающие ему истинный смысл жизни. В хасидизме - это высказывания наставника, различающиеся по своему характеру, адресатам и обстоятельствам: высказывания, обращенные к ученикам, к членам общины, к посторонним, но передающие также и сентенции, обращенные к Богу. Несравнимо сильнее, чем в суфизме и в дзэн-буддизме, выражена здесь воспитательная направленность анекдота. Часто повествование представляет собой многоступенчатый процесс, однако почти всегда он увенчивается либо поясняется одним высказыванием. Исключения составляют "чудесные истории"; однако рассказ о чуде также часто представляет собой лишь высказывание, наставление, выраженное в этой особой форме.

'Теперь существует немецкий перевод Вильгельма Гувдерта первой трети древнего собрания коанов "Изумрудной скрижали" Юань-ву* (Meister Yuan-wu's Niederschrift von der Smaragdenen Felswand. Munchen; Carl Hanser Verlag, 1960). Оно было названо спустя приблизительно двести лет после завершения "самым знаменитым произведением нашего вероучения". Изучение этого произведения дает возможность непосредственного ознакомления с природой коана.

Этим трем мистическим движениям, которые я типологически сопоставляю здесь между собой, присуща общая особенность, заключающаяся в том, что легенды создаются и разрабатываются устно и лишь позднее записываются", - в отличие от теорий, которые излагаются на бумаге их создателями либо передаются ученикам для записи. Характерным исключением является основатель хасидизма, который, по-видимому, устную речь категорически предпочитал письменной.

Из суфийской литературы можно привести в качестве особо примечательного примера жизненную историю вышеупомянутого аль-Халладжа. Человек, записавший ее на основании устного рассказа своего сына, жил более ста лет спустя после смерти этого мученика. Подобные биографии вращаются вокруг высказываний суфийских наставников и относятся к тому "подтверждаемому жизнью" жанру, в котором изображается фигура "совершенного человека". Насколько позволяют судить наши знания, ничего принципиально иного не было достигнуто со стороны литературной формы в дошедших до нас легендарных биографиях других суфийских наставников.

В дзэн-буддизме рассматриваемый мною процесс протекает совершенно иным образом, но в конечном счете в том же самом русле. Первоначальное, устойчивое ядро литературы коана представляет собой уже в раннюю эпоху "передаваемое из уст в уста" сообщение о ситуации, складывающейся во взаимоотношениях между приверженцами дзэн-буддизма, разговаривающими друг с другом. Это та "туча участников", о которой мы слышим. На протяжении многих поколений кто-нибудь из монастырской братии постоянно записывал особенно важные с его точки зрения "провозглашения", и постепенно складывались сборники - сначала маленькие, а потом побольше. Вместе с обретением ими "литературной" формы к ним добавлялись написанные составителями пояснения, песни, а столетия спустя после начала традиции подобных рассказов мог появиться и трактат. Характерно, что позднее этот путь попытались дискредитировать в качестве "дзэнского размышления над анекдотами".

Похожую структурную двойственность мы снова обнаруживаем в хасидизме, причем здесь она становится особенно заметной. Целостные доктрины записываются в подавляющем большинстве самими основателями этих учений либо передаются ими для записи своим ученикам. Сообщения о происшествиях, центральное место в которых занимают высказывания наставников, напротив, передавались в устной форме в основном, конечно, еще при их жизни и лишь спустя некоторое время записывались. Здесь перед нами поздний, но убедительный пример стремления устной традиции этого рода сохранить жизненный дух наставления благодаря обнаружению его взаимосвязи с ситуациями, в которых он возникает, подобно искре, высекаемой из стали. Как бы мы ни стремились в истории человеческих верований передать фактический характер произнесенного слова будущим поколениям в неискаженном виде, как бы мы ни старались спасти от опасности воплощения в "непредвзятой" понятийной форме, все же мы оставляем его в рамках породившего его события, мы передаем его из поколения в поколение как составную часть личностного процесса, от него неотделимую. Это, конечно, несравнимо с устной речью, воздействие которой порой усиливается с помощью тона и жеста. Правда, всевозможное побочное содержание угрожает вторгнуться в рассказ в ходе его передачи, и как только это осознается, вскоре появляется желание записать услышанное, чтобы не допустить дальнейших искажений. Затем рано или поздно следует сбор и объединение сходных между собой материалов. В хасидизме имена первых рассказчиков стараются по возможности предпослать отдельным легендам.

Поздняя запись, позднее обнаружение, даже поздняя публикация циклов мистических легенд не имеют поэтому никакой доказательной силы в пользу утверждения их сомнительности в качестве источника. Основной сборник легенд о Баал Шеме вышел из печати, например, спустя 55 лет после его смерти. Что это может означать для решения вопроса о их "возникновении"?

Специфическая достоверность устной традиции в истории религий еще недостаточно осмыслена (несмотря на важные факты, имеющиеся в моем распоряжении).


=ГЛАВНАЯ =ИЗРАНЕТ =ШОА =ИСТОРИЯ =ИЕРУСАЛИМ =НОВОСТИ =ТРАДИЦИИ =МУЗЕЙ = СИОНИЗМ = ОГЛАВЛЕНИЕ =