Наиль Ахметшин ТАЙНЫ ШЕЛКОВОГО ПУТИ

Глава VIII. ОСТРОВ В МОРЕ ПЕСКА

До Дуньхуана — главной цели нашего путешествия — железной дороги нет. Ближайшая станция находится в 130 километрах к северо-востоку, в городке Лююань. Последний известен исключительно благодаря своему статусу «перевалочного пункта». Между тем, в новейших изданиях расписания движения поездов его название неожиданно исчезло без каких-либо комментариев, что в первый момент вызвало, по меньшей мере, недоумение и кучу вопросов. Железнодорожный маршрут не рассматривался автором книги в качестве приоритетных, поскольку именно таким образом было организовано передвижение в 1987 г. и повторяться не хотелось, но в качестве запасного варианта он фигурировал на первом месте.

Оказывается, в начале нового тысячелетия станцию Лююань без лишнего шума переименовали в Дуньхуан. Трудно со всей определенностью сказать, для чего это было сделано. Складывается впечатление, что одной из подспудных причин неожиданного решения стало намерение чиновников запутать слабо ориентирующихся в схеме железнодорожных магистралей «сухопутных» туристов, в том числе и иностранных. Узнав о существовании поездов, останавливающихся в искомом городе, велик соблазн сразу приобрести билет в нужном направлении, не задумываясь о времени прибытия в пункт назначения. Результатом допущенного просчета может оказаться печальная необходимость заночевать в гостинице забытого богом уголка.

Любопытно, что совсем недавно на сессии высшего законодательного органа страны — Всекитайского собрания народных представителей — начальник Ланьчжоуского управления железной дороги Дун Сихай настойчиво предлагал провести ветку прямо до древнего города, включив ее строительство в пятилетний план развития отрасли. Логика его выступления была предельно проста: люди, стремящиеся попасть в пещеры Могао (в 2000 г. свыше 600 тысяч туристов), пользуются в основном авиа- или автотранспортом. Если построить туда железную дорогу, то всем будет хорошо: туристов станет значительно больше и им будет удобнее ездить, геологи проведут изыскательские работы и что-нибудь обнаружат, крестьяне расширят свое производство для обеспечения возросшего спроса на продукты питания, а главное — подчиненное ему управление «усовершенствует сеть железных дорог в западном направлении». Вопрос о том, как отразится грандиозная стройка с применением мощной современной техники на древних монастырях, храмах, пещерах, фресках и скульптурах, многие из которых находятся в плачевном состоянии даже при относительном покое и тишине, Дун Сихай по понятным причинам не затрагивал. Хочется надеяться, что этому проекту не суждено сбыться, а изменение названия станции станет окончательным итогом деятельности местных железнодорожников-реформаторов.

Расстояние между станцией и подлинным Дуньхуаном некогда комфортабельный, но ныне изрядно разбитый микроавтобус покрывает примерно за 2,5 часа, если в дороге не произойдет чрезвычайного происшествия в виде песчаной бури или механической поломки. При отсутствии личных просьб по пути следования в пределах города водитель обычно доставляет всех пассажиров на автовокзал, но может и схитрить, высадив иностранцев у какого-нибудь отеля, с администрацией которого его кто-то или что-то связывает. Автовокзал, тем не менее, представляется наилучшим местом для мониторинга ситуации с ночлегом и разработки плана последующих действий с учетом особенностей функционирования объектов инфраструктуры и предприятий сферы обслуживания.

Город на протяжении многих веков являлся центром коммуникаций, через который в обоих направлениях осуществлялась сухопутная торговля Китая с Западом. Расположенный на границе пустынь Гоби и Такла-Макан Дуньхуан (досл. с китайского «Большой расцвет»), или Шачжоу («Песчаная область»), он был одним из немногих оазисов-маяков на пути отважных купцов и путешественников. Тысячи людей, измотанных бесплодной пустыней и длительными переходами, стремились достичь его стен, но удавалось это далеко не всем.

При императоре Уди в 111 г. до н. э. Дуньхуан, прежде входивший в состав области Цзюцюань, был выделен в самостоятельную административную единицу. Уже в конце II–I вв. до н. э. он играл важную роль в торговых связях Китая со своими соседями. Именно отсюда, на выходе из Хэсийского (Ганьсуйского) коридора караваны с шелком рассеивались по странам Центральной и Южной Азии, Ближнего и Среднего Востока, а также Средиземноморья.

В это время из Китая на Запад вели южный и северный «шелковые» маршруты. Из Дуньхуана через Янгуань южная дорога шла вдоль северного склона горной системы Наньшань, реки Яркенд и до одноименного оазиса, далее в Ташкурган и Вахан. В Вахане путь как бы раздаивался. Первый через Балх и Мерв, парфянскую столицу Гекатомпил и Эктабану вел в Ктесифон-на-Тигре, оттуда по древней ахеменидской дороге через северную Месопотамию в Сирию до Антиохии. Второй проходил через Гильгит и Кашмир в Гандхару, заканчиваясь в устье Инда и у Баригазы (древний морской порт к северу от современного Бомбея).

Северная дорога из Дуньхуана через Юймэньгуань пересекала Лоулань и Карашар, проходила по предгорьям Тянь-Шаня и вдоль реки Тарим шла на запад до Кашгара, затем в Ферганскую долину, страны центрально-азиатского Междуречья, Нижней Волги и Приуралья, заканчиваясь в греческих колониях Северного Причерноморья. В результате политических потрясений и климатических изменений в маршруты Шелкового пути вносились коррективы. В I в. до н. э. открылось движение по новой дороге: через Юй-мэньгуань и Хами в Турфан, обходя с севера пустыню Такла-Макан, на западе у Карашара она сливалась со старой северной караванной тропой. В III в. н. э. было возобновлено движение по участку заброшенной долгие годы дороги из Дуньхуана через Юймэньгуань и Лоулань на Кашгар. Это был самый сложный «пустынный» маршрут, который стали называть «средним путем».

В античном мире имелись свои представления о далеких странах на Востоке. Древнегреческий астроном, создатель геоцентрической системы мира Птоломей (90 (?) — 160 (?) гг.) в середине II в. н. э. в «Географическом руководстве» изложил свою версию Шелкового пути: от переправы через Евфрат до Бактры (Северный Афганистан), затем до «каменной башни», далее до Серы. Под последним названием античные авторы подразумевали Китай, а также город Чанъань — столицу государства. В западной научно-популярной литературе начала ХХ в., посвященной исследованиям Восточного Туркестана в древний и средневековый периоды, появился даже термин Сериндия, оригинально определявший географическое положение этого региона и историко-культурное взаимопроникновение двух великих цивилизаций.

Ученые до сих пор спорят, что имел в виду Птоломей под «каменной башней», ибо сам он в этих краях никогда не бывал, а опирался на сведения, полученные прежде всего от купцов, посещавших Центральную Азию. Некоторые устанавливали ее в Ташкенте или Оше, исходя в первом случае из этимологии названия города, а во втором — из наличия священной горы в окрестностях населенного пункта.

Позднее башню перенесли в район Ташкургана (совр. Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР). В пользу данной точки зрения, якобы, свидетельствуют «Записки о западных землях» танского монаха Сюаньцзана. Высказываются и иные гипотезы. Однако важно другое: имело место интенсивное двустороннее движение караванов и перемещение товаров на огромном евразийском пространстве, а «узловой станцией» на протяжении столетий оставался Дуньхуан.

После падения Ханьской империи (220 г. н. э.) район коридора Хэси становится ареной ожесточенных и длительных войн, когда стремительно возникали и также быстро исчезали всевозможные государственные образования. Династии разного этнического происхождения менялись через каждые 20–30 лет, а Дуньхуан либо именовали Шачжоу, либо город получал прежнее название. Вероятно, на событиях тех лет и не следовало бы останавливаться подробно, если бы в их водоворот не оказались вовлечены выдающиеся люди, сыгравшие значительную роль в истории Китая. В данном случае речь вновь пойдет о знаменитом буддийском проповеднике и переводчике канонической литературы Кумарадживе.

