ШИМОН ДУБНОВ "Новейшая История Евреев"

"КОМИТЕТ ПО БЛАГОУСТРОЙСТВУ ЕВРЕЕВ" И ПОЛОЖЕНИЕ 1804 года

Ветер либерализма, подувший в первые годы царствования Александра I, внёс освежающую струю и в затхлую атмосферу петербургских канцелярий, где чиновники, не знавшие еврейской жизни, обсуждали способы всестороннего её преобразования. Не скоро возобновилось рассмотрение еврейского вопроса. В 1801-1802 годах правительство было занято преобразованием всего механизма государственного управления. Были образованы министерства и Государственный совет, Сенат утратил свою прежнюю "правительствующую" роль, и находившийся в его распоряжении материал по еврейскому вопросу должен был перейти в новое учреждение.

Такое учреждение возникло в ноябре 1802 года. По царскому повелению был учреждён особый "Комитет по благоустройству евреев", членами которого были назначены: министр внутренних дел Кочубей, министр юстиции и специалист по еврейскому вопросу Державин, граф В. Зубов и два польских сановника близкий друг Александра I Адам Чарторийский (товарищ министра иностранных дел) и сенатор Северин-Потоцкий. Комитету было поручено рассмотреть все вопросы, затронутые в Державинском "Мнении" относительно Белоруссии, с целью "распространить благоустройство евреев и в прочих приобретённых от Польши губерниях".

Слухи о том, что в Петербурге учреждён особый комитет по еврейским делам и что в основу его деятельности положен проект Державина, вызвали тревогу среди евреев северо-западного края, которым были хорошо известны юдофобские наклонности недавнего сенатора-ревизора. В Минске состоялось чрезвычайное кагальное собрание (декабрь 1802), которое вынесло следующую резолюцию: "Вследствие распространившихся неблагоприятных слухов из столицы, Петербурга, о том, что дела, касающиеся всех евреев, переданы ныне в руки пяти сановников, необходимо поехать в Петербург и просить государя нашего, чтобы они (сановники) не делали у нас никаких нововведений".

Был установлен особый общинный сбор на покрытие расходов по посылке уполномоченный в столицу, затем на всех членов общины был наложен трёхдневный пост, в течение которого в синагогах должны возноситься молитвы о предотвращении грозящей со стороны правительства беды. Узнав о волнениях среди евреев, министр внутренних дел Кочубей разослал губернаторам циркуляр (январь 1803) с просьбой принять меры к успокоению умов. Предписывалось объявить кагалам, что "при учреждении Комитета о рассмотрении их (евреев) дел, никак не было в намерении стеснить их состояние или умалить существенные их выгоды, но напротив - предполагается доставить им лучшее устройство и спокойствие".

Более успокоительно, чем эти слова, могло подействовать одновременно последовавшее дело правительства. В начале 1803 года, "Еврейский комитет" решил пригласить в Петербург депутатов от всех губернских кагалов, чтобы выслушать их мнение о нуждах нации, которую до тех пор хотели "преобразовать" без её ведома. То была первая брешь в канцелярской рутине Петербурга. В кагалах пошли деятельные приготовления к посылке депутатов в Петербург. Зимой и весной в столицу съехались депутаты из разных губерний. Они имели удовольствие увидеть вскоре выход Державина из состава Еврейского комитета, вызванный отставкою его от должности министра юстиции. Консервативный Державин оказался неуместным в либеральном правительстве первых лет Александровского царствования.

С его уходом, его "Мнение о евреях" перестало служить обязательным руководством для комитета. Приехавшие из провинции депутаты нашли уже в столице небольшую группу евреев, преимущественно выходцев из Белоруссии, которые жили в Петербурге временно, по своим делам. Не имея права постоянного жительства в столице, эта горсть едва терпимых пришельцев добилась, однако, права умирать здесь и хоронить своих мёртвых на особом кладбище, открытом в 1802 году. Таков был символический зародыш еврейской общины Петербурга, и под таким же символом смерти встретились провинциальные депутаты со своими столичными братьями на своеобразном "торжестве" (летом 1803). Тогда, по инициативе депутатов и в их присутствии, состоялось перенесение на новое еврейское кладбище праха трёх евреев, ранее похороненных на христианском кладбище.

Среди петербургских евреев было тогда несколько лиц, которые, благодаря своим связям с различными сановниками и знакомству с канцелярскими порядками, могли оказать существенные услуги провинциальным депутатам. Один из них, - тот купец Нота Шкловер (получивший тогда фамильное прозвище Ноткин), который в 1800 году представил Державину свой проект реформы, являлся, по-видимому, официальным руководителем депутатов, так как ещё ранее был приглашён к участию в работе Еврейского комитета. Ноткин продолжал отстаивать здесь своё предложение о поощрении сельско-фабричного промысла, но не дождался канцелярского торжества своей идеи: он умер накануне издания законодательного акта, где эта идея отчасти нашла своё признание. Другой петербуржец, богатый подрядчик и коммерции советник Абрам Перец, не принимал непосредственного участия в еврейских делах, но со своей стороны мог оказывать некоторые услуги депутатам, так как имел деловые знакомства в бюрократических кругах.

