ШИМОН ДУБНОВ "Новейшая История Евреев"

ПРЕДВЕСТНИКИ ЭМАНСИПАЦИИ: ГОЛОС ПРУССКИХ ЛАНДТАГОВ И ЗАКОН 1847 года

Заметный поворот в сторону эмансипации произошёл в общественном мнении Пруссии к концу описываемой эпохи (1843-47 г.). Этот поворот, связанный с освободительным брожением накануне мартовской революции, обнаруживался и в политической литературе, и в общественных организациях. Знамением времени было то, что тот самый чиновник Штрекфус, который в 1833 году вдохновлял правительство и пугал евреев своим проектом "второстепенного гражданства", публично отрёкся от этого взгляда в 1843 году, в своей "Второй книге об отношении евреев к христианским государствам", где он заявил себя сторонником равноправия. Новым духом повеяло в немецкой прессе, имевшей тогда громадное влияние на общественное мнение. Особенно знаменательно было отношение к еврейскому вопросу со стороны ландтагов некоторых областей Пруссии, прежних гнёзд дворянско-чиновничьей реакции, ставших теперь очагами либерализма.

Еврейский вопрос был здесь поставлен благодаря сильной агитации, развитой борцами за равноправие. Движение началось в Рейнской провинции, где некогда эмансипированные евреи стонали под гнётом суспенсивного "позорного декрета", возобновлённого прусским правительством в 1818 году (§ 57). От еврейских общин и некоторых немецких муниципалитетов поступали в Рейнский ландтаг петиции об отмене "временного" декрета, превращённого в бессрочный, и о восстановлении равноправия. Летом 1843 года ландтаг, заседавший в Дюссельдорфе, обсуждал эти петиции, и 16 июля принял резолюцию: просить короля об отмене суспенсивного декрета и об "устранении всех препятствий к полному уравнению евреев в гражданском и политическом отношениях с христианскими подданными".

Этот первый голос провинциального немецкого парламента в пользу равноправия вызвал восторг среди евреев всей Пруссии. В благодарственных адресах ландтагу изливались эти чувства и чаяния. Так как центральное правительство не вняло голосу рейнского ландтага, то к следующей сессии его, в начале 1845 года, возобновилась агитация. Бюргерство города Кёльна послало ландтагу петицию, прося его "ещё раз громко поднять свой голос в защиту священных интересов человечества, угнетаемого в лице евреев, в защиту свободы и гуманности, возобновить перед королём ходатайство о полном политическом и гражданском уравнении евреев и просить о скорейшем милостивом удовлетворении". Рейнский ландтаг подтвердил прежнюю свою резолюцию (принята значительным большинством голосов: 56 против 16). И прусское правительство, наконец, поддалось: королевским приказом "позорный декрет" для Рейнских провинций был отменён (март 1845).

В то же время выступил с резолюцией по еврейскому вопросу и ландтаг Старопрусской провинции, который также штурмовался петициями евреев и их христианских заступников. Резолюция гласила: прося короля о распространении эдикта 1812 года на всю Пруссию (то есть и на новые её провинции, присоединённые в 1815 году; см. § 57), допустить евреев к академическим и всяким государственным должностям и дать еврейским общинам права корпораций. В резолюции не было упомянуто о необходимости допущения еврейского представительства в ландтагах, но и то, что в ней было, превосходило меру прусского либерализма. Сходную резолюцию принял, после упорного сопротивления со стороны адептов "христианского государства", и Бранденбургский ландтаг. С различными оговорками такие же резолюции в пользу равноправия приняли ландтаги Силезии и Познани. Решительно против эмансипации высказался только ландтаг Саксонской провинции, наиболее реакционный во всей Пруссии.

На все эти резолюции ландтагов правительство отвечало, что всё ещё разрабатывается особый "закон о евреях", но при этом давало понять, что король не склонен к уравнению евреев в политических правах. Наконец, долгожданный законопроект правительства предстал перед судом общества в необычайной для Пруссии обстановке. Весной 1847 года в Берлине был созван "Соединённый ландтаг" (Vereinigter Landtag), состоявший из представителей всех провинциальных ландтагов, - суррогат парламента с одними только совещательными функциями. В числе других правительственных проектов Соединённому ландтагу был представлен проект нового основного закона о евреях. Проект был составлен в духе тогдашних официальных воззрений: с одной стороны предлагалось осуществить эмансипационный акт 1812 года безо всяких ограничений в области лично-правовых отношений, а с другой - ярко проводился принцип "христианского государства" в области публично-правовой и политической.