Примерно в трех километрах к западу от центра города находится многоярусная пагода Белой лошади (кит. Баймата). Добраться туда удобнее всего на взятых в одном из многочисленных пунктов проката велосипедах. Правда, нам откровенно не повезло, поскольку их седла очень скоро вышли из строя, и мы с дочерью временами походили на участников «Тур де Франс», отчаянно накатывающих на финиш и пытающихся с помощью мощного спурта выиграть очередной этап престижной велогонки. Неудивительно, что наша экскурсия, потребовавшая значительных дополнительных усилий в 30-градусную жару, оказалась весьма скоротечной.

Пагода Белой лошади
Рассказывают, что у Кумарадживы, этапированного в восточном направлении, здесь пала лошадь, редкой белизной напоминавшая чистейший снег на горной вершине. Человек и животное находились в полной гармонии, помогая друг другу в трудную минуту. Так, во время одного из переходов поднялся страшный ветер, тучи песка засыпали отважного проповедника, и только его верный спутник смог копытами отрыть и спасти своего хозяина. Согласно старой легенде, монах никогда не расставался с лошадью. Ночи он проводил у ее стойла и мог часами не сомкнуть глаз. Однажды поздним вечером она заговорила с Кумарадживой и поведала, что на самом деле являла собой белого дракона Западного моря.

По словам дракона, он должен был сопровождать священнослужителя в рискованном путешествии, оберегать его от опасностей и невзгод в бескрайних пустынях. Когда они миновали заставу Янгуань, впереди расстилалась уже ровная и спокойная дорога с удобными гостиницами и постоялыми дворами. Поэтому дракон в соответствии со своей миссией обязан вернуться обратно, чтобы сопровождать другого монаха, который через какое-то время отправится за буддийскими сутрами в Индию.

Кумараджива горько заплакал и никак не хотел расставаться со своим преданным помощником, неизменно удерживая его за хвост. Все увещевания и мольбы были напрасными, прощание затягивалось. Вдруг лошадь сильно заржала, на небе засверкали молнии и ударили сильные раскаты грома. Огненный шар метнулся от стойла в западном направлении, оставляя за собой эхо неистового ржания и оглушающего стука копыт, а бедное животное бездыханным рухнуло на землю. Потрясенный увиденным монах тщательно исполнил погребальный обряд и вместе со служителями близлежащего храма принял участие в возведении пагоды в память о четвероногом друге.

В дальнейшем ее неоднократно перестраивали, и сейчас она сохраняет архитектурный стиль эпохи Мин. Колокольчики, расположенные в ее верхней части, при усиливающемся ветре начинают мелодично звенеть. В такие минуты местные жители между собой говорят, что это звуки трогательного расставания.

В июне 2001 г. посмотреть на пагоду Белой лошади со стороны можно было за 13 юаней (более полутора долларов), хотя не так давно посещение данного объекта ничего не стоило. Возможно, отчасти и по этой причине мы не встретили поблизости туристов. Покупать входные билеты для того, чтобы удовлетворить странные прихоти устроителей, совершенно не хотелось, но и уезжать с пустыми руками в превосходный день с потрясающе голубым небом было бы непростительной ошибкой.

Сдав на хранение велосипеды, мы решительно двинулись в сторону огородов, аккуратно ступая по протоптанным их хозяевами дорожкам, и спустя 200–300 метров вышли к пагоде с противоположной стороны. Прозрачная тишина, наэлектризованный воздух, изумрудная зелень и абсолютное безлюдье сделали фотографии очень эффектными и придали им неповторимый шарм.

Кумараджива оказался в Дуньхуане между 384 и 385 гг., т. е. в возрасте порядка 40 лет. Большую часть жизни до этого он провел в Цюцы (Куча) (совр. Синьцзян-Уйгурский автономный район). Расположенный между южными отрогами Тянь-Шаня и северной оконечностью пустыни Такла-Макан оазис был важным пунктом на северном маршруте Шелкового пути. Буддизм проник сюда еще в I в. н. э., а в III в. здесь уже существовал крупный центр «западной» религии.

Многие монахи-миссионеры отправлялись из Кучи в центральные районы Китая со своими проповедями и мировоззрением. В исторической хронике династии Цзинь (265–420 гг.) говорится о том, что в городе Куча, который находится в 8 280 ли (4 140 километров) от Лояна, сооружено более тысячи буддийских пагод, а постройки дворца правителя настолько великолепны, словно это «приют божественного бытия».

Другой особенностью Кучи было музыкальное творчество талантливого народа. Местные музыканты и танцоры оказали сильное влияние на культуру Танской эпохи, привнеся удивительный колорит фольклорных мотивов.

Имена многих из них стали известны благодаря восторженным отзывам современников. Во время путешествия за буддийскими текстами Сюаньцзан прожил тут больше месяца. В своих заметках он писал, что деревянные духовые и струнные инструменты в Куче, также как и музыка с танцами, затмили все виденное им в других государствах.

Родиной предков Кумарадживы была Индия, где из поколения в поколение они занимали пост государственного министра. Его отец, согласно свидетельствам китайского историографа, отличался умом, высокой нравственностью и душевной чистотой. Он, как уже говорилось ранее, не пожелал следовать традиции и выполнять административные функции, пренебрег жизненной суетой и стал странствующим монахом. Правитель Кучи прослышал о нем и пригласил в качестве «духовного наставника государства». Вскоре последний женился на младшей сестре правителя и у них родился сын.

Когда Кумараджива был в утробе матери, последняя почувствовала, что ее «разумение возросло вдвое против прежнего». В частности, она вдруг овладела санскритом — древнеиндийским литературным языком. С рождением сына познания в языке были утрачены. В возрасте семи лет Кумараджива вместе с матерью отправился в монастырь, где проявил свои незаурядные способности, заучивая наизусть многочисленные тексты и вникая в глубинный смысл «священного писания». Его душевные качества были безупречными, а таланты и ученость не знали себе равных. Во всех разделах Трипитаки (буддийский канон) не было ничего, что бы он не постиг.

Через два года мать и сын двинулись в Кашмир, где Кумараджива продолжал совершенствовать свои знания. Когда мальчику исполнилось 12 лет, они решили вернуться в Кучу. В пути, в районе горного массива Гиндукуш (совр. Афганистан), им встретился архат (в буддизме хинаяны — это отрекшийся от мира отшельник, путем длительного самосовершенствования добившийся индивидуального спасения), который сказал матери: «Охраняй его от соблазнов! Если он до 35 лет не нарушит монашеских обетов, быть ему великим проповедником Закона Будды».

Где-то под Кашгаром, неся на голове патру (у буддийских монахов чаша для сбора подаяний), мальчик постоянно задавал себе вопрос: почему я не чувствую ее, хотя она достаточно велика? Внезапно патра потяжелела, и Кумараджива был вынужден поставить ее на землю. На недоуменный вопрос матери он ответил: «Ваш сын полон противоречий, и потому патра становится то легкой, то тяжелой». С годами с сомнениями было покончено, а слава о замечательном проповеднике шагнула далеко за пределы государства.

В 382 г. правитель Ранней Цинь (столица Чанъань) Фу Цзянь отправил генерала Люй Гуана на завоевание государств Цюцы и Яньци (Карашар). Перед отбытием он сказал своему полководцу в том числе следующее: «Слышал я, что живет в Западном крае Кумараджива. Он глубоко постиг суть Закона и превосходно владеет учением об инь и ян… Я много думал о нем. Ведь мудрецы и философы — величайшая драгоценность государства. Когда покоришь Цюцы, с гонцами доставишь Кумарадживу ко мне». Однако встретиться им не удалось. Фу Цзянь в 383 г. терпит сокрушительное поражение от своих соседей, еще через два года его убили.