Между тем, "Комитет о благоустройстве евреев", рассмотрев различные поступившие к нему проекты, выработал общий план реформы и сообщил его еврейским депутатам. После "долговременной нерешимости", еврейские депутаты заявили, что они не могут без предварительного совещания с избравшими их кагалами дать свои заключения, и просили дать им полугодовой срок "для совещания". Но Комитет не согласился на такую продолжительную отсрочку в своих работах, и поэтому решил разослать главные статьи своего проекта всем кагалам через губернаторов с тем, чтобы, "не делая в статьях сих никакой отмены", кагалы представили только свои соображения о способах осуществления намеченных реформ.

Но и этот письменный опрос не произвёл "желанного действия". Заранее ограниченные в свободе мнений, лишённые права высказаться по существу проекта, кагалы в своих отзывах выражали только пожелания, чтобы "меры исправления" были отложены на 20 лет, в особенности же планируемое запрещение питейного промысла и сельских аренд, которое расшатает весь экономический строй еврейской жизни. Комитет не обратил внимания на ходатайства кагалов, содержавшие косвенное осуждение основных начал проекта, и продолжал свою работу в начатом направлении.

Полного единодушия не было, однако, и в самом Комитете. Там, по-видимому, боролись два течения: утилитаризм и гуманизм, сторонники "мер исправления" или принудительного преобразования и защитники безусловного равноправия. Представителем последнего течения был Сперанский, тот светлый государственный ум, который мог бы ещё в начале XIX века превратить Россию в правовое государство, если бы не пал жертвой фатальных условий русской жизни. В ту пору он служил в министерстве внутренних дел, при министре Кочубее, и составлял проекты реформ различных отраслей государственного управления. В "Комитете по благоустройству евреев" Сперанский принимал деятельное участие.

В журнале комитета от 20 сентября 1803 года сохранились следующие замечательные строки, выражавшие мнение Сперанского: "Преобразования, производимые властью правительства, вообще не прочны, и особенно в тех случаях ненадёжны, когда власть сия должна бороться со столетними навыками. Посему, лучше и надёжнее вести евреев к совершенству, отворяя только пути к собственной их пользе, надзирая издалека за движениями их и удаляя всё, что с дороги сей совратить их может, не употребляя никакой власти, не назначая никаких особенных заведений, не действуя вместо них, но раскрывая только собственную их деятельность. Сколь можно менее запрещений, сколь можно более свободы - вот простые стихии всякого устройства в обществе".

Это было первое разумное слово, прозвучавшее в среде петербургской бюрократии с тех пор, как правительство занялось обсуждением еврейского вопроса. В нём было решительное осуждение той системы государственной опеки или "исправительных мер", посредством которых и тогда и позже хотели "преобразовать" целую нацию. Тут впервые был выражен светлый принцип гуманизма: откройте евреям свободные пути развития, дайте простор их самодеятельности - и они сами, в конце концов, изберут путь, ведущий к "совершенству" или прогрессу... Но на этой высоте политической мысли не могли удержаться государственные деятелидаже тогдашнего, либерального Петербурга. Идея Сперанского была слишком нежным цветком для российского климата даже в пору его весенних веяний - цветок завял.

В комитете одержала верх патентованная государственная мудрость того времени - система опеки и принудительных реформ. Поданный в октябре 1804 года Александру I, доклад еврейского комитета не сохранил уже следов того вольнодумия, которое годом раньше прорвалось в комитетском журнале. Доклад устанавливает приблизительную цифру еврейского населения: 174.385 мужских ревизских душ, платящих подати - "количество, не содержащее и пятой части всего их населения", то есть общая численность евреев, по мнению комитета, достигала одного миллиона. Затем отмечается, что вся эта масса ютится только в присоединённых польско-литовских губерниях, в Малороссии и Курляндии, но во внутренние губернии не допускается (следует историческая справка, что "в России евреи никогда не были допущены к поселению"), что евреи обязаны платить двойные подати, что они подчинены общему суду и городскому самоуправлению, а их кагалы - губернской полиции, и тем не менее они обособляются от общих учреждений и вершат свои дела в кагалах.

