Генри Чарлз Ли

Возникновение и устройство инквизиции

Жду Ваших писем!

= ГЛАВНАЯ = ИЗРАНЕТ = ШОА = ИТОРИЯ = ИЕРУСАЛИМ = НОВОСТИ = ТРАДИЦИИ = МУЗЕЙ = АТЛАС = ОГЛАВЛЕНИЕ =

Глава V. Гонения

В простых общинах апостольских времен люди были связаны между собой узами любви; дух учения того времени прекрасно выразился в словах апостола Павла: «Братья! Если и впадет человек в какое согрешение, вы, духовные, исправляйте такового в духе кротости, наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным. Носите бремена друг друга и таким образом исполните Закон Христов».

Иисус заповедал своим ученикам прощать своим братьям семьдесят семь раз. Во времена апостола Павла учение Христа было еще настолько свежо, что не могло быть погребено под массой обрядов и догматов, в которых мертвящая буква душит живой смысл. Великие вечные идеи христианства удовлетворяли горячее чувство верующих. Догматическое богословие со своими бесконечными хитросплетениями и метафизическими тонкостями еще не родилось; не была еще создана даже его терминология. Надо было еще извлечь из мыслей, проскользнувших у писателей, трактовавших совсем о других предметах, бесчисленные догматы веры, надо было еще создать их путем дословного толкования поэтических метафор Священного Писания.

Испытываешь чувство истинного облегчения, когда от тонкостей, почти недоступных человеческому разуму, обращаешься к полным глубокого смысла словам апостола Павла к Тимофею: «Отходя в Македонию, я просил тебя пребыть в Ефесе и увещевать некоторых, чтобы они не учили иному и не занимались баснями и родословиями бесконечными, которые производят больше споры, чем Божие назидание в вере. Цель же увещания есть любовь от чистого сердца, и доброй совести, и нелицемерной веры». Тех, кто находил удовольствие в этих бесконечных спорах, апостол Павел называет «желающими быть законоучителями, но не разумеющими ни того, что говорят, ни того, что утверждают» и дает следующий совет своему любимому ученику: «От глупых и невежественных состязаний уклоняйся, зная, что они рождают ссоры».

Но уже было брошено семя, которое должно было дать богатую жатву злых дел и бедствий. Сам апостол Павел не допускает уже, чтобы отклонялись от учения, приносимого им: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать нам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема». В другом месте апостол Павел говорит, что он предал Сатане Именея и Александра, «дабы они научились не богохульствовать». Быстрое развитие религиозной нетерпимости уже ясно видно в угрозах Апокалипсиса.

Богословие выдвинуло вопросы, на которые у евангелистов не дано ответа. В пылу споров богословы перестали считать христианами тех, кто расходился с ними в вопросах обрядности и учения или в некоторых догматических тонкостях. Люди, занимавшие высокое положение в церкви, могли давать силу закона своим мнениям; менее же сильные были объявлены отпавшими от католичества, и деление между праведниками и еретиками становилось все заметнее.

И не только богословская нетерпимость, не только гордость человеческой мысли или желание чистоты веры возбуждали эти пагубные страсти. Богатство и власть имели обаяние в глазах даже епископа и священника, и чем шире с течением времени распространялись пределы церкви, тем более ее богатства и сила оказывались в зависимости от послушания стада. Самым опасным мятежником являлся теоретик, высказывавший сомнения относительно правильности мнений лица высшего, чем он, в церковной иерархии; и если ему удавалось собрать около себя учеников, то он становился главой еретического направления. Там, где еретиков было достаточно много, чтобы образовать свою общину, они не обращали никакого внимания на то, что их отсекали от церкви. Результатом было то, что этих сектантов стали преследовать с большей жестокостью, чем самых закоренелых преступников. Уже одно то, что они отказались склониться перед признанным авторитетом, являлось тяжким преступлением, перед которым казались ничтожными все другие грехи и которое, так сказать, сводило к нулю все добродетели и все благочестие, которые могли проявить виновные. Даже сам св. Августин в той горячей восторженности, с которой донатисты, сторонники религиозного движения в римской Северной Африке в IV–V веках, переносили мученическую смерть и даже искали ее, не находил ничего такого, что могло бы смягчить его отвращение к ним. По логике святого, если бы они имели в своем сердце Христа, то их самоотречение заслуживало бы похвалы, но они действовали по внушению Сатаны, как евангельские свиньи, которых нечистый дух увлек на дно озера. Даже мученический венец, принятый во имя Христа, не может спасти схизматиков и еретиков от вечного огня, где они будут жариться вместе с Сатаной.

Однако дух ненависти и преследования так сильно противоречил учению Христа, что он не мог восторжествовать без долгой предварительной борьбы. В сущности, было вполне естественно, что церковь, сама еще гонимая, поначалу защищала принцип веротерпимости, а тот факт, что даже и тогда дух нетерпимости стремился пробиться наружу, мог бы заранее показать миру, чего ждать ему от церкви, когда она получит возможность навязывать свое учение сопротивляющимся.

Торжество нетерпимости стало неизбежным с того дня, когда христианство сделалось государственной религией. Хотя учителя церкви и думали, что их главная обязанность заключается в том, чтобы не допускать распространения учений, казавшихся гибельными для церкви, они все же не решались доводить нетерпимость до крайних ее логических выводов и добиваться единства церкви ценой крови. Но по-видимому, они уже подумывали об этом, так как император Юлиан прямо заявляет, что он никогда не видал диких зверей, который были бы столь кровожадны, как большинство христиан в отношении своих единоверцев. Император Константин под страхом смерти предписал выдать все арианские книги, утверждавшие, что Христос не единосущен Богу, но, по-видимому, никто из нарушивших это требование не был приговорен к смерти. В конце концов Константин, утомленный постоянными спорами, приказал св. Афанасию допускать всех христиан, без различия сект, до посещения храмов, но его старания были бессильны против возрастающей бури догматических споров. Сообщают, что император Валент II в 370 году предал смерти восемьдесят духовных лиц, пожаловавшихся ему на насилие ариан, которые на недолгое время взяли верх; правда, это не было казнью по суду, но префекту Модесту было дано тайное приказание заманить несчастных на корабль и сжечь его в открытом море.

Впервые применение смертной казни за принадлежность к ереси произошло в 385 году, и вызванный этим повсюду ужас показывает, что все отнеслись к казни как к отвратительному новшеству. Приписанные испанскому епископу Присциллиану гностические и манихейские умозрения вызвали то исключительное отвращение, которое церковь всегда питала к ересям этого рода; но когда он, осужденный тираном Максимом в Трире, был подвергнут пытке и предан казни с шестью своими учениками, а остальные были сосланы на острова по ту сторону Бретани, то по всей Европе раздался громкий крик негодования. Из двух епископов, преследовавших Присциллиана, один был прогнан со своей кафедры, а другой сам удалился на покой. Св. Мартин Турский, сделавший все зависевшее от него, чтобы помешать этому жестокому решению, отказался иметь общение не только с этими епископами, но и с теми, кто находился с ними в переписке.

Если церковь не решалась еще проливать кровь, то она уже не стеснялась прибегать ко всем другим средствам, чтобы доставить торжество установленной религии. В начале V века св. Иоанн Златоуст учит, что ересь должна быть подавляема, что на уста еретиков должно быть накладываемо молчание, что они должны быть поставлены в такое положение, чтобы не могли совращать других, и что, наконец, их тайные сборища нельзя допускать; но при всем том он добавляет, что к еретикам не следует применять смертную казнь. Около того же времени св. Августин умоляет префекта Африки не предавать донатистов смертной казни; ибо, говорит он, если будут преследования, то ни один священник не решится выдать донатиста, так как он предпочтет умереть сам, чем быть причиной смерти другого. Однако Августин одобрил императорские законы, согласно которым донатисты изгонялись, подвергались штрафам, лишались церквей и права делать духовные завещания.

Мало-помалу все сомнения были устранены, и люди нашли доводы, чтобы дать свободу своей ненависти и злобе. Через шестьдесят два года после казни Присциллиана и его единомышленников, вызвавшей такое содрогание, папа Лев I, когда ересь снова проявилась в 447 году, не только одобрил действия тирана Максима, но даже объявил, что если сохранять жизнь последователям подобной, достойной осуждения, ереси, то это будет нарушением Божеских и человеческих законов. Таким образом, решительный шаг был сделан.

Эволюции, поворотные пункты которой мы отмечаем, в значительной степени благоприятствовала ответственность, которая падала на церковь вследствие ее тесных связей с государством. Когда она могла добиться от монарха издания указов, осуждающих еретиков на изгнание, ссылку, каторгу и смерть, она думала, что Бог дал в ее руки силу, которой отнюдь не следует пренебрегать. Св. Исидор Севильский ясно формулировал это правило, сказав, что долг князей не только в том, чтобы быть самим верными церкви, но и в том, чтобы поддерживать веру в ее чистоте, применяя к еретикам все доступные средства. Печальные результаты этого учения, постоянно повторяемого, проходят красной нитью через всю средневековую историю церкви. Ереси уничтожались одна за другой без всякого снисхождения, включительно до костра, который был принят на Константинопольском соборе, при патриархе Михаиле Оксисте, как мера наказания для сторонников секты богомолов.

Нужно, однако, сказать, что и сами еретики, когда им представлялся к этому случай, также применяли приемы своих противников. Стоит вспомнить преследования католиков вандалами-арийцами в Африке при Гензерихе; а когда Гуннерих наследовал Гензериху и император Зенон отверг его предложения относительно взаимной веротерпимости, король вандалов перешел все, даже самые ужасные пределы. Преследовались арианами верные церкви католики и в Аквитании при Эврихе, короле визиготском (правил в 467–485 годах). Но все же нужно сказать, что вообще ариане давали достойный подражания пример веротерпимости. Обращение их в католичество также отмечено лишь немногими случаями жестокости. Французские Меровинги, по-видимому, никогда не преследовали своих подданных ариан, которых было много в Бургундии и Аквитании; обращение их происходило последовательно и, судя по всему, мирным путем.

В X веке Западная Европа находилась как бы в умственном оцепенении, что, конечно, мало благоприятствовало развитию ересей, требующему известного брожения умов. Церковь, единолично господствуя над спящей совестью, сложила заржавленное оружие преследования и разучилась владеть им. В 1018 году епископ Бурхардт составил свой сборник канонического права, и в нем нет даже упоминаний о еретических мнениях и о наказаниях за них. Преследование катаров, имевшее место в Орлеане в 1017 году, было делом не церкви, а короля Роберта Благочестивого; немного позднее были зажжены костры в Милане, но произошло это по воле толпы и против воли архиепископа. Церковь так мало была подготовлена к своим новым и ужасным обязанностям, что когда в 1045 году были выявлены в Шалоне несколько манихеев, то епископ Роже обратился к льежскому епископу Вазо с запросом, что с ними делать и нужно ли передать их в руки светской власти для наложения на них наказания; добродушный Вазо ответил на это, что не следует лишать их жизни, так как Бог, их Создатель и Хранитель, проявил к ним Свое долготерпение и милость. Биограф Вазо, каноник Ансельм, горячо осуждает казни, бывшие в Госларе в 1052 году при Генрихе III, говоря, что, если бы Вазо был там, он восстал бы против этого, подобно св. Мартину в деле Присциллиана. Еще в 1144 году в Льежской епархии радовались, что удалось вырвать большую часть уличенных и осужденных катаров из рук неистовой толпы, которая хотела их сжечь. Спасенных разместили по городским монастырям и послали к папе Луцию II запрос, как поступить с ними.

У церкви не было ни определенного взгляда, ни установившегося правила; то строго преследовали еретиков, то относились к ним снисходительно; все зависело от характера прелата, ведшего дело. Теодвин, преемник Вазо по кафедре в Льеже, писал в 1050 году французскому королю Генриху I, убеждая его наказать всех единомышленников Беранже Турского и не слушать их объяснений. Эти колебания от строгости к прошению отразились в замечаниях св. Бернара, сделанных им по поводу событий в Кельне в 1145 году, когда чернь, несмотря на сопротивление духовенства, схватила катаров и сожгла их живыми. Он утверждает, что еретики должны быть обращаемы убеждениями, а не силой; если же они продолжают упорствовать, то нужно прекратить с ними всякое общение; одобряя ревность жителей Кельна, он не хвалит самого их поступка.

Папа Александр III явно склонялся к прощению, когда в 1162 году отказался судить присланных к нему реймским архиепископом катаров, сказав, что лучше простить виновных, чем предать смерти невинных. Даже еще в конце XII столетия Петр Кантор утверждал, что апостол приказал избегать еретиков, а не убивать их, и он указывал, как непоследовательно строго карать самые незначительные отступления от веры и оставлять безнаказанными самые возмутительные преступления против нравственности. Первые мероприятия Иннокентия III против альбигойцев в 1199 году ограничивались изгнанием и конфискацией; он ни словом не намекает на более тяжелые наказания; да и указанные им могли заменяться такой легкой епитимией, как путешествие на поклонение святыням Рима или Компостеллы.

Но по мере того как разгоралась борьба, наказания становились более жестокими. В 1212 году в Страсбурге было сожжено восемьдесят еретиков. Мы уже упоминали, что Петр II Арагонский первый ввел в свод законов эдиктом 1197 года эту варварскую форму наказания. Пример его не скоро нашел подражателей. Оттон I в своей конституции 1210 года ограничивает наказание еретиков изгнанием их из империи, конфискацией имущества и разрушением домов. Фридрих II в своем знаменитом статуте 22 ноября 1220 года, которым преследование еретиков было введено в государственное право Европы, ограничился по отношению к ним конфискацией имущества и признанием их вне закона; последнее, в сущности, равнялось смертной казни, так как ставило жизнь еретика в зависимость от каприза первого встречного. В своей конституции, опубликованной в марте 1224 года, он пошел дальше и постановил, чтобы еретики предавались смертной казни или через сожжение, или через вырывание языка, предоставив суду право выбора того или другого наказания. И только в своей Сицилийской конституции 1231 года Фридрих сделал обязательным сожжение на костре; этот вид казни особенно часто практиковался в неаполитанских владениях императора. Равеннский эдикт, изданный в марте 1232 года, определяет смертную казнь за принадлежность к ереси, но не указывает ее вида; зато Кремонский эдикт, изданный в мае 1238 года, распространил сицилийский закон на всю империю. В Венеции с 1249 года дож, вступая в управление, давал присягу сжигать всех еретиков. В 1255 году король Кастильский Альфонс Мудрый назначил сожжение на костре за переход из христианства в магометанство или иудейство. Во Франции законодательство, принятое Людовиком Святым и Раймундом Тулузским для выполнения постановлений договора 1229 года, хранит глубокое молчание относительно рода наказания, хотя в это время костер уже вошел во всеобщее употребление. Только в 1270 году в «Установлениях» Людовика Святого появилась статья, осуждавшая еретиков на сожжение живыми. В Англии, которая почти не знала ереси, статья «О сожжении еретиков» была установлена статутом только в 1401 г.

Однако этот жестокий обычай — сжигать еретиков живыми — не был придуман законодателями, только лишь принявшими ту форму мщения, в которой в ту эпоху народная грубость находила себе удовлетворение. В 1219 году в Труа был схвачен чернью сумасшедший, утверждавший, что он Святой Дух; его связали, бросили в ивовую корзину, обложили хворостом и сожгли. Ужасная смерть мучеников в эпоху преследования христианства, по-видимому, внушала, если не оправдывала, применение подобных же наказаний в отношении еретиков. Так как ересь считалась одним из наиболее тяжелых преступлений, то желание, общее и у духовных и у мирян, покарать ее казнью, как можно более строгой и ужасной, нашло подходящим костер. К тому же при существовавшем тогда способе толкования Священного Писания нетрудно было найти в нем указание на казнь через сожжение. В Евангелии от Иоанна мы читаем: «Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь; и они сгорают». Буквальное толкование текстов Священного Писания было таким частым источником заблуждений и преступлений, что нечего удивляться и подобному толкованию данного места. Люди, посвятившие свою жизнь служению инквизиции, категорически заявляют, что виновный должен быть сожжен живым в присутствии народа; они добавляют, что можно сжечь население целого города, если он является притоном еретиков.

Однако в то же примерно время, когда тысячи людей были преданы смерти в Лангедоке, Латеранский собор 1216 года запрещал духовным лицам произносить смертные приговоры или присутствовать при казнях. В 1255 году собор в Бордо запретил им даже писать или диктовать бумаги, относящиеся к смертным приговорам. При преследовании ереси духовный суд не выносил смертных приговоров; он ограничивался признанием обвиненного еретиком, после чего его «отпускал», то есть предавал в руки светской власти, лицемерно при этом заклиная ее отнестись к нему снисходительно, пощадить его жизнь и не проливать крови. Тем не менее инквизиторы придумали формулу, согласно которой всякий, даже только подозреваемый в недостаточно энергичном преследовании еретиков, сам совершал преступление, равное ереси, и заслуживал такого же наказания.

В начале XII века, как только успехи ереси приняли заметные размеры, Гонорий Отенский провозгласил, что необходимо прибегать к мечу светских властей в отношении тех, кто, противясь слову Божию, будет упорно отказываться слушаться церковь. В сборниках канонического права XII века содержится очень много положений об обязанностях светского монарха в деле искоренения ереси и о послушании его в этом предписаниям церкви. Второй Латеранский собор 1139 года предписывает всем владетельным лицам приводить еретиков к послушанию; Третий Латеранский собор 1179 года заявляет, что церковь не жаждет крови, но что она обращается за помощью к светской власти, потому что люди, чтобы избежать телесных наказаний, готовы принять исцеление души. Декрет Луция III, изданный на Веронском соборе 1184 года, обязывал всех светских суверенов давать в присутствии епископа присягу, что они будут исполнять все духовные и гражданские законы против ереси. Всякий отказ или упущение наказуемы отлучением от церкви, потерей власти или ограничением ее; виновный город должно изолировать и лишать всякого общения с другими. Церковь дала почувствовать всем облеченным властью, что занимаемые ими места были, в сущности, должностями всемирной теократии, в которой все интересы были подчинены одной главной обязанности — поддерживать чистоту веры.

Фридрих II заявлял, что он получил императорское достоинство для того, чтобы поддерживать и распространять веру. В булле Климента VI, подтверждающей избрание Карла IV, на первом месте стоят обязанности императора распространять веру и уничтожать ересь. Принципы, примененные в деле Раймунда Тулузского, были внесены в каноническое право, и всякий суверен должен был знать, что его земли отдадут на разграбление, если он не будет решительно преследовать ересь. В таком же положении были и все светские должностные лица. Тулузский собор 1229 года постановил, что всякий бальи, проявивший недостаточно рвения в преследовании ереси, должен быть лишен имущества и права избрания на общественные должности. В 1244 году Нарбоннский собор объявил, что, если кто-либо из светских судей промедлит в деле подавления ереси, он должен считаться единомышленником еретиков и подвергнуться равному с ними наказанию; это постановление было распространено и на тех, кто не схватит или не придет на помощь задержавшим еретика. Обязанность преследовать еретиков, под угрозой всех духовных и телесных кар, какими располагала церковь XIII века, была возложена на всех, начиная от императора и кончая последним крестьянином.

Эти идеи были введены в государственное право Европы; из указов Фридриха II против ереси они вошли в сборники гражданского и феодального права и даже в местное законодательство. Так, например, в 1228 году, согласно Веронским статутам, всякий начальник города при своем вступлении в должность дает присягу изгонять из города всех еретиков; в «Швабском зерцале» говорится, что суверен, небрежный в преследовании еретиков, должен быть лишен всех своих владений и что если он не предает сожжению всех тех, кого передаст ему духовный суд как еретиков, то он должен быть сам наказан за ересь. Церковь настояла на том, чтобы указы Фридриха читались и объяснялись в высшей юридической школе в Болонье как основное положение законоведения и были внесены в каноническое право. Папы неоднократно приказывали вносить эти указы в сборники законов городов и государств; на обязанности инквизитора лежало требовать их исполнения от всех должностных лиц под страхом отлучения нерадивых от церкви. Но даже и само отлучение, лишавшее судью власти и компетенции, не избавляло его от обязанности наказывать еретиков по требованию епископа или инквизитора.

Христианам не только внушали, что их главная обязанность способствовать уничтожению ереси, — их буквально заставляли доносить на еретиков властям. Узы крови не служили оправданием тому, кто скрывал еретика: сын должен был доносить на отца; муж являлся виноватым, если не выдавал свою жену на ужасную смерть. Преступная принадлежность к ереси уничтожала все связи, соединяющие людей; детям внушали, что они должны предавать своих родителей; даже таинство брака не могло соединить верную католичеству женщину с мужем-еретиком. Не больше значения имели и частные обязательства. Иннокентий III напыщенно объявляет, что, согласно канонам, не надо соблюдать слова, данного тому, кто сам не соблюдает верности Богу. Никакая клятва молчания не имела значения, если дело касалось ереси, ибо «тот, кто верен в отношении еретика, неверен в отношении Бога». Вероотступничество, говорит епископ Лука Тудельский, — величайшее преступление; вследствие этого если кто клятвенно обещал не выдавать этого ужасного проступка, то он все же должен объявить о ереси и покаяться в клятвопреступлении, уверенный, что ему будет дано прошение греха.

Таким образом, колебания в отношении церкви к еретикам, проявленные ею в XI и XII веках, совершенно исчезли в XIII веке. Нет более речи ни о снисхождении, ни о милосердии. Всякий, вера которого покажется сомнительной, должен считаться еретиком; то же относится и к схизматикам, которые, принимая все догматы религии, не оказывают римской церкви должного повиновения. И те, и другие должны быть силой приведены в лоно католической церкви.

Св. Фома Аквинский устанавливает следующие правила. Еретикам не следует оказывать никакого снисхождения. Церковь в своем милосердии дважды обращается к ним с увещаниями; если они и после этого продолжают упорствовать, то их надо выдать светской власти и изъять из общества людей посредством смертной казни.

Однако церковь в своем милосердии всегда готова принять с распростертыми объятиями еретика, даже много раз изменявшего вере; она готова наложить на него покаяние, чтобы дать ему, таким образом, возможность снискать жизнь вечную; но кротость к одним не должна исключать строгости к другим. Так, всякий еретик, кающийся в своих заблуждениях и отрекающийся от них в первый раз, должен быть подвергнут покаянию, и ему должна быть оставлена жизнь. Но если он снова впадет в ересь, то, хотя на него и можно наложить покаяние, чтобы спасти его душу, он тем не менее должен быть казнен. Вот прямое и откровенное изложение политики церкви, которой она следовала всегда и неуклонно.

Не избегали гнева церкви даже мертвые. Человек, скрывший свое беззаконие и умерший смертью христианина, не должен был покоиться на освященной земле, за него нельзя было молиться. Считалось, что не только он избежал наказания, но и его имущество, подлежавшее конфискации в пользу церкви и государства, незаконно перешло к наследникам; значит, это имущество следовало у них отобрать. Для возбуждения загробных процессов имелись превосходные основания. В предшествующую эпоху часто поднимался вопрос, можно ли предавать отлучению от церкви души умерших со всеми последствиями, которые это наказание влекло за собой в земной и в загробной жизни. Постепенно обычай отлучать мертвых от церкви сделался всеобщим, и в 382 году св. Иоанн Златоуст выступил против частого применения этого наказания, видя в этом безрассудное вмешательство человека в суд Божий. В 432 году Лев I стал на точку зрения св. Иоанна Златоуста, а в конце V столетия папа Геласий I и Римский собор одобрили это мнение; но этот вопрос был снова поднят на Пятом Вселенском соборе 553 года в Константинополе. Нужно было выяснить, могла ли церковь предать анафеме Феодорита Кирского, Ибаса Эдесского и Феодора Мопсуестского, умерших за сто лет перед этим; большинство отцов собора не соглашалось с этим; тогда Евтихий, человек очень начитанный в Священном Писании, напомнил, что благочестивый царь Иосия не только предал смерти бывших в живых языческих жрецов, но и вырыл кости умерших раньше. Этот довод был признан неопровержимым, и анафема была произнесена, несмотря на протесты папы Вигилия, который упорно оставался при своем мнении. Остроумная ссылка Евтихия, до того времени совершенно неизвестного, была принята константинопольским патриархом, и Вигилий был принужден подписаться под анафемой.

В 897 году папа Стефан VII счел себя вправе вырыть тело своего предшественника, папы Формоза, умершего за семь месяцев перед этим; тело покойного притащили за ноги и посадили перед собранием, созванным для суда над ним; так как он был признан виновным, то у трупа отрезали два пальца правой руки и бросили его в Тибр, откуда он был случайно выловлен и снова погребен. В следующем году новый папа, Иоанн IX, отменил весь этот суд и объявил, что никто не должен быть судим после смерти, так как всякому обвиняемому должна быть предоставлена возможность говорить в свое оправдание. Но это не помешало в 905 году Сергию III снова вырыть из земли тело Формоза, велеть облачить его в папские одежды и посадить на трон. После нового и торжественного обвинения несчастный труп был обезглавлен, у него были отрезаны три остальные пальца правой руки, и он был брошен в Тибр.

С течением времени обычай вырывать тело еретика вошел во всеобщее употребление; было признано, что великий грех предать погребению тело еретика или его покровителя — столь великий, что даже невольно виновный в нем мог получить прощение только в том случае, если собственноручно выроет тело.

Люди самой святой доброты, самого высокого ума, одушевленные самым чистым желанием добра ближнему, исповедующие религию любви и милосердия, проявляли страшную жестокость, когда дело касалось ереси, и были готовы подавить ее самыми бесчеловечными наказаниями. Св. Доминик и св. Франциск, св. Бонавентура и св. Фома Аквинский, Иннокентий III и Людовик Святой были, каждый в своем роде, людьми, которыми человечество может гордиться; и между тем еретики от них не знали пощады. Подобными людьми не руководили ни желание выгоды, ни жажда крови, ни стремление к власти, но одно только желание выполнить свой долг.

Цивилизация той жестокой эпохи во многом отличалась от современной. Страсти были более сильны, убеждения — более пылки, пороки и добродетели — более рельефны. Воинственный дух господствовал повсюду; люди полагались более на силу руки, чем на силу слова, и обыкновенно хладнокровно смотрели на страдания себе подобных. Суровые уголовные законы Средних веков показывают, как мало у человека того времени было развито чувство жалости. Колесование, четвертование, котел с кипятком, костер, зарывание живьем в землю, сдирание кожи — вот обыкновенные приемы, с помощью которых криминалисты того времени старались предотвратить повторение преступлений; видом ужасных мучений они рассчитывали обуздать население. По англосаксонскому закону полагалось, что, если женщина-рабыня будет поймана в воровстве, восемьдесят рабынь должны принести каждая по три полена и сжечь виновную; сверх того, они должны были заплатить штраф. Во всей средневековой Англии костер был обычным наказанием за покушение на жизнь феодального владетеля. Император Фридрих II, самый блестящий монарх своего времени, приказал сжечь живыми в своем присутствии взятых в плен мятежников, и говорят даже, что он приказал заключить их в железные сундуки. Во Фрисландии поджигатель, совершивший свое преступление ночью, сжигался живым; по древнегерманскому праву убийцу и поджигателя колесовали. Во Франции женщин часто сжигали или зарывали живыми за самые ничтожные преступления; евреев же вешали за ноги между двух диких собак, а фальшивомонетчиков бросали в котел с кипятком. В Милане итальянская изобретательность придумала тысячи способов разнообразить и протягивать пытки. Уголовный кодекс Карла V, опубликованный в 1530 году, представляет отвратительный сборник казней, в котором говорится об ослепленных, искалеченных, исколесованных, разорванных раскаленными щипцами и о сожженных живыми. В Англии вплоть до 1542 года отравителей бросали в котел с кипятком, как это видно из дела Руса и Маргариты Дэви; государственная измена каралась повешением и четвертованием, а домашняя — костром; последнему наказанию подверглась в 1726 году в Тибурне Екатерина Гайес за убийство мужа. По закону Христиана V Датского, опубликованному в 1683 году, виновным в богохульстве вырезали язык, а затем их обезглавливали. Еще в 1706 году в Ганновере сожгли живым пастуха по имени Захарий-Георг Флагге за изготовление фальшивых денег.

Ересь считалась матерью всех перечисленных преступлений. Фома Аквинский доказывает, что ересь более всех преступлений отделяет человека от Бога, что она — преступление по преимуществу и наказания за нее должны быть самыми тяжелыми. Ни один католик не сомневался, что еретик был непосредственным и действенным орудием Сатаны в его вечной борьбе против Бога.


= ГЛАВНАЯ = ИЗРАНЕТ = ШОА = ИТОРИЯ = ИЕРУСАЛИМ = НОВОСТИ = ТРАДИЦИИ = МУЗЕЙ = АТЛАС = ОГЛАВЛЕНИЕ =