Израэль Жерар КИР ВЕЛИКИЙ

Глава V. «НЕ ТЫ ЛИ БОГ НА НЕБЕ И ВЛАДЫЧЕСТВУЕШЬ НАД ВСЕМИ ЦАРСТВАМИ НАРОДОВ?»

Кир понимал политическое значение ассиро-вавилонской религии. Направляя сына своего, Камбиса, публично участвовать в праздновании Нового года, признаваясь, что сам он — избранник Мардука, великий царь совершил весьма значительные деяния, за что вавилоняне были ему признательны.

Великий Ахеменид знал также, что эта религия оказала влияние на инородные слои населения, некогда сосланные на земли между Тигром и Евфратом царями Ниневии и Вавилона.

Цари ассирийцев и халдеев считали ссылку лучшим средством сломить независимость врагов, они воздерживались от уничтожения побежденных народов, которые своим трудом могли способствовать усилению власти победителей.

На Востоке в VI веке могущество измерялось прежде всего численностью армий и количеством крестьян и ремесленников. Так что перемещение тысяч иностранцев в глубь своей территории не было только карательной мерой. За редким исключением, перемещенные лица не имели статуса покоренных.

К тому же надо было, чтобы эта либеральная политика удалась, чтобы ассимиляция получилась. Вавилоняне рассчитывали, что их религия будет способствовать такой интеграции. Некоторые народы, оказавшись на новом месте, с радостью приняли культ местных богов: так им было легче интегрироваться, а следовательно, и облегчить гнет своих новых хозяев. Некоторые иностранцы, движимые экономической необходимостью, порою добровольно приходили в Вавилон: арамеи, намного более многочисленные и насчитывающие более древнюю историю, заполонили халдейское общество; эламиты, соседи Вавилона, по языку и цивилизации отличающиеся от халдеев; лидийцы и фригийцы, веками стремившиеся к общению с городом висячих садов, обосновавшиеся в Вавилоне, чтобы лучше организовать свои дела; пришедшие издалека египтяне, оставшиеся в стране халдеев, словно они опоздали к каравану, возвращавшемуся на родину; и, наконец, мидяне, привлеченные социальной и экономической организацией такой близкой и такой непохожей страны, быть может, вспоминающие о союзе, когда-то заключенном между этими народами, чтобы победить Ниневию.

Получалось великое смешение народов, некая «взаимоассимиляция»; многочисленными были смешанные браки.

Такая политика интеграции не создавала особых трудностей даже с точки зрения религиозной. Каждый мог почитать Мардука, чьим гостеприимством он пользовался, и при этом по-прежнему молиться своим собственным богам. Со временем, полагали вавилоняне, инородцы забудут свою прежнюю веру и будут молиться в повседневной жизни лишь вездесущему богу.

Такая терпимость была результатом очевидности, явной для всех: каждый из богов имел свое место. Жить в Вавилоне значит преклоняться перед Мардуком и его семьей. Божество не могло преодолевать пределы своего владения. Служить Мардуку в Вавилоне — не то же самое, что служить ему в Борсиппе, где он также царил безраздельно. Оба Мардука были разными, потому что жили в разных местах.

В частности, этим объясняется исключительная чувствительность жителей Месопотамии к перемещению их божеств. Этим же объясняется отклик населения на решение Кира тотчас после входа в Вавилон вернуть на места божества, перемещенные Набонидом.

Поклоняться Мардуку в Вавилоне?

Для иудеев вопрос вставал иначе. Еще до разрушения храма, когда жители царства Иерусалим жили в условиях реальной независимости, пророки призывали иудеев принять вавилонское иго. После высылки большинства из них Иеремия направил сосланным письмо, в котором прямо объяснял необходимость подчинения и покорности. Иеремия даже просил иудеев молиться своему Богу… за Вавилон: «Стройте домы и живите в них, и разводите сады и ешьте плоды их; берите жен и рождайте сыновей и дочерей; и сыновьям своим берите жен и дочерей своих отдавайте в замужество, чтоб они рождали сыновей и дочерей, и размножайтесь там, а не умаляйтесь. И заботьтесь о благосостоянии города, в который Я переселил вас, и молитесь за него Господу; ибо при благосостоянии его и вам будет мир»[85].

Иудеи не оказывали политического или духовного сопротивления и, будучи открытыми по отношению к обществу халдеев, наблюдали их нравы, а затем и стали перенимать их, изучали веру народа, чтобы лучше интегрироваться в общество. Проявлялось своего рода пораженчество. Многие из них полагали, что боги Вавилона победили Бога Израиля, а потому следует покориться и обратиться к открытому почитанию новых божеств. Но часть из них, хоть и меньшинство, думала, что нынешнее несчастье Израиля предшествует скорому появлению посланца Бога, некоего мессии, который восстановит народ Иудеи в его величии и позволит ему вернуться в Иерусалим, чтобы восстановить храм Соломона. Никто не отказывался от веры отцов. Просто времена были такие, что иудеи переняли язык (арамейский), образ жизни, вавилонскую культуру и открыто относились с уважением к местным божествам.

Однако с самого начала, в 597 году, когда храм Иерусалимский еще стоял на месте и евреи молились в нем своему богу, старейшие из иудеев, обосновавшиеся в Вавилоне, заявляли, что они хотят быть как все нации на земле и разделять их верования: «Будем как язычники, как племена иноземные, служить дереву и камню». Пророк Иезекииль, сам сосланный в Тель-Авив, близ Ниппура, осудил такое намерение, напомнив слова Господа: «И выведу вас из народов и из стран, по которым вы рассеяны, и соберу вас рукою крепкою и мышцею простертою и излиянием ярости»[86].