Наконец указано, что распространённый винный промысел евреев является источником злоупотреблений и вызывает жалобы со стороны окружающего населения. Исходя из всех этих оснований, Комитет выработал проект регламента, который в основных своих чертах вошёл в обнародованное вскоре, утверждённое царём (9 декабря 1804 года), "Положение об устройстве евреев".

Эта хартия - смесь "вольностей" и стеснений была продиктована, как говорится во вступлении к ней, "попечением об истинном благе евреев" и о "пользах коренных обывателей тех губерний, где людям сим жить дозволяется". Заключительною частью фразы уже предрешался вопрос о районе оседлости евреев, для которого была оставлена прежняя территория, ограниченная 13-ю губерниями (две литовские, две белорусские, две малороссийские, затем Минская, Волынская, Киевская и Подольская, наконец, три Новороссийские). Некоторое расширение этого района допущено новым "Положением" только для будущего класса евреев-земледельцев, которым разрешено селиться ещё в двух губерниях - Астраханской и Кавказской. В области экономической новый закон установил два полюса: отрицательный - сельское шинкарство-арендаторство, которое подлежало беспощадному искоренению, и положительный - земледелие, которое решено всячески поощрять и насаждать среди евреев.

Против шинкарства и вообще сельского промысла направлена самая жестокая статья (34-я) закона 1804 года, гласящая: "Никто из евреев, начиная с 1-го Января 1807 года в губерниях Астраханской и Кавказской, Малороссийских и Новороссийских, а в прочих губерниях с с 1-го Января 1808 года, ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов, ни под своим ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них под каким бы то видом ни было, разве проездом". Этой статьёй сразу вычёркивался из экономической жизни промысел - хотя и далеко не почётный, но кормивший почти половину еврейского населения России, а вместе с тем тесный район жительства евреев был ещё более сужен изъятием из него огромной площади сёл и деревень.

Этот экономический и правовой удар должен был возмещаться льготами, которые "Положение" 1804 года предоставило евреям, желающим заниматься земледелием: им давалось право покупать незаселённые земли в западных и двух восточных губерниях, или переходить на казённые земли, где переселенцам будут отведены определённые участки, с освобождением их на первые годы от казённых податей. Но, как вскоре оказалось, поднесённое лекарство не соответствовало серьёзности нанесённой раны: от сельского промысла отстранялись сотни тысяч людей, уже давно связавших с ним своё существование; к новой же отрасли труда - земледелию могли быть привлечены в течение ближайшего периода только небольшие группы еврейского населения. - В разряд покровительствуемых профессий второго ранга новый закон включил фабричное и ремесленное производство: фабриканты и ремесленники освобождались от двойной подати, а учредителям "нужнейших фабрик", сверх того, обещана казённая ссуда. Купечество и мещанство поставлено в последний "терпимый" разряд. Фабрикантам, ремесленникам и купцам дозволен временный приезд по делам "во внутренние губернии и даже в столицы, но не иначе, как по паспортам губернаторов", какие выдаются для отлучки заграницу.

Во главе "о гражданском устройстве евреев" новая хартия устанавливает, с одной стороны, подведомственность евреев городским магистратам, общей полиции и общему суду, а с другой - право выборов раввинов и "кагальных", которые каждое трёхлетие сменяются и подлежат утверждению губернского правления. В особых статьях оговорено, что раввины должны "надзирать за обрядами веры и судить все споры, относящиеся к религии", но им строго воспрещается прибегать к "проклинанию" или отлучению ("херем"). Кагалы же обязаны заботиться об исправном платеже казённых податей. Общинная автономия евреев должна была, таким образом, действовать под этими двумя флагами - религии и фиска, Б-га и Мамоны, и к ним приурочить свои разнообразные задачи.

Европейской вывеской для еврейской "конституции" 1804 года служила её первая глава: "О просвещении". Еврейским детям был открыт доступ во все российские народные училища, гимназии и университеты. Евреям также было предоставлено право открывать свои общеобразовательные училища, с обязательным преподаванием одного из трёх языков - русского, польского или немецкого. На одном из этих языков должны писаться все публичные акты, векселя, бухгалтерские книги и т.п., для чего даётся срок от двух до шести лет со дня опубликования закона. Евреи, избираемые в члены городских магистратов, а равно на должности раввинов или членов кагала обязаны знать один из трёх названных языков, уметь читать и писать на нём. Еврейские члены магистратов обязаны носить платье польского, русского или немецкого покроя. Этой "просветительной" программой русское правительство заплатило дань либерально-просветительным идеям века. В общем же акт 1804 года был типичным "регламентом" прусско-австрийского образца. В основе его лежала та система "преобразований, вводимых властью правительства", против которой напрасно предостерегал Сперанский. Эта система приводила к насильственной ломке веками сложившегося строя, к жестоким репрессиям с одной стороны и бедствиям опекаемых масс - с другой.