Страстные прения при обсуждении проекта в обеих куриях ландтага, дворянской и земско-городской, показали, что между реакционным правительством и обществом уже нет былого единодушия. Правительство нашло поддержку только в "господской" курии, в городской же натолкнулось на сильную оппозицию. Министры Эйхгорн и Тиле доказывали, что евреи не могут быть допущены к участию в законодательстве и управлении, которые в христианском государстве должны быть "пропитаны духом христианства", хотя и не могут быть согласованы с буквой Евангелия. При этом Тиле выразился, что "еврей по существу не может иметь другого отечества, кроме того, которое указывается его религией: Сион есть отечество евреев".

Другой представитель правительства выразился откровеннее: "Евреи - чужие в нашей стране и останутся таковыми до тех пор, пока останутся евреями". Эти слова вызвали взрыв негодования среди прусских евреев, которые всегда носили перед собой, как щит, свой немецкий патриотизм. Посыпались протестующие заявления и петиции о равноправии, под которыми подписывались и многие либеральные христиане. В самом ландтаге правительственный проект подвергся резкой критике со стороны вождей либеральной партии (Кампгаузен, Ауэрсвальд и др.). После долгих прений и неизбежных компромиссов, был, наконец, принят ландтагом и утверждён королём "закон об устройстве евреев" (23 июля 1847).

Эта хартия, призванная "усовершенствовать" эдикт 1812 года, полна оговорок. Первая, основная статья её гласит: "Нашим еврейским подданным предоставляются на всём пространстве нашей монархии, при равных обязанностях, равные гражданские права с нашими христианскими подданными, поскольку настоящий закон не устанавливает других норм". Затем идут изъятия из равноправия. К государственной службе и коммунальным должностям еврей может быть допущен лишь при условии, если с такой службой не связано исполнение судейских полицейских и административных функций.

В университетах, "поскольку это не противоречит их статусам", евреи могут быть допущены к преподаванию только по филологии, математике и естественным наукам, в качестве приват-доцентов и экстраординарных профессоров, но не принимаются в академический сенат и на должности ректоров и деканов. Остаётся также закрытым доступ в офицерство для военнослужащих.

Не предоставлено евреям и право выбора в земские ландтаги. За это удаление евреев от активного участия в управлении им дана была особая общинная конституция. Закон 1847 года признал еврейские общины "корпорациями" и юридическими лицами, но ограничил их автономию сферой духовных дел. "Синагогальные общины" (Synagogengemeinden) - таков был новый титул этих единиц самоуправления, вполне отвечавший желаниям ассимилированных евреев, боявшихся всякой тени национально-общинной автономии. Каждая община избирает своё правление (Vorstand) и должностных лиц - раввинов, учителей и т.п.

Правительство не вмешивается в дела еврейского культа и предоставляет самим общинам улаживать свои внутренние религиозные споры и расколы. Общины могут учреждать особые школы лишь для "потребностей религиозного обучения" детей, ибо общее образование даётся еврейским детям в христианских учебных заведениях. Только в исключительных случаях может быть разрешено учреждение особой элементарной школы для еврейских детей с общеобразовательной программой. Все расходы по самоуправлению общины покрывают из собственных средств, безо всякого пособия со стороны правительства, которое принимает участие только в финансовом контроле.

Вообще, прусские законодатели, легализуя "синагогальные общины", имели в виду только поддержание порядка в них, но отнюдь не упрочение еврейской автономии, о которой, впрочем, не заботились и онемеченные деятели еврейства. Отсюда - та децентрализация общинного самоуправления, которая составляет характерную черту устава 1847 года. Следуя идее Вильгельма Гумбольдта (§ 32), прусское правительство стремилось "разрушить единство евреев" раздроблением их на множество отдельных ячеек-общин без объединяющего центрального учреждения. Оно отвергло французскую консисториальную систему из за её централизации, хотя последняя служила только средством для воздействия правительства на еврейское самоуправление. На деле, однако, прусская система разъединения, при соблюдении принципа невмешательства в общинные дела, оказалась менее вредной для еврейской автономии, чем французская казённая централизация.

Так, накануне революции 1848 года, создался компромиссный закон - плод консервативного творчества правительства и умеренного либерализма общества. Эта "еврейская конституция" в части, касающейся общинного самоуправления, сохранила свою силу и в по-мартовской, обновлённой Пруссии.