Внешне пророчества Иеремии и Иезекииля противоречат друг другу: разве покориться Вавилону не означает признать его богов? Но ведь признать волю победителей не обязательно означало сменить религию. В отличие от иудеев все перемещенные народы не исключали из своих верований Мардука и ему подобных богов. Для них быть как другие означало перейти в местную религию. Конечно, иудеи отлично понимали, что речь шла о том, чтобы примкнуть к культу идолопоклонства, а это, как они знали из еще более древней истории, было очень опасно. Значит, им надо было отделить богов от их материального изображения. Но ведь никто не путал Мардука с его статуей. Идолы из дерева и камня были просто образом, предложенным народу, чтобы помочь ему преодолеть свою неспособность понять абстрактность. Ничто не мешало иудеям придать идолам чисто относительное значение. Учение Моисея не считало идолопоклонство грехом для язычников, и иудеи, когда находились вне Святой земли, могли сколько угодно поклоняться звездам и светилам. Так что культ идолов представлялся как вопрос чисто социальный, подобно культурным привычкам народов. Ведь Моисей сказал: «И рассеет вас Господь по всем народам и останетесь в малом числе между народами, к которым отведет вас Господь. И будете там служить богам, сделанным руками человеческими из дерева и камня»[87]. Значило ли это, что вне их священной земли евреи могли преклоняться идолам? Некоторые отвечали утвердительно.

Однако вавилонские евреи ждали своего возвращения в Сион. Их отношение к вавилонскому культу могло быть только временным. Но ни политически, ни духовно иудеи не были в состоянии ускорить свое возвращение в Иерусалим. Значит, надо было ждать и… чем-то заполнять время ожидания. Парадоксально, но идолопоклонство Вавилона позволяло иудеям жить, не нарушая закона Моисея. Много веков спустя толкователи Талмуда, вспоминая ссылку в Вавилон, скажут: «Нет никаких причин спорить и проповедовать против идолов».

Иные иудеи, более строгие и более привязанные к своим убеждениям, полагали, что после разрушения храма в Иерусалиме следовало перенести в Вавилон центр культа Бога единого. Но совершать жертвоприношения вне храма невозможно. Надо ли было строить святилище в Вавилоне? Иезекииль, понимая, что евреи рисковали окончательно лишиться Земли обетованной, решительно возражал против этого. Он напомнил, что Всевышний не допустит, чтобы имя его произносилось на чужой земле. Особенно опасаясь, что надежда на возвращение окончательно сотрется в душе народа и он забудет Иерусалим, Иезекииль гневно и вместе с тем лирично разоблачал забвение: «Если я забуду тебя, Иерусалим…» Пророк предпочел пойти на риск и дать иудейскому народу возможность поклоняться идолам чужой земли вместо того, чтобы позволить ему выкопать яму между Израилем и своей землей. Выбор был таков: преклоняться перед Богом Израиля в Вавилоне и забыть Иерусалим, или преклоняться перед Мардуком в Вавилоне и забыть Бога Израиля. Иезекииль, а за ним и весь народ, провозгласил абсолютное первенство Иерусалима: «Так говорит Господь Бог: «И возьму вас из народов, и соберу вас из всех стран, и приведу вас в землю вашу»».

В ту пору, будучи в изгнании, евреи не имели храма. Как смогут они одною лишь силой надежды на возвращение сохранить свою веру? Как смогут они продолжать провозглашать вопрос в виде вызова: «Кто является Богом, кроме тебя, Бог неба и земли?» Многие почитали вавилонских идолов, сохраняя при этом убеждение, что их Господь — единственный бог; таким образом, они принимали политически верное решение: в глазах вавилонян эти иудеи не выглядели «безбожниками».

Помнили ли иудеи, что за две тысячи лет до того их родоначальник Авраам разломал идолов, которые отец его Фарра выделывал в Уре, в стране халдеев? Помнили ли они, что патриарх ушел в пустыню, чтобы заложить основы новому потомству, религиозным законом которого будет отрицание идолов? После долгого перехода сыны Израиля вновь оказались в стране халдеев, откуда они вышли, но при этом они сохраняли двойственное отношение к язычникам, если не к самому идолопоклонничеству. Быть может, их духовное развитие привило им иммунитет к опасности преклоняться перед деревом и камнем, так что они могли вести себя, ничем не рискуя, как если бы такое преклонение перед идолами не имело последствий. Поскольку религия Священного города отнюдь не запрещает искать такую форму культа, практика которого подходила бы к условиям ссылки, иудеи нашли убежище в языке. Они создали новое, революционное заведение: синагогу. В этом месте для собраний родилась молитва как способ подтверждения своей покорности и выражения надежды. Земля халдеев услышала первые молитвы евреев, лишенных храма. Да еще музыка стала играть важную роль в их религиозной жизни. На глазах у удивленных вавилонян среди евреев происходило важнейшее духовное обновление.

Пока Кир организовывал империю, какой Восток еще не видывал, иудеи обладали таким же статусом, как и другие иноземные народы. По прибытии в Вавилонию в результате вынужденных переселений между 598 и 581 годами иудеи пользовались привилегией: Навуходоносор поселил их не в засушливой зоне, а вдоль Кебара, большого канала, идущего параллельно Евфрату. Этот регион находился в центре экономической деятельности страны, и многие евреи уже жили там: израелиты, сосланные из царства Самарии Тиглатпала-саром III в 734–733 годах; за ними последовали другие при Салманасаре в 724-м, при Саргоне в 721 году и, наконец, при Синаххерибе в 701 году, после битвы при Лахише.

Когда-то иудеи и израильтяне были злейшими врагами.

Объединив их, Навуходоносор, возможно, отнесся к ним благосклонно. Но политика его была продиктована также стратегическими соображениями. Набопаласар, отец победителя Иерусалима, долго сражался возле Кебара с народностями, не желавшими признавать его владычество. В частности, это можно сказать о жителях Ниппура, главного города этого района Вавилонии. Навуходоносор, желая подавить дух сопротивления местных жителей, навязал им присутствие чужеземного народа.

Восприняв буквально указание Иеремии, иудеи начали «плодиться и размножаться». Они занимали двадцать восемь сельских поселений из двухсот в окрестностях Ниппура. Большое количество выходцев из Иудеи стали плотниками, кто-то занялся созданием речного флота, они играли в этой области важную роль. По причине такой, новой для них специализации (в Иудее нет судоходных рек) количество левитов, служителей культа, стало быстро уменьшаться. К тому же и храма не было, были лишь общественные молельни, где «мудрецы неволи» регулярно собирали верующих, чтобы оживлять воспоминания о потерянной родине.

Таким образом, на протяжении более чем сорока лет иудеи жили относительно благополучно. Из них мало кто находился на положении раба. Для этого надо было быть осужденным за неуплату долгов или за какое-нибудь другое преступление. Но лишь немногие пользовались статусом полноправного гражданина и могли участвовать в народных собраниях, действовавших при разных городских храмах и решавших вопросы, предусмотренные Гражданским кодексом. В подавляющем большинстве иудеи были людьми свободными, но лишенными гражданских прав. Не имея права владеть землей, чаще всего они были вынуждены трудиться как сельскохозяйственные рабочие, а если находились на царской службе, в армии или в администрации, занимали подчиненные должности.

Покориться царю вселенной?

Можно ли сказать, что приход Кира, чувство облегчения, испытанное большинством вавилонян, и надежда, поселившаяся в душе у всех, предвещали большие изменения? Конечно, незаметно для себя страна потеряла независимость. Если управляющий царством, Гобрий, был из местных, то царем был Камбис, сын чужеземного царя, а сам Кир правил всей империей. Как объяснить при таком раскладе, что коренные халдеи и иностранцы, живущие на той же земле, могли не заметить, что организация жизни в стране изменилась?

Действительно, экономическое положение значительно улучшилось. Цены не поднимались. Торговля развивалась, и Вавилония стала самой богатой провинцией Персидской империи. Обмен с Египтом, Сирией, Эламом и Лидией включал в себя железо, медь, олово, строевой лес и вино. Из Египта поступали краски и медикаменты. Из Вавилонии в другие области Персидской державы вывозили в большом количестве зерно, а город Вавилон поставлял шерстяную одежду. Культурный обмен расширялся в области астрономии, математики и литературы, в качестве официального языка персидские чиновники применяли арамейский. Административные тексты переводились на местные языки, в Вавилонии главным образом — на аккадский. Одним словом, во всей империи Кира обмен идеями пользовался поддержкой.

Создание новой административной единицы — сатрапии — объединяло Вавилонию, Сирию, Финикию и Иудею, создавало у ссыльных впечатление, что они приблизились к своей отчизне. Однако иудеи испытывали двойственные чувства. Блага, полученные ими во время ссылки, были несомненны в плане экономическом и даже, в значительной мере, с точки зрения их собственной культуры. Но в политическом и религиозном плане они не были уверены в значении события, только что ими пережитого, как освобождения от вавилонского «ига». Действительно ли пробил час их независимости? Пришло ли время выполнения обещания, данного их предкам? Что делать с политическим освобождением, если экономическое благосостояние и культурное развитие подсказывали им, что лучше остаться в Вавилонии? А может быть, уже слишком поздно?

В тот момент, когда Кир распространяет свою власть на всю Вавилонию, надежды иудеев наталкиваются на такой вопрос: пойдет ли им на пользу либерализм великого царя? Настроение, царившее в иудейских колониях в районе Ниппура, сильно отличалось от радости, царившей среди вавилонян, особенно среди жрецов, видевших в падении Набонида и приходе Кира победу их религии, а не поражение отечества.

Жрецы приносили восхваления Киру, они праздновали победу завоевателя над Набонидом и радовались почтительному отношению царя персов к богам. Тот факт, что чувства иудеев были более сдержанны и менее восторженны, чем отношение жрецов Мардука, не означал, что ожидания их были обмануты. По правде говоря, иудеи пребывали в неведении. Чего следует ожидать? Какую позицию займут «старейшины», священнослужители, народ?

Одно было ясно: иудеи в конце концов выполнили повеления Иеремии. Никакого бунта, никакой попытки нарушить общественный порядок. Наоборот, иудеи честно и покорно восприняли свою судьбу, даже если среди некоторых из них и шли горячие споры.

Евреи, должно быть, помнили гневные проклятия в адрес тех иудеев, что остались в Иерусалиме, чтобы молиться Богу в тени храма, тогда еще стоявшего. Все еще находясь под впечатлением условий их первой высылки в 598 году, евреи, пленники Вавилона, выражали свою ненависть к притеснителям: «Дочь Вавилона, опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!»[88]

Между сторонниками молитв за Вавилон, как предрекал пророк в известном послании сосланным, и теми, кто хотел отомстить за свою судьбу, пролегла пропасть непонимания. И когда в те же годы два иудейских смутьяна, Ахав и Седе-кия, были арестованы и казнены в Вавилоне, один из руководителей диаспоры Шемаия Нехеламитянин потребовал от руководителей Иерусалима заковать в кандалы негодного пророка и проводить единственно верную политику, политику реванша. «Наказание их тысячу раз заслужено, — воскликнул Иеремия, — и если бы Навуходоносор не повелел предать их огню, вы должны были бы собственноручно покончить с ними, этими проклятыми людьми! «Я знаю это, я — свидетель», — сказал Господь. Вы можете усомниться? Шемаия, такой порядочный человек, гражданин, заботящийся о будущем своего народа? Нет, это тоже лжепророк, профессиональный лжец, специалист по отклонениям от слова Божия!»

Несмотря на свою роль верного толкователя божественного замысла, Иеремия сознавал, что поведение, которое он проповедовал, не бессмысленно только в том случае, если ему будет сопутствовать какая-нибудь надежда: «Когда исполнится вам в Вавилоне семьдесят лет, тогда Я посещу вас и исполню доброе слово Мое о вас, чтобы возвратить вас на место сие… и возвращу вас из плена и соберу вас из всех народов и из всех мест, куда Я изгнал вас и возвращу вас в то место, откуда переселил вас»[89]. Но некоторые помнили, что незадолго до окончательного разрушения храма Иеремия ходил по улицам Иерусалима с деревянным ярмом на шее и плечах, убеждая в необходимости повиновения. Во время осады Святого города Иеремия был обвинен в дезертирстве и заключен под стражу, причем он по-прежнему провозглашал, что надо уходить из Иерусалима. После смерти Гедалии, последнего представителя иудейской власти, пророк против своей воли пошел за теми, кто направился в Египет…

Видение небесной колесницы

Какое влияние мог оказать Иеремия на сосланное население? Вдали от Вавилона ему пришлось на протяжении нескольких лет ограничиваться тем, что посылать свои проповеди в письменном виде, тогда как Иезекииль находился среди сосланных. Если «пророк несчастья» был уверен в себе, опираясь на свои религиозные убеждения, то Иезекииль был уязвим, как если бы его послания требовали разъяснения. Порою он оказывался перед лицом событий, переживаемых им самим, причем не мог выразить их в виде заповедей иудеям в отношении их поведения. Были моменты, когда он изъяснялся понятными словами, но порою не мог сформулировать мысль и ограничивался мимикой, чтобы выразить чувства. Этот язык жестов, хотя и полный смысла, смущал его единоверцев.

Когда храм был разрушен военачальником Навузарданом, Иезекииль уже несколько лет находился в Вавилоне. Он пережил это событие на расстоянии. На протяжении сорока дней он лежал на правом боку, принимая на себя несправедливость по отношению к Иудее; следующие сорок дней он лежал на левом боку, расплачиваясь за грехи Израиля. Лицо его было повернуто к Иерусалиму и по приказу Господа он пророчествовал против этого города. В те дни его жена, «радость глаз его», умерла. Но Всевышний запретил ему жалобы и слезы. В глазах народа личное горе Иезекииля предстало как образ драмы, каковой явилось разрушение храма, и, подобно пророку, народ должен был взять на себя ошибки и прегрешения царских семей, которые привели к краху. Однако никто не ошибался, и каждый видел в поведении пророка, что разграбление храма и ссылка произошли, чтобы очистить грешный народ. Запрещение плача означало, что когда-нибудь наступит возрождение.

Если Иеремия жил вблизи царей иудейских и пытался давать им советы, Иезекииль, движимый бунтарским духом, испытывал к власти царя постоянное презрение. Человек, узревший видение небесной колесницы, объявлял конец изгнания, объединение евреев, а главное — возобновление договора, объединяющего весь народ с его Богом: «Я возьму сынов Израилевых из среды народов, между которыми они находятся, и соберу их отовсюду, и приведу их в землю их. На этой земле, на горах Израиля Я сделаю их одним народом, и один Царь будет царем у всех их… И не будут уже осквернять себя идолами своими и мерзостями своими… и будут Моим народом и Я буду их Богом… И они будут ходить в заповедях Моих и уставы Мои будут соблюдать и выполнять их.

И будут жить на земле, которую Я дал рабу Моему Иакову, на которой жили отцы их… И заключу с ними завет мира, завет вечный будет с ними… И поставлю среди них святилище Мое навеки»[90].

Но Иезекииль, чье имя означает «Бог укрепляет», обращался также к людям всех народов, провозглашая всемирность слова Божьего, как если бы Господь стремился к признанию его другими народами, как к необходимому условию его величия: «И узнают народы, что Я — Господь Бог их»[91].

С Иезекиилем, быть может, впервые появляется идея, что личная заслуга может обеспечить спасение. Высылка в Вавилон была коллективным наказанием подобно всем несчастливым событиям, пережитым евреями. И если порою Бог искал и находил хороших людей, как это было в Содоме и Гоморре, их благостность служила на пользу всех. Заслуга каждого приносит пользу каждому, но не всем, а ошибки одних не отзываются на головах других — таково новое пророчество, которое во время высылки, пока храм не мог играть свою роль, признавало важность индивидуального поведения людей.

Возвестив о разрушении страны, обреченной на болезни и нашествие лютых зверей, Господь воинов, обращаясь к Иезекиилю, сказал: «И если бы нашлись в ней [в той стране] сии три мужа: Ной, Даниил и Иов — то они праведностью своею спасли бы только свои души… сии три мужа… не спасли бы ни сыновей, ни дочерей…»[92] Иезекииль уточняет далее: ««Отцы, как вы говорите, ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина» —…не будут впредь говорить пословицу эту в Израиле. Ибо вот, все души — Мои: как душа отца, так и душа сына — Мои…» И пророк заключает: «Душа согрешающая, она умрет. Сын не понесет вины отца, и отец не понесет вины сына…»[93]

Во время вавилонского изгнания каждый иудей — не только часть коллектива. Возможным становится индивидуальное спасение. Возрождение Иерусалима, предсказанное Иезекиилем, конечно же касается всех евреев и даже всех народов на земле, но оно определяется также действиями каждого человека, составляющего общество.

Изгнанник хорошо понимает, что существует связь между Всемогущим Господом не только со своим народом и со всеми народами, но и со всем созданным им в целом. Иезекииль хочет доказать, таким образом, существо и фундаментальный характер предназначения человека. Изображение Бога, сажающего величественный кедр, защитника всех птиц, связывающего небо и глубину земли, говорит о желании подтвердить существование Бога, защитника человечества.

Но в глазах народа Вавилона именно видение небесной колесницы открывает трансцендентальное поучение Иезекииля. Через пять лет после прибытия в чуждую землю, то есть в 593 году, Иезекииль провозглашает: «Отверзлись небеса, и я видел видения Божии». В данном случае речь не идет о мистической метафоре, а именно, согласно еврейской легенде, о конкретном факте. Пророк увидел в небе колесницу и описывает ее. Видение это так же глубоко и загадочно, как само сотворение мира, ибо то, что предстало перед Иезекиилем, говорит о самой природе божества.

И все же пророк не видел Бога. Появление небесной колесницы и появление Бога, направляющего шаги евреев через Синайскую пустыню, — вещи разные по своей природе. Видение Иезекииля загадочно, тогда как видение потомков Авраама в пустыне было несомненным. Еврейская легенда уточняет: «То, что Иезекииль увидел однажды на небе, никак не может сравниться с тем, что весь народ Израиля увидел однажды на земле». Иезекииль и наверняка другие пророки видели не Бога, а образы Божьи. Они были подобны тем людям, что, встретив земного царя в окружении приближенных, наверное, спрашивают: который из них — царь? Совершенно иначе обстояло дело, когда народ переходил через Красное море, ему не надо было спрашивать, который тут царь: «Увидев его, они тотчас узнали его, и каждый проговорил: «Это он — мой Господь, я буду его прославлять». Даже последняя из служанок на Красном море увидела то, что ни Исайя, ни Иезекииль, ни другие пророки не видели никогда». Небеса раскрылись перед Иезекиилем, когда он был далеко от храма Иерусалимского, именно для того, чтобы показать, что божественное присутствие постоянно в истории Израиля, особенно в опасные моменты. Колесница явилась, чтобы утвердить Иезекииля в роли пророка, чтобы напомнить народу, что он не покинут и что божественная власть находится на небе.

С тех пор для Иезекииля все переменилось. Он приобрел странную и абсолютную уверенность в том, что Бог Израиля пребывает с его народом на протяжении изгнания. Такой Бог может быть только защитником и отнюдь не разрушителем. Но это значение объясняет также непрочность позиции пророка. В связи со стремлением его народа интегрироваться в новое общество при отсутствии какого-либо святилища пророк может лишь утверждать, что он видел что-то, не самого Бога, но видение божественное, то есть видение, посланное ему божеством, такое же значительное, как радуга на следующий день после потопа, скрепляющая союз между людьми и творцом всего на свете. Опасность, угрожающая его народу, достаточно велика, чтобы его Бог решил прибегнуть к средствам, сравнимым с сотворением мира. И начало мира, и появление колесницы в небе зависят от одной и той же воли.

Что касается содержания видения, оно, конечно, вдохновлено искусством, мифами и обычаями страны, где жил пророк: Вавилонией. Крылатые существа, которых увидел Иезекииль, имели учетверенные лица, в них можно было различить дух человека, льва, быка и орла. Эта тема учетверенных существ повторяется во многих произведениях ассиро-вавилонского искусства, в частности в Ниневии и Хорсабаде, которые, возможно, Иезекииль бегло увидел во время ссылки и наверняка видел в Вавилоне. Главное, это доказывает, что бог Иезекииля, в отличие от других божеств, мог удаляться от своего места, храма в Иерусалиме, чтобы обратиться ко всем четырем сторонам света. Кроме того, это еще раз подчеркивает всемирный характер того, чей пылающий образ явился пророку.

Но главное в этом явлении — трон: «А над сводом, который над головами их, было подобие престола по виду как бы из камня сапфира; а над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нем… И видел я как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри его вокруг; от вида чресл его и выше и от вида чресл его и ниже я видел как бы некий огонь, и сияние было вокруг него. В каком виде бывает радуга на облаках во время дождя, такой вид имело это сияние кругом»[94].

Благодаря Иезекиилю иудеи в Вавилоне знают, что какие бы ни были их грехи, они не покинуты в чужом краю, что ссылка их кончится и что все они познают Бога. Они знают также, что их бог может конкретно проявиться в истории людей, прервать, ускорить, сломать ее по своему усмотрению. Наконец, само видение говорит людям, что их бог может принимать впечатляющие образы, которые показывают его покровительствующий характер.

Весной 571 года, через двадцать два года после видения на берегу Кебара, когда Навуходоносор был царем Вавилонии, Иезекииль умер. Так и не дожив до падения Вавилона, до тех обещаний освобождения, которые стали возможны благодаря этому событию, он остался великим предвестником и действующим лицом непрерывной истории.

«Я буду звать его с севера, а он придет с востока»

Упорствовать в существовании, оставаться самими собою, продолжать жить несмотря ни на что — такие цели ставили перед собой иудеи во времена Иезекииля. Их заинтриговало предсказание об освобождении. В каком виде произойдет это событие, обещанное пророком? Увидят ли они вновь чудо, вроде отступления вод в Красном море? Или бог войны вмешается непосредственно и разрушит Вавилон, чтобы освободить свой народ?

В то время на смену Иезекиилю пришел новый пророк. Он придал историческое значение мистическому ожиданию иудеев, надеждам он добавил конкретности. Имя его было, по-видимому, Исайя, и пророчествовал он как бы в ответ другому Исайе, который, двумя веками ранее, во времена царей Езекии и Синаххериба, провозглашал вечность Иерусалима, несмотря на происки ассирийцев и египтян. Исайя 2-й пророчествовал в те годы, когда Кир, основавшись в Экбатане, начал свое восхождение и до момента, когда царь персов вступил в Вавилон.

Сначала, подобно Иеремии и Иезекиилю, Исайя 2-й должен был преодолеть уныние иудеев. Он попытался утешить пленников, полагавших, что их бог слишком далеко, что он не сочувствует больше своему народу и по-настоящему не думает вернуть ему величие и свободу. Пророк неустанно повторял, что тот, кто создал небо и землю, кто сделал Израиль своим избранником, не может забыть свое создание. Народ же возражал, что бог, несмотря на все жертвы, какие евреи ему приносили с незапамятных времен, ничего не дал им за это и допустил высылку своего народа. В ответ Исайя 2-й напоминал блага, предоставленные Израилю, и чудодейственные вмешательства божьи на протяжении всей истории.

А иудеи допытывались от Исайи: что с ними будет теперь, когда Вавилон освобожден не Богом Израиля, а язычником? Какая связь между персом Киром и обещаниями освобождения, провозглашенными Иеремией и Иезекиилем? Исайя 2-й тогда напоминал о своем предсказании, сделанном в 546 году, когда Кир вступил в Сарды. «Кто воздвиг от востока мужа правды, призвал его следовать за собою, предал ему народы и покорил царей?.. Я — Господь первый, и в последних Я — тот же»[95].

Кто был этот праведник, призванный с востока, если не Кир, ставший победителем Астиага, Креза и еще многих царей? Пророк продолжает: «Я воздвиг его от севера, и он придет; от восхода солнца будет призывать имя Мое и попирать владык, как грязь, и топтать, как горшечник глину»[96]. Разве Кир не был арием, выходцем с севера, и не совершил нашествие с востока, где обосновались его близкие и он сам?

Был ли Кир избранником Бога Израиля? Ограничивается ли Исайя 2-й тем, что заявляет, что он предвидел события, или он предсказывает, что Кир был избран, чтобы выполнить божественную миссию? Возможно ли это, ведь Кир не знает бога иудеев, а первой заботой его после входа в Вавилон было поклониться богу Мардуку и нижестоящим богам? Пророк дает осторожный и постепенный ответ: боги Вавилона не предвидели победу Кира. Их священники обрадовались уже потом, после прихода персов. А Бог Израиля предвидел и предсказал эту победу.

Наконец, Исайя 2-й заявляет, что это божественное предвидение само по себе несущественно, если не сказать, что оно доказывает превосходство Бога Израиля над всеми другими божествами. Самое же главное в том, что Всевышний избрал Кира и открылся ему уже после того, как провел его от победы к победе, о чем сам Кир и не знал. Оккупировав Вавилон, царь поймет в один прекрасный день свою истинную миссию: освободить евреев…

Бог евреев открылся Киру не в качестве первого из богов (других просто нет), а как первый, кто провозгласил его победы. И вот как Исайя 2-й представляет перса иудеям: «Вот Отрок Мой, которого Я держу за руку, избранный Мой, к которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на него, и возвестит народам суд»[97].

Таким образом, Киру выпадает высокая честь вершить правосудие от имени Бога Израиля, и, следовательно, вернуть свободу иудеям. Кир восстановит истину, и права иудейского народа будут наконец признаны остальными народностями. «Трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине»[98]. Исайя 2-й говорит здесь на темы, непосредственно понятные иудеям, привыкшим к халдейским нравам, поскольку трость и лен представляют для вавилонян орудия судебной процедуры.

Но главное — обещание суда праведного, восстанавливающего справедливость. Кир не будет поступать как прочие победители, захватывавшие Израиль: «Не возопит и не возвысит голоса Своего и не даст услышать его на улицах»[99]. Это означает, что он не пошлет войска на иудеев, не будет отчитывать публично своих подданных и не станет провозглашать на улицах свои указы.

И суд Кира будет признан на всей земле, вплоть до далеких островов, на краю обитаемой земли. Это упоминание о землях, удаленных от Вавилона, точно соответствовало тревоге народа. Как может чужеземный царь, правящий ныне в Вавилоне, интересоваться Иудеей и желать, чтобы изгнанники вернулись на родину во время его царствования? В своем пророчестве Исайя 2-й хочет их успокоить: именно потому, что Кир призван царить над всей землей, он и вернет население в Иудею.

Чтобы убедить недоверчивых евреев, пророк напоминает, каким образом Господь, сотворивший весь мир, открылся Киру: «Так говорил Всевышний Бог, Бог, создавший небеса и землю, и все, что на ней, вдохнул жизнь бесчисленным созданиям, всему живому». И именно этот Бог, продолжает Исайя 2-й, заявляет, что он Вечный и что Кир — его избранник: «Я — Вечный, я вызвал тебя по достоинству твоему, и держал тебя за руку». Чтобы Кир правильно понял, слова божества отсылают к верованиям царя персов, согласно которым человек во всем видит дыхание Божие. А чтобы разъяснить Киру, что избрание его совершенно реально, Исайя 2-й употребляет обычную в Вавилоне метафору, согласно которой боги «брали за руку» всех, кого они выбирали. Так, сам Кир говорил, что бог Мардук взял его за руку: «Бог Мардук осмотрел все страны в поисках князя справедливого, князя, который был бы ему по сердцу, которого он повел бы за руку; и он назвал его имя, Kиp, царь Аншана, и назначил его на царствование» (цилиндр Кира).

Исайя 2-й дает еще один точный намек на верования Кира: «Я образую свет и творю тьму, делаю мир, и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это»[100]. Подобно всем, кто верит в Ахурамазду, Кир полагает, что вселенная — результат борьбы между силами света и силами тьмы, что свет порождает счастье, а тьма — несчастье. Бог Израиля предстает перед ним как некто, возвышающийся над совокупностью этих сил, как бог, доступный пониманию Кира, но главным образом как некто, господствующий над всем в мире, в том числе и над борьбой света и тьмы. Бог Израиля, именуемый богом небесной рати, господствует и судит конфликты между днем и ночью. И здесь также пророк объясняет народу, что Бог Израиля знает верования всех и, в частности, того, кого он призвал спасти евреев.

Однако Кир не знает Бога евреев: «Я Господь, и нет иного; нет Бога, кроме Меня; Я препоясал тебя; хотя ты не знал Меня, дабы узнали от восхода солнца и от запада, что нет кроме меня»[101]. Но это не значит, что Кир останется завоевателем, чуждым истинной судьбе Израиля. Персидский царь становится по Божьему избранию не царем Израиля как потомок Давида, но как государь на законном основании: «Я, Господь, призвал Тебя… и поставлю Тебя в завет для народа, во свет для язычников…»[102] Итак, увидят народы восстановление Израиля, народ которого благодаря Киру покинет дом тьмы (Вавилон) и перейдет в дом света (Иерусалим). Пока Кир лишь предназначен совершить освобождение. Он еще не воплощает союз народов. Пока еще не стоит вопрос о восстановлении храма в Иерусалиме.

Это не важно, Кир — посланник Всевышнего, помазанник Божий, его мессия: «Я держу тебя за правую руку, чтобы покорить тебе народы, и сниму поясы с чресл царей… Я пойду пред тобою, и горы уравняю, медные двери сокрушу и запоры железные сломаю. И отдам тебе хранимые во тьме сокровища и сокрытые богатства, дабы ты познал, что Я Господь, называющий тебя по имени, Бог Израилев. Ради Иакова, раба Моего, и Израиля, избранного Моего, Я назвал тебя по имени, почти тебя, хотя ты не знал Меня»[103].

И, наконец, Исайя 2-й решает сообщить, как закончить Божий замысел, касающийся Кира. Устами пророка говорит Господь: «Который говорит о Кире: пастырь Мой и он исполнит всю волю Мою и скажет Иерусалиму: «Ты будешь построен!» и храму: «Ты будешь основан!»»[104] Так Кир предстает как человек божеского замысла: «Я воззвал орла от востока, из дальней страны исполнителю определения Моего… Я сказал и призвал его; Я привел его, и путь его будет благоуспешен». И Господь Исайи уточняет миссию Кира: «Он построит город мой, и отпустит пленных Моих, не за выкуп и не за дары»[105].

Несмотря на все усилия пророка, иудеи придают значение больше политической стороне вопроса: да, Кир сможет их освободить; он даже может быть вдохновлен их Богом, может быть его слепым орудием. Но допустимо ли, что этот арий может стать рукою Господа, посланец, мессия Бога, чужого для него? Ахеменид — не потомок Давида. Не совершает ли Исайя 2-й грубую ошибку? Не путает ли он окончание вавилонского ига и само освобождение человека? Ничто ведь не доказывает, что открытая вавилонская граница позволит восстановить храм в Иерусалиме. Как может язычник, даже самый щедрый из всех царей, вновь построить храм Святого города?

Пророк без устали повторяет, что Кир был избран Богом. Какая еще держава, кроме персидской, смогла бы покорить Вавилон? Как великий царь смог бы победить столько государств, если бы Бог Израиля не был бы рядом с ним? Разве не развеял он своих врагов, как ветер развеивает солому? Разве тот, который создал небо и землю, кто избрал народ Израиля, не может назвать кого угодно, чтобы выполнили его волю? До чего же доходит самомнение еврейского народа, что он осмеливается обсуждать божественный выбор!

Самые упрямые иудеи выдвигали другой аргумент: как поверить в то, что Кир является мессией, если Вавилон до сих пор не разрушен? Разве не предсказывали пророки, а именно Иеремия с его силой и Иезекииль с его осторожностью, что город с висячими садами будет разрушен? Разве не было предсказания, что Вавилон постигнет судьба Ниневии, что его разрушат кирками и по нему будут бегать шакалы?.. Но аллегория, которую пророк Иона выскажет много лет спустя, уместна ли в данном случае? Господь, направлявший шаги человека, проглоченного китом, не стал разрушать Ниневию, ибо в стенах этого города были люди, не способные отличить свою правую руку от левой, а также много животных. Так Бог представал как защитник всего живого, согласно договору, заключенному на следующий день после потопа. Не произойдет ли что-нибудь подобное с Вавилоном?

То ли потому, что они поверили доводам их пророка, то ли потому, что в большинстве своем не придали особого значения теологическому спору, но евреи в конце концов признали, что приход Кира — очень хорошая новость.

Указ Кира

А как отнесется Кир к этой надежде иудеев, выраженной пророком чужого бога словами лестными и доступными? Победитель Востока давно взял за правило сообщать разным народам, что он призван открывать пути к свободе. Но зачем ему сегодня рисковать и представать в роли оружия в руках одного бога, когда все божества были для него одинаково полезны? Однако Кир не был равнодушен к идее создания «всемирной империи», править которой он призван, если верить пророчеству Исайи 2-го: «…не ослабеет Он и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда, и на закон Его будут уповать острова»[106]. Ну чем не провозглашение славы, к которой так стремился великий царь?..

Кир принимает решение провозгласить и увековечить на глиняном цилиндре свою волю: обеспечить народам, когда-то покоренным халдейскими царями, возможность вернуться на землю предков и восстановить там их верования. Вместе с тем он признает, что своей нынешней властью он обязан великому богу и что династию его благословили боги.

«Я, Кир, царь всего мира, великий царь, могучий царь, царь Вавилона, царь страны Шумера и Аккада, царь всех сторон света, сын великого царя Камбиса, царя города Аншан, внук великого царя Кира, царя города Аншан, правнук великого царя Теиспеса, царя Аншана, вечный потомок царства, чье правление любят Бел и Набу, которым по душе было это царствование.

Когда я без боя вошел в Вавилон и поселился во дворце князя, великий бог Мардук, широчайшее сердце, любящее Вавилон, вложил в меня, словно судьбу, и ежедневно старался я ему поклоняться.

В самом Вавилоне и во всех его городах я следил за спасением жителей Вавилона, чье жилище не было… по воле бога подобно ярму, для них не желательному.

Я облегчил их участь, уменьшил печаль. Этим моим богоугодным действиям возрадовался великий бог Мардук.

Богов, здесь находившихся, я вернул на их места и сотворил просторные вместилища навеки. Я объединил всех людей и вернул их на родину».

Из заявлений Кира вырисовывается новое видение человеческой личности. Все люди имеют равную основополагающую ценность. Каждый может называть бога по своему выбору; за всеми признаются подлинная свобода совести, право обладать собственностью, право жить спокойно в стране по своему выбору. На том же цилиндре мы читаем: «Я представил всем людям свободу поклоняться своим богам и приказал, чтобы никто не имел права плохо относиться к людям за это». Кир провозглашает, что собственность каждого надо уважать: «Я приказал, чтобы никакое жилище не разрушалось и никакой житель не был лишен крова». И, наконец, Кир называет мир главной целью своего правления и основой равновесия в обществе: «Я гарантировал мир и спокойствие всем людям».

Вавилоняне, а также инородцы, жившие в великом городе и во всей стране, в частности иудеи, увидели в этом изложении личных и коллективных свобод указание на более древние тексты.

Разве законы Хаммурапи, изданные примерно в 1760 году царем Вавилона, закон Моисея, открытый евреям около 1300 года, не вдохновлялись желанием упорядочить права людей и обеспечить им свободу? Но Кир, хотя и признает их превосходство, воздерживается от теоретических рассуждений и ссылок на первоначальный и основополагающий текст. Он просто объявляет о своем решении сделать так, чтобы все, живущие в его империи, могли пользоваться полной свободой, как религиозной, так и гражданской, и политической.

Однако Вавилонская башня — не гора Синайская, а Кир — не Моисей. Узнав, что все народы имеют право вернуться на родину, иудеи ждали подтверждения, касающегося их конкретно. Закон объявлен, теперь должен последовать декрет о его применении. Иудеи, склонные к размышлениям, спрашивали себя: разрешат ли им восстановить храм и будут ли возвращены в Иерусалим священные сосуды, когда-то перевезенные в Вавилон Навуходоносором…

Весной 538 года Кир, провозгласив свой закон о всеобщей свободе, отправился в великий город мидян Экбатану, древнюю столицу его деда Астиага. Царь Аншана, став царем Вавилона, Аккада и Шумера, сделал этот город в горах местом своей летней резиденции.

Кир не мог забыть ни своих глобальных амбиций, ни желания создать всемирную империю. Иудеи звали его мессией; они утверждали, что их невидимый бог не только избрал его, перса, но и помог ему победить народы, оказавшиеся на его пути. Надежды, которые они возлагали на него, превосходили простое требование возвращения на определенную территорию, поскольку они, по-видимому, думали о подлинном духовном возрождении.

Помехой планам Кира оставался только Египет, захватить который со