Люй Гуан разбил войско правителя Цюцы и захватил в плен Кумарадживу, однако мудрости последнего не уразумел. Сначала он приказал лишить монаха невинности: того напоили вином и заперли в покоях с дочерью местного правителя. Затем Люй Гуан заставлял Кумарадживу садиться верхом то на буйвола, то на необъезженную лошадь, вынуждая его постоянно падать. Мудрец оставался внешне спокоен, заставив генерала осознать всю глупость и бесперспективность подобных издевательств.

На обратном пути армия сделала привал у подножия горы. Кумараджива предупредил о пагубности этого шага, предлагая разместиться на возвышенности, но его не послушали. Ночью начался сильнейший ливень, вода поднялась на несколько метров и накрыла лагерь. В результате погибли тысячи воинов, а Люй Гуан был потрясен проницательностью пленника. Вскоре проповедник потерял свою любимую лошадь, о чем уважаемый читатель уже знает. В 385 г. войско Люй Гуана, узнав по дороге о гибели Фу Цзяня, прибыло в Лянчжоу (Увэй), но это, как говорится, уже совсем другая история.

В середине VI в. в Центральной и Восточной Азии на огромной территории — от Бохайского залива до Каспийского моря — раскинулось государство тюрков, получившее название Тюркский каганат. Ставка его правителя (кагана) находилась в верховьях Орхона (на территории современной Монголии). В результате длительных завоевательных войн в VI–VII вв. недавно образовавшийся агрессивный этнос установил жесткий контроль над значительной частью Шелкового пути, существенно ограничив внешнеэкономические связи своих соседей. Однако в результате острого внутриполитического кризиса, затянувшихся междоусобиц и эффективного вмешательства суйского Китая каганат распался на враждебные друг другу восточную и западную части.

После прихода к власти амбициозный танский император Тайцзун резко активизировал военные действия на западном направлении. Средневековый летописец приводит его высказывания по поводу тюркских правителей: «Раньше я был щедр к негодяям ради спокойствия наших границ, потому что Поднебесная еще не была умиротворена. Ныне они нарушили договор, и я уничтожу их». В качестве первого шага, свидетельствовавшего о принципиально новой политике в отношении тюрков, он распорядился «направляемые им грамоты впредь именовать эдиктами и рескриптами».

В 630 г. Тайцзун нанес каганату сокрушительное поражение, подчинив его восточную часть. Развивая успех, танская армия в те годы уверенно продвигалась на севе-ро-запад. При этом император не гнушался откровенной демагогии, уверяя, что в отличие от всех прежних правителей он одинаково любит и китайцев, и варваров, а племена иноземцев относятся «ко мне как к своему отцу и матери».

В начальный период династии Тан открывается новая страница в истории города. Можно смело утверждать, что именно в этот период Дуньхуан достигает своего наивысшего расцвета: строятся жилые дома, гостиницы, постоялые дворы, возводятся уникальные памятники духовной культуры. Вспоминается легенда, рассказанная замечательным монахом и проповедником Сюаньцзаном.

Однажды более 10 тысяч купцов, следовавших с караванами, были настигнуты песчаной бурей и погибли. Живший поблизости архат собрал товары и драгоценности пострадавших, на месте их гибели основал гостиницы и постоялые дворы. Он накапливал деньги, покупал земли в соседних странах и продавал дома в пограничных городах для того, чтобы помочь путешествующим и страждущим. Поэтому паломники и купцы повсеместно получали помощь и поддержку.

При всех очевидных преимуществах процветавшей «заморской» коммерции и интенсивного развития связанной с ней инфраструктуры основным занятием населения оставалось земледелие. Оно позволяло не только решать собственные продовольственные проблемы, но и обеспечивать всем самым необходимым торговые караваны. Ключевую роль в условиях засушливого климата играло регулярное и квалифицированное использование ирригационных сооружений. Согласно материалам VIII–X вв., в оазисе насчитывалось 103 канала. Выращивали просо, пшеницу, бобовые (горох и фасоль), рис, кунжут и овощи. Из конопли делали масло, а из ее стеблей — грубое волокно. Скотоводство здесь традиционно было развито слабее: чаще других в старых документах говорится об овцах, реже упоминаются лошади, ослы и крупный рогатый скот, который пасли нанятые пастухи.

В интересах тех, кто приходил в Дуньхуан с добрыми намерениями, действовали и местные власти, прекрасно понимая, сколько трудностей пришлось испытать путникам. Вот как описывает земли, окружавшие оазис, древняя хроника: «В летнее время там дуют ветры, приносящие путешественникам бедствия. Старые верблюды, когда поднимается такой ветер, начинают кричать, собираются вместе и прячут морды в песок. Люди считают это предостережением и сразу же закрывают рот и нос шерстяными тканями. Такой ветер быстро проходит, но тот, кто не защитит себя, может погибнуть». Весьма красноречиво повествование и о маршруте на Турфан (совр. Синьцзян-Уйгурский автономный район): «Всю дорогу от Дуньхуана к этой стране вокруг пески и скалы, и невозможно уточнить дорогу и расстояния. Лишь по скелетам людей и животных, да по конскому и верблюжьему помету определяется путь».

Тем не менее, несмотря на огромные расстояния, бескрайние пустыни и труднопроходимые горы, количество караванов постоянно росло, а город становился все богаче и краше, привлекая алчные взоры кочевников, которые с древнейших времен облюбовали эти места. Все в реальной жизни, особенно хорошее, неизменно заканчивается. По мере ослабления власти танских правителей наступает этап медленного угасания Шелкового пути.

Со второй половины VIII в. Дуньхуан, а также земли к востоку от него постепенно оказываются под контролем тибетцев, объединившихся ранее в мощный союз, который представлял собой государственное образование во главе с правителем, носившим титул цэнпо. Расширение территории Тибета на севере привело к столкновению с Танской империей в районе Западного края. В период ослабления последней после мятежа Ань Лушаня (755 г.) тибетская армия неоднократно угрожала столице, а в 763 г. вместе со своими союзниками захватила Чанъань, вынудив императора бежать на восток. Мирный договор с тибетцами был заключен в 783 г.

Дуньхуан. Центральный рынок
Свои позиции в рассматриваемом регионе тибетцы начали уступать только в середине IX в. Однако даже победоносное восстание жителей Дуньхуана под руководством Чжан Ичао, в результате которого завоевателей изгнали из города, не выправило ситуацию. Дорога в центральные районы Китая по-прежнему была перекрыта. Оазис оказался в самом сложном и изолированном положении за всю историю существования коридора Хэси.

В IХ в. в Западный край устремились уйгуры. Это один из древнейших тюркоязычных народов Центральной Азии. В V–VIII вв. они входили сначала в состав каганата жу-жан, а затем Тюркского каганата. После распада последнего создали в районе уже упоминавшейся реки Орхон в 744 г. достаточно мощный в военном отношении Уйгурский каганат со столицей в Карабалгасуне.

К услугам войск этого государственного образования прибегал в свое время китайский император, за что в конечном счете и поплатился. Спустя почти сто лет, в 840 г., уйгурская армия была разбита племенами енисейских кыргызов, и каганат прекратил свое существование. Часть уйгуров переселилась в юго-западном направлении, создав два независимых государства с центрами в Ганьсу и Турфанском оазисе. Первое было уничтожено тангутами в ХI в., а второе просуществовало до нашествия монголов.

В дальнейшем особую опасность для обитателей Дуньхуана представляли набеги тангутов, народа тибето-бирманской группы, сложившегося на стыке нынешних провинций Ганьсу и Сычуань. Исторические документы и хроники отмечают воинственность тангутов, занимавшихся отгонным скотоводством. Особенно строго соблюдался ими закон кровной мести: до тех пор, пока обидчик не был наказан, мститель ходил нечесаным, босым, с измазанным грязью лицом и не ел мяса. Признав на какое-то время вассальную зависимость от Китая, в первой половине ХI в. на части территории современных провинций Ганьсу, Цинхай, Шэньси, Нинся-Хуэйского автономного района и Внутренней Монголии они создали независимое государство Си Ся (Западная Ся). Его неординарная судьба и поныне окружена ореолом таинственности и различных мистификаций.

Столицей стал Синчжоу (совр. Иньчуань, Нинся-Хуэйский автономный район). Неподалеку от него, примерно в 20 километрах к западу от нового города, в предгорьях Хэланьшань были возведены многочисленные захоронения, привлекающие внимание нынешних туристов своеобразной конструкцией и оригинальными пропорциями. Некоторые историки КНР называют их «пирамидами» за нетрадиционную для Китая форму и отдаленное сходство с погребальными комплексами египетских фараонов. Согласно легенде, первый правитель Западной Ся Цзинцзун (1036–1048 гг. (отдал распоряжение построить 72 гробницы: одну для себя, часть для ближайших родственников, а другие оставить пустыми. Возможно, он рассчитывал, что созданная им империя просуществует многие года. В конечном итоге за 190 лет в государстве тангутов сменилось 10 императоров.

Дуньхуан был захвачен ими в 1036 г. и с этого времени теряет свое значение в торговле Поднебесной со странами Западного края. Весь Х! и начало ХИ вв. агрессивные тангуты вели ожесточенные и кровопролитные войны с новой китайской династией Сун (960 — 1279 гг.). Государство Си Ся просуществовало до начала ХШ в.

В 1227 г. его завоевали монголы, которые жестоко расправились с местным населением. Те, кто уцелел, позднее были ассимилированы китайцами, тибетцами и монголами. Однако этноним сохранился. Так, в отечественной литературе до 30-х гг. ХХ в. тангутами обычно называли тибетцев-скотоводов провинции Цинхай на территории Китая.

В самое последнее время о заключительном периоде истории тангутского государства активно заговорили не только ученые, но и средства массовой информации во всем мире. Дело в том, что в 2001 г. в результате интенсивных археологических раскопок был обнаружен древний погребальный комплекс, который, вполне возможно, позволит раскрыть многовековую тайну могилы Чингисхана.

Общеизвестно, что выдающийся полководец средневековья, основатель могущественного государства монголов умер на территории Западной Ся в 1227 г., во время затяжной войны с тангутами. По преданию, армия Чингисхана совершила шесть походов против непокорного и мощного военизированного государства, но каждый раз терпела неудачу. Во время последней кампании тангутские лучники незаметно прокрались в главную ставку монголов и смертельно ранили отравленной стрелой их повелителя. Взбешенный и умирающий великий хан приказал смести непокорное государство с лица земли, что позднее и было исполнено. Нетрудно заметить, что этот рассказ в значительной мере отвечает на вопрос, почему тангутов постигла столь печальная участь.

Существует несколько легенд о том, где и как похоронили Чингисхана. Согласно одной версии, погребение завоевателя находилось на дне полноводной реки, русло которой сначала изменили, а после вернули на старое место. По другой — в бескрайних степных просторах вырыли глубокую гробницу, где усопший великий хан сидел на золотом троне. Потом здесь прогнали многотысячный табун лошадей, навсегда уничтоживший следы захоронения. Якобы, солдаты вырезали около 2000 слуг, имевших непосредственное отношение к совершению погребального обряда. Позднее, по дороге в Каракорум — столицу государства монголов, умертвили и их, чтобы исключить любую возможность вскрытия бесценной могилы.

Ее поиски не прекращались долгие годы, но безрезультатно. В 90-х гг. прошлого столетия, например, неудачей закончились активные изыскания в обширном районе специалистов из Японии и Монголии, проводившиеся с применением новейших высокотехнологичных разработок и электронно-магнитной аппаратуры.

Тем не менее, недавно американо-монгольская экспедиция в 322 километрах к северо-востоку от Улан-Батора (Монголия) наткнулась на окруженный 3,2-километровой стеной курган, внутри которого были выявлены по меньшей мере 20 нетронутых могил первой половины ХШ в. Курган расположен неподалеку от тех мест, где, по мнению ряда историков, родился Чингисхан. Как считает один из руководителей раскопок, профессор Чикагского университета Джон Вудс, скорее всего это захоронение высокопоставленных монгольских чиновников. Согласно другой, весьма правдоподобной версии, там находятся останки убитых воинов, каким-то образом участвовавших в погребении своего правителя.

Участники экспедиции предполагают, что гробница Чингисхана может быть где-то поблизости, в радиусе 50 километров от могильника. По словам чикагского юриста и большого любителя истории Мори Кравица, организовавшего нынешние поиски, ученые вплотную подошли к разгадке удивительной тайны и находятся на пороге сенсационного открытия. Время покажет, насколько реальными окажутся эти утверждения. Во всяком случае археологические раскопки в указанном месте будут продолжены.

Ученые КНР скептически относятся к широко разрекламированным последним заявлениям американских археологов. Их позиция проста и легко объяснима. Во-первых, государство тангутов существовало на территории Китая, поэтому надо еще выяснить, довезли ли тело Чингисхана до нынешней Монголии. Во-вторых, до сих пор еще никто так и не предъявил подлинных свидетельств найденной могилы великого хана. В-третьих, на территории страны уже много лет существует мавзолей Чингисхана, привлекающий посетителей со всего мира, и нет никакого резона раньше времени резать курицу, которая несет золотые яйца.

Последний находится вблизи населенного пункта Дун-шэн, что к югу от двух крупнейших городов автономного района Внутренняя Монголия — Баотоу и Хух-Хото, и носит во многом символический характер, но функции популярного туристического объекта, который исправно дает доход, с успехом выполняет.

При правителе Западная Ся Цзинцзуне в государстве было введено самобытное письмо, известное сейчас как тангутская письменность. Впервые европейцы обратили на него внимание, изучая многоязычную надпись 1345 г. на воротах Цзюйюнгуаня (застава на Великой стене, расположенная неподалеку от Пекина). По мнению западного синолога Ж. Клосона, тангутский язык замечателен тем, что записан «одной из самых неудобных письменностей», включающей порядка 5800 иероглифов такого же рода, что и китайские, но в целом гораздо более сложных. Запомнить их написание чрезвычайно трудно: лишь немногие состоят из минимальных четырех черт, подавляющая часть содержит значительно большее число последних, зачастую свыше 20. Обычно иероглифы, отличающиеся друг от друга незначительными деталями в форме начертания либо одной или двумя чертами, имеют абсолютно разное звучание и смысловое значение.

Полный их список был создан примерно в 1036 г. неким Ели Жэньжуном по приказу императора. Каждый тангутский иероглиф передает на письме морфему (значимая часть слова), состоящую, как правило, из одного слога. Данная письменность — единственная в мире, созданная по образцу китайской. Наиболее запутанной проблемой языка остается его фонетическая реконструкция. Ученые, в частности, так и не пришли к единому выводу о количестве в нем тонов: два или четыре? Следует подчеркнуть, что выдающийся вклад в расшифровку тангутского языка внесли российские востоковеды-лингвисты Н. А. Невский, М. В. Софронов и Е. И. Кычанов.

Падение империи не повлекло автоматического исчезновения языка из бытового обихода. Упомянутая надпись середины XIV в. свидетельствует о том, что на нем читали и писали по меньшей мере через сто лет после крушения государства. Еще полвека назад ее считали последним по времени письменным следом тангутского языка в мировой истории. Однако выяснилось, что более поздней является запись о статуях в пещерах Могао в Дуньхуане (1348 г.), а в Баодине (совр. провинция Хэбэй) в ходе раскопок 1962 г. была обнаружена каменная стела с тангутскими надписями, датируемая 1502 г. Она была выбита некими тангутами в честь двух своих усопших соплеменников. Таким образом, период использования письменности исчезнувшего государства был продлен на 150 с лишним лет.

В уже неоднократно упоминавшемся городе Увэй (провинция Ганьсу) храмовая стела 1094 г. содержит идентичный текст на китайском и тангутском (свыше 1600 иероглифов) языках. Она послужила исключительно важным подспорьем в изучении древней письменности.

Подробнее об истории и материальной культуре Западной Ся стало известно благодаря экспедициям нашего соотечественника Петра Кузьмича Козлова (18 63— 1935 гг.) — видного исследователя Центральной Азии. Возглавляемая им монголо-сычуаньская экспедиция 1907–1909 гг. в низовьях реки Эдзин-Гол обнаружила руины древнего города этого государства Хара-Хото (на территории нынешнего автономного района Внутренняя Монголия), упоминавшегося еще в документах первой половины XI в. и разрушенного Чингисханом в 1226 г.

В ходе многолетних раскопок здесь удалось найти свыше 2 тысяч томов книг и рукописей на тангутском, тибетском и китайском языках, тангутско-китайские словари, с помощью которых была расшифрована тангутская письменность, бумажные купюры более позднего времени — династии Юань (1271–1368 гг.), являющиеся самыми ранними из сохранившихся на планете денежных знаков подобного рода.

Между тем жизнь в Дуньхуане после тысячелетия бурных потрясений и ярких событий, участниками которых были выдающиеся полководцы и божественные красавицы, после невиданной роскоши и фантастических богатств, свозившихся сюда со всего мира, приобрела все зримые черты провинциального захолустья. Население старательно культивировало орошаемое земледелие, единственно возможную тут с учетом климатических и природных условий форму сельского хозяйства, а о прежнем блеске и процветании потихоньку забыло. Марко Поло, в конце ХШ в. описывая увиденное в оазисе, замечает: «Народ здешний не торговый, хлебопашеством занимается. Много у них аббатств и много монастырей, и во всех множество разных идолов».

Спустя несколько веков разрушительным для Дуньхуана и окрестных земель, как и всего северо-запада Китая, оказалось Дунганское восстание 1862–1877 гг. Дунгане — это наиболее многочисленная северная группа китайской народности хуэй, исповедуют ислам. В настоящее время в КНР в основном проживают на территории Нинся-Хуэйского и Синьцзян-Уйгурского автономных районов, в провинции Ганьсу. В последней четверти ХIII в. они появились в Киргизии (в районе г. Ош и озера Иссык-Куль) и Казахстане (к востоку от Джамбула). Поэтому специалисты различают центрально-азиатских и китайских дунган.

Восстание против маньчжурской династии Цин (1644–1911 гг.) началось в уезде Вэйнань в провинции Шэньси, которая до 1866 г. оставалась главной базой повстанцев. Постепенно они были вытеснены в малонаселенные районы Ганьсу и далее на запад — в Синьцзян, где объединившись с местными уйгурами, принявшими ислам, вели затяжную и кровопролитную войну с цинской армией. В конце 60-х гг. восстание возглавил некто Биянху (кит. Бай Янху), выходец из семьи районного старосты.

Китайскими войсками командовали в основном генералы Лю Цзиньтан и Цзо Цзунтан, участвовавший еще в подавлении Тайпинского восстания в середине ХIII в. Стороны не ограничивали себя в выборе средств, поэтому боевые действия, как правило, сопровождались резней и физическими расправами с местным населением. В результате гибли ни в чем неповинные мирные жители, а древние памятники подвергались осквернениям и беспощадно разрушались. После серии тяжелых поражений и окончательного разгрома в 1877 г. остатки повстанцев-дунган под началом Биянху с согласия царского правительства перешли границу и поселились в России, основав в Средней Азии свою колонию.

Дуньхуан был осажден восставшими мусульманами в 1873 г. Дунгане, преследуемые цинской армией с востока, крушили и уничтожали города и селения, предавая все огню и мечу. Достигнув территории оазиса, они расположились лагерем в северных окрестностях. Местные жители были вырезаны, дома и культовые сооружения сравняли с землей. Не тронутыми остались только хлебные посевы, повстанцы намеревались собрать их, когда поспеют.

Несколько попыток штурмом захватить город оказались безуспешными. Угрозы, уговоры и обещания пощады также не подействовали. Население четко знало, с кем имеет дело. Оно успело запастись зерном, да и число защитников резко возросло после того, как за городскими стенами удалось укрыться беженцам из Сучжоу (Цзюцюань), Аньси и других уездов. Съестными запасами обеспечивались в первую очередь солдаты, так как продовольствия все равно не хватало. По некоторым оценкам, от голода и болезней в городе погибло более 10 тысяч человек. Еще столько же было убито во время боевых действий. Дуньхуан удалось отстоять во многом потому, что дунгане постоянно нервничали и допускали тактические ошибки, ожидая подхода регулярных войск. Это, собственно, вскоре и произошло. Русские путешественники, побывавшие здесь через двадцать лет, отмечали, что «масса развалин фанз и кумирен, всюду бросающихся в глаза и ныне еще, рисует наглядную картину того разрушения, которое принес сюда известный Биянху со своими дунганами».

В конце ХIII в. город, судя по свидетельствам очевидцев, производил удручающее впечатление. Убийственную характеристику дал ему русский путешественник Всеволод Иванович Роборовский (1856–1910 гг.), участвовавший в свое время в экспедициях Н. М. Пржевальского и М. В. Певцова, а в 1893–1895 гг. руководивший полевыми исследованиями отечественных специалистов в Тянь-Шане, Наньшане, Северном Тибете и Хамийской пустыни.

В «Трудах экспедиции императорского географического общества по Центральной Азии», опубликованных в Санкт-Петербурге в 1900 г., он пишет: «Грязнее и отвратительнее Дуньхуана я нигде ничего не видел. Все улицы и переулки наполнены всякой мерзостью, и только посередине их имеются протоптанные места, где нога может не завязнуть в вонючей липкой грязи. Только средняя улица в новом городе и большая средняя в старом будут немного почище, но и на них европейский нос не выдерживает зловония и требует или замедления дыхания, или защиты при помощи носового платка. Всюду к стенам домов навален мусор, в котором копаются свиньи и собаки. Здесь же, среди белого дня, безо всякого стеснения останавливаются прохожие для естественных надобностей к великому удовольствию свиней и поросят. Во дворах грязь и вонь еще хуже. Город раз в год чистится. Ранней весной приезжают из соседних районов фермеры с телегами, нагруженными соломой, которую они выменивают у горожан на мусор, идущий на удобрение полей; соломой же горожане топят свои каны». Оттолкнувшись от воспоминаний участников российской экспедиции 1893–1895 гг., попробуем побродить по улицам Дуньхуана более чем столетней давности.

Город поделен на две части: старую и новую. Главный базар находится в новом городе на центральной улице, пересекающей его с востока на запад. Вообще же лавки и лавчонки разбросаны по всем улицам и закоулкам. Продают в них «всякую дрянь» вместе с шелком, все «непомерно дорого для европейцев». Из привозимых русских товаров «особенно хорошо» здесь идут демикотон (плотная хлопчатобумажная ткань) Саввы Морозова № 3 красного, синего и зеленого цветов; демикотон Богородско-Глуховской мануфактуры № 3 черного цвета; полумолескин (молескин — толстая хлопчатобумажная ткань атласного переплетения для рабочей, спортивной и др. одежды) Пашкова (Золотухинская мануфактура) № 8 различных цветов; кумач Товарищества Соколовской мануфактуры Асафа Баранова; спички-серянки Логинова. Больших и малых лавок в городе всего около 200.

На базарной улице немало всевозможных харчевен, в которых в любое время дня бедный люд за небольшую плату может получить какой угодно обед. Однако, как и из каких продуктов они готовятся, «сомневаются сами китайцы». Мало-мальски состоятельный человек, а тем более купец, ни в коем случае не пойдет туда обедать. При харчевнях продается хлеб: зимой «печеный в котле», а летом приготовленный на пару. Повсюду много «торговцев-кусочников», предлагающих жареные мясо и субпродукты, которые они готовят прямо на улице на своих «тачках-кухнях» с помощью раскаленных углей. Немало таких же тачек-кухонь с лапшой, гороховым киселем, «питьем-отваром» из груши и урюка. Они появляются везде, где соберется несколько человек.

В Дуньхуане построены 27 кумирен, еще 9 находятся за городом. В каждой служит буддийский или даосский монах. Прихожане платят ему в год до 20 лянов серебра (около 40 царских рублей) в зависимости от собственного достатка. Ничего сверх того он не получает.

Многие храмы в запустении. Пещерный комплекс Могао, расположенный в двадцати пяти верстах (1 верста равна 1, 06 километра) к юго-востоку от города, разрушался и восстанавливался неоднократно. В последний раз его разграбили дунгане. В настоящее время китайцы вновь стали понемногу приводить эти пещеры в порядок. Живущие там четыре монаха жалуются, что правительство не принимает меры к их ремонту, а частных пожертвований на эти цели почти нет. Пока восстановлены 5–6 пещер; поправлены входы, сделаны деревянные пристройки и организовано жилище для священнослужителей.

Значительно более благоприятное впечатление на русских путешественников производили пригороды Дуньхуана, который они называют «оазисом Сачжоу». П. К. Козлов назвал его «лучшим в Центральной Азии». Ученый определял местоположение Дуньхуана следующим образом: находится у северной подошвы громадных гор Наньшань, при реке Данхэ, бегущей из снегов хребта Гумбольдта; к северу от Сачжоу простирается открытая и постепенно поднимающаяся к реке Сулэхэ равнина. «Возвышаясь около 3740 футов» (1 фут равен 30,48 сантиметра) над уровнем моря, оазис расположен «под 40 градусами 12 минутами северной широты и под 94 градусами 4 2 минутами восточной долготы от Гринвича».

Оказавшись в этих местах во время экспедиции 1879–1880 гг., Н. М. Пржевальский записал в свой дневник: «…оазис, прекрасный сам по себе, показался нам вдвое очаровательнее после ужасного бесплодия пройденной пустыни». По его словам, Сачжоу (Шачжоу) лежит на абсолютной высоте 3700 футов и занимает площадь верст на 25 от севера к югу и верст на 20 с востока на запад. Все это пространство почти сплошь заселено китайцами, фанзы которых расположены поодиночке и укрыты в тени деревьев.

Между отдельными домами размещены поля, разбитые площадками и обсаженными кругом деревьями «по берегам орошающих арыков». На полях выращивают прежде всего пшеницу, горох, ячмень и лен; реже рис, кукурузу, чечевицу, фасоль, коноплю, мак (для опиума), арбузы и дыни; возле самих фанз обыкновенно устроены небольшие огороды, где сажают также огурцы, редьку, капусту и прочие овощи. В садах разводят яблоки, два вида груш, виноград, абрикосы, персики и немного шелковицу.

В половине июня посеянные хлеба уже выколосились и «наливали зерна». Урожай, по отзывам местных жителей, всегда прекрасный. В целом оазис Сачжоу после Илийского края (совр. Синьцзян-Уйгурский автономный район) «самый плодородный из всех мною виденных в Центральной Азии; притом обилие деревьев придает местности чрезвычайно красивый вид».

Эти впечатления дополняет более поздний рассказ В. И. Роборовского. Жителей в оазисе насчитывается от 40 до 50 тысяч, в том числе в самом Дуньхуане около 7 тысяч. Население живет на фермах у арыков. Некоторые фермы имеют вид своеобразных укреплений и объединяют несколько семей, большинство же представляют обыкновенные фанзы, сбитые из глины, с плоскими крышами из прутьев и земли. Их окружают сады, пашни и частично невозделанные солончаковые пространства, а также болотца, образуемые стоком излишних вод.

По мнению путешественника, среди жителей нет искусных ремесленников. Столяры и плотники «изощряются в делании главным образом гробов, очень плохо отделанных и еще хуже раскрашенных, столов и скамеек, тоже далеко не мастерски сложенных из мягкого тополевого леса». В этой связи сразу вспоминается лопнувшая погребальная контора «Милости просим» из бессмертных «Двенадцати стульев» и ее мастер Безенчук, который «пил горькую и даже однажды пытался заложить в ломбарде свой выставочный гроб». Как ни странно, об изготовлении гробов в оазисе рассказывал и Марко Поло, однако его оценка труда столяров и плотников диаметрально противоположная — «ящик из досок, толщиной в ладонь, прочно сколоченный и хорошо расписанный».

Столь же нелестных высказываний в конце XIX в. удостоились и другие дуньхуанские мастеровые. Так, кузнецы работают неумело, грубо, аляповато и дорого, причем жгут много дров и железа. Прочие ремесленники, если даже и найдутся, «то такого же качества и не могут перещеголять своим искусством названных». Они могут удовлетворить только скромные потребности своих бедных соседей. Более богатые все необходимое стараются добыть или сделать в Сучжоу (Цзюцюань) или Ланьчжоу (административный центр провинции Ганьсу).

Многие в этих краях пытаются добывать золото в отрогах Наньшаня. Местные жители говорят, что чиновники, присылаемые в Сачжоу из внутренних районов Китая, приезжают, обыкновенно, бедняками, возвращаются же, благодаря горному золоту, богачами.

В середине 80-х гг. ХХ в. Дуньхуан предстал тихим и на редкость симпатичным городом, расположенным в отдаленной провинции и еще не привыкшим к массовому наплыву туристов. Прежнюю спокойную жизнь местного населения только-только встряхнули начавшиеся в КНР экономические преобразования и зарождавшиеся рыночные отношения. Однако до образцовых и продвинутых приморских районов на юге и востоке страны было далеко, жители глубинки делали первые шаги в этом направлении. Пробуя свои силы в частном бизнесе, они открывали небольшие ресторанчики и харчевни, расширяли ассортимент продуктов питания и товаров массового спроса, занимались извозом и т. д.

Недавно отстроенная гостиница «Дуньхуан» привлекла в то время внимание модным дизайном, стилизованным внутренним интерьером и относительной дешевизной номеров. Эффектный фонтан в центральной части фойе по мотивам средневековой фресковой живописи, богатый книжный киоск и разнообразный выбор сувениров на исторические сюжеты создавали чарующую атмосферу краеведческого музея, в котором к тому же было всегда освежающе прохладно. Автора тогда заинтересовал неплохо отпечатанный и превосходно иллюстрированный альбом на английском языке, подробно рассказывавший о сокровищах пещер Могао. Ранее он уже видел его в китайском отделе книжного магазина «Дружба», что некогда располагался на улице А. М. Горького в центре Москвы.

О дружбе между СССР и КНР в те годы на официальном уровне не вспоминали, но упомянутый отдел оказался более живучим, хотя новые поступления были нерегулярными и носили откровенно случайный характер. Красочный альбом ажиотажа у посетителей магазина не вызвал и воспринимался ими в качестве чересчур экзотического и довольно дорогого издания.

Гостиничный ценник книги в юанях с несколькими нулями всего в двух с половиной десятках километров от самого оригинала произвел отрезвляющее действие, но было уже поздно, почти как в повести А. С. Пушкина «Дубровский» в момент расставания главных героев. Через какое-то время администрация московского магазина решила, вероятно, привести его внутреннюю структуру в полное соответствие с внешнеполитическими установками руководителей партии и правительства, поэтому отдел «Китайская Народная Республика» приказал, увы, долго жить.

В 1987 г. в окрестностях города начались съемки совместного китайско-японского фильма «Дуньхуан», который вскоре после выхода на экраны приобрел огромную популярность в Стране восходящего солнца. Творческий коллектив пробыл здесь около шести месяцев, основательно взбудоражив привычный уклад жизни местного населения. Такого нашествия иностранцев оазис не видел несколько столетий.

О кинематографическом буме напоминает расположенный в пустыне, примерно в 15 километрах к юго-западу от Дуньхуана, монументальный «старый город», который специально отстроили к съемкам азиатского «блокбастера». Сейчас это туристический объект, активно посещаемый прежде всего приезжающими японцами. Поскольку их очень много в пик сезона, то и выручка, очевидно, немалая. На самом деле смотреть там особо нечего, ибо недавно возведенных, но уже осыпающихся стен в Китае предостаточно.

Почти через пятнадцать лет, в начале ХХI в. Дуньхуан смотрелся превосходно. Доброжелательные и по-хорошему уверенные в себе горожане как будто заранее знали все вопросы, которые им могут задать приезжие иностранцы. Неудивительно, что на решение многих проблем уходили считанные минуты. Размещение в гостинице с олимпийским названием «Пять колец», ближайшей к автовокзалу, происходило во время распития зеленого чая. При этом на выбор было предложено несколько приемлемых комнат, а на десерт — стандартный номер со всеми удобствами, но за мизерную цену. Честно говоря, природа ее появления так и осталось загадкой.

Выяснение маршрутов передвижения по городу и за его пределами происходило через дорогу, у фасада более солидного отеля «Летящая фея». Миловидная девушка-маклер на приличном английском бойко перечисляла варианты посещения древних памятников с указанием времени отбытия и возвращения транспорта, стоимости проезда, марок автомашин и наличия в них кондиционера. Плавный переход на китайский язык с четкой фиксацией местонахождения интересующих культурно-исторических ценностей придали ее мыслям верное направление.

Названные первоначально расценки уверенно поползли вниз, а пещеры, водоемы и руины стали состыковываться, образуя замкнутую цепочку объектов, которые можно посетить в режиме реального времени. Поскольку речь шла об утренних часах следующего дня и ситуация не требовала принятия мгновенного решения, то полученную крайне важную информацию надо было тщательно проанализировать и сделать разумные выводы.

Для вечерних посиделок и подведения итогов очередного дня путешествия лучшее место в любом населенном пункте — ресторан. Дуньхуан, естественно, не исключение. Западные путеводители увлеченно пишут о его уютных заведениях с европейской кухней. Возможно, для тех, кто только начинает знакомиться с современным Китаем, несколько кафе в уездном городе с ограниченным выбором нетрадиционных блюд в меню на английском языке покажутся прорывом в сфере обслуживания. Однако намного разнообразнее подобное чревоугодие в таких изысканных уголках любования природой, как Яншо (Гуанси-Чжуанский автономный район), Дали и Лицзян (пров. Юньнань), расположенных, к сожалению, далеко отсюда. Что же касается упомянутых изданий, то тут они в какой-то степени дезинформируют читателя. В Дуньхуане, если хочется качественно и сытно поесть, все-таки следует отдать предпочтение местной кухне или направиться в уйгурскую харчевню.

О мучных пристрастиях населения западных районов уже говорилось на страницах этой книги. Добрых слов заслуживает уйгурские блюда. Учитывая географическую близость Синьцзян-Уйгурского автономного района, логично было предположить, что соответствующих пунктов питания в городе достаточно. Так оно и оказалось на самом деле.

Ближайшее от автовокзала заведение располагается в 3 минутах ходьбы. При входе в харчевню порадовало наличие тандыра, где обычно пекут роскошные лепешки с кунжутными семечками и самсу с начинкой из рубленой баранины. Его отсутствие несильно отражается на настроении проголодавшегося туриста, ибо за лепешками официанты всегда сбегают в соседний ресторан или купят их у знакомого уйгура — владельца печи, специализирующегося на изготовлении национального хлеба.

Когда финансовые возможности туриста ограничены, то наиболее оптимальное со всех точек зрения блюдо — лагман. В отличие от ланьчжоуского варианта данного блюда лапша тут приготовлена в виде широких полос, подается без бульона, но с обжаренными мясом и овощами. Порции всегда огромные, поэтому насыщение происходит достаточно быстро.

При неуемном желании отведать парной жареной баранины лучше всего заказать незатейливые шашлыки или приготовленные на сковороде куски мяса. В обоих случаях они от души посыпаются острым красным перцем и приправой, которую в бывших среднеазиатских республиках, а ныне государствах Центральной Азии называют «зерой».

Приправы и их количество можно отрегулировать при составлении заказа или непосредственно на кухне, куда посетителю с приличными манерами вход отнюдь не запрещен.

Отменны по вкусовым качествам хрустящие бараньи ребрышки, пикантно обжаренные почки, говядина с более дорогим и полезным черным кунжутом, тушеная баранина с помидорами на лепешке, которую мусульмане называют «нан». Последняя настолько пропитывается соками свежеприготовленного мяса, помидоров и размягченными под воздействием термической обработки специями, что, несмотря на изначально плотную консистенцию, буквально тает во рту, оставляя аромат чарующей смеси.

Нельзя покинуть ресторан, не отведав фирменные изделия из мяса и муки: это уже упоминавшаяся самса из тандыра и паровые манты с тончайшим слоем теста, обильной начинкой и превосходным бульоном внутри. Есть их следует аккуратно и без суеты, растягивая минуты удовольствия. Любителей супов, безусловно, заинтересует шурпа — наваристый бульон с кусками нежнейшей баранины, который обычно подается в керамической емкости. Отчаянные гурманы могут испробовать и по достоинству оценить качество несколько своеобразных и в меру экзотических блюд из верблюжатины, а также специфических субпродуктов, некогда принадлежавших быкам и баранам.

Автор глубоко убежден, что ударным блюдом в размеренной и неторопливой трапезе неизменно остается запеченная баранья нога. В больших и престижных ресторанах есть еще потрясающий молодой барашек, зажаренный целиком, но это весьма дорогостоящий вариант, нередко возникающий в эйфории куража или загула. Кроме того, барашка нужно заказать загодя. Сейчас же речь идет о ситуации, когда просто хочется вкусно поесть.

На компанию, состоящую из более двух человек, «ногу» надо брать обязательно, полностью игнорируя при этом возможные высказывания об отсутствии у кого-то аппетита и дискуссию о том, кто сколько съест. Когда ее принесут, присутствующие быстро забудут свои сомнения, которые не так давно озвучивали прилюдно.

Баранья нога незаменима и в том случае, если мужички решили душевно посидеть и поговорить под водочку с глазу на глаз. Как правило, на приготовление блюда уходит значительное время и подают его не сразу, поэтому, обедая или ужиная в подобном ресторане, необходимо учитывать данное обстоятельство и не частить с закусками. Сочное мясо с пылу, с жару все равно будет съедено, поскольку настоящие деликатесы не так часты в нашей жизни, но желудку в этот день придется отработать по полной программе.

Конечно, без горы овощей в ассортименте тут никак не обойтись. Особых изысков по данной части в уйгурской кухне не замечено. Предпочтительнее ориентироваться на традиционные в Китае холодные закуски, которые присутствуют в меню в полном объеме, за исключением, естественно, блюд с добавлением свинины. Можно заказать так называемый синьцзянский салат, но вряд ли посетителю удастся угадать, чем именно в конкретном заведении будут заправлены свежие огурцы, перец, лук и помидоры: если повезет — растительным или кунжутным маслом с уксусом, если нет — сладким майонезом. Поэтому лучше всего попытаться договориться с официантом о большой тарелке нарезанных овощей и попросить отдельно показать варианты заправки.

Городская жизнь в летнем Дуньхуане активизируется с появлением вечерней прохлады. Открываются бесчисленные лавки и магазины, повсюду слышны возгласы продавцов, зазывающих потенциальных покупателей. Особенно колоритен ночной рынок. Здесь представлена вся палитра народных промыслов, сохранивших характерные черты произведений искусства далекого прошлого. На непритязательных лотках выставлены уже знакомые по пройденным участкам Шелкового пути фигурки терракотовых воинов и «лошади, наступившей на ласточку», образцы трехцветной керамики и посуда из черно-зеленого наньшаньского нефрита, разнообразные украшения и поделки из серебра, бронзы, камня и кости, а также многое другое. Картину дополняет творчество умельцев из соседнего Синьцзян-Уйгурского автономного района: хотанские и кашгарские ковры, инкрустированные кинжалы, музыкальные инструменты, расшитые национальные головные уборы, вышивки бисером.

Тут же при желании можно перекусить, купить восточные сладости и фрукты, выращиваемые на территории оазиса. Кстати, идея очень конструктивная, поскольку завтра предстоит трудный день и времени на поиски магазинов и точек общепита до вечера не будет. В Китае с голоду не умрешь даже в пустыне, но и создавать себе какие-то проблемы на ровном месте совершенно ни к чему.

В начале знойного лета среди фруктов нового урожая привлекают внимание вкусные плоды, которые в Дуньхуане называют «абрикосами Ли Гуана». Со сложной судьбой замечательного китайского полководца второй половины II в. до н. э. внимательный читатель познакомился в главе о погребениях императоров далекого прошлого. Казалось бы, от продавцов стационарных и импровизированных рынков на улицах города трудно ожидать глубоких познаний в области древней истории, но они именно так рекламируют свой товар, энергично зазывая покупателей. О том, почему имя ханьского генерала оказалось тесно связано с дарами природы, рассказывает старая легенда.

Во время очередного похода против кочевников-сюнну его отряд заблудился в безжизненной пустыне, что случалось довольно часто с армиями противоборствующих сторон на бескрайних просторах Гоби и Такла-Макана. Солдаты, измученные длительными переходами под палящим солнцем, валились с ног, а Ли Гуан, чрезвычайно обеспокоенный отсутствием выхода из сложившейся ситуации, всерьез задумался о приближающейся гибели всего войска. Запасы воды и продовольствия давно закончились, оставалось надеяться только на чудо. Внезапно в центре неизвестно откуда появившегося на небе облака усталые воины увидели два рулона парчи, которая красиво развевалась при порывах ветра и переливалась в лучах яркого солнца различными оттенками цветов — от темно-зеленого до золотого. Одновременно в воздухе распространился изумительный аромат спелых абрикосов. Ли Гуан отдал приказ двигаться в сторону облака, разумно решив, что ему все равно не удастся остановить своих подчиненных, даже если оно не что иное, как мираж.

Однако последнее вело себя по меньшей мере странно: когда всадники пытались его догнать, оно двигалось быстрее; если армия останавливалась, то и удивительное облако с рулонами парчи сохраняло неподвижность. Взбешенный долгим и безрезультатным преследованием генерал — отменный стрелок — взял в руки лук, изо всех сил натянул тетиву и выпустил в небо стрелу, стремясь поразить далекую цель. В результате меткого выстрела один из рулонов рухнул на землю, а другой — бесследно исчез. Обрадованные воины сломя голову бросились к упавшей на песок парче.

На месте ее падения вместо поврежденного стрелой рулона они неожиданно увидели фруктовый сад из абрикосовых деревьев. При виде крупных и сочных плодов солдаты не могли скрыть своего восторга и стали быстро срывать их в надежде утолить жажду и голод. Ли Гуан тоже попробовал абрикос. Лицо его тут же перекосила гримаса, и он выплюнул то, что еще секунду назад казалось на редкость аппетитным. Также поступили и его подчиненные. Фрукты были одновременно настолько горькими, кислыми и жесткими, что даже находившиеся на грани голодной смерти люди не могли их есть.

Окончательно расстроенный генерал выхватил меч и начал рубить ветки ненавистных деревьев. Его примеру последовала вся армия, чья злость не знала границ. В конце концов обессиленные воины рухнули на песок и заснули крепким сном.

В это время произошли интересные события. Выяснилось, что в рулоны блестящей парчи, внезапно появившиеся в голубом небе, превратились две феи — сладких и горьковатых абрикосов, которых богиня Запада специально послала оказать помощь отряду Ли Гуана. Однако тем захотелось еще немного помучить страждущих, искушая и соблазняя их фантастическим зрелищем и умопомрачительным запахом фруктов. Для них стали полной неожиданностью действия военачальника, пущенная им стрела попала в фею горьковатых абрикосов. Последняя упала на землю, а ее подруга в панике улетела. Оказавшись в плотном окружении солдат, девушка безудержно разрыдалась, что сделало ее плоды, на самом деле хорошо утолявшие жажду, совершенно непригодными в пищу.

Когда вокруг все стихло, появилась вторая проказница. Сначала были слезы и упреки, но затем подруги начали думать, как поступить в сложившейся ситуации. Главным действующим лицом последующих превращений стала фея сладких абрикосов, которая предложила привить поврежденные деревья. Девушки освободили их от всех оставшихся веток, сохранив лишь голые стволы. Потом инициатор затеи вытащила сверкающую серебряную иглу и подбросила ее высоко вверх. Та трансформировалась в многочисленные маленькие шила, которые обрушились на фруктовый сад, проделав в деревьях точечные отверстия. Когда в легком танце девушки взмахнули рукавами своих роскошных одеяний, из них высыпались нежные прутики, усеявшие только что пустовавшие стволы. Буквально в считанные минуты на их месте появились мощные раскидистые ветви, ломившиеся под тяжестью желтых плодов. Закончив работу и внимательно осмотрев восстановленные деревья, довольные собой феи взмыли в небо и улетели в западном направлении.

На следующее утро войско просыпалось с плохим настроением, но возрожденный сад несказанно удивил всех. От вчерашнего погрома не было и следа. Срубленные ветки утопали в зелени, едва удерживая десятки и сотни плодов. Сладкий аромат вызывал спазм внутренних органов, но никто не притронулся к фруктам. Наконец Ли Гуан сорвал один абрикос и стал внимательно его изучать. Затаив дыхание, солдаты следили за своим командиром. Тот на секунду задумался и надкусил плод. Его сочная и сладкая мякоть разорвала нежнейшую кожуру и вырвалась на свободу, вызвав у генерала непередаваемые ощущения восторга. Восхитительный густой сок заполнил иссушенный рот и сочился меж пальцев. Взволнованный и обрадованный Ли Гуан воскликнул: «Он сладкий!» Армия была спасена, а воины, утолив столь необычным способом жажду и голод, рвались в бой, не боясь преград на трудном и опасном пути.

Спустя некоторое время военачальник встретился с дуньхуанскими чиновниками, передал им несколько фруктов и настоятельно рекомендовал культивировать именно эти абрикосы, показав местным жителям, как надо сажать и прививать деревья. С тех пор и появились в оазисе вкусные и сладкие плоды, а население увековечило в их названии имя бравого генерала. Рассказывают, что такой сорт абрикосов может быть выращен только в Дуньхуане, в другом месте вкус у него уже совсем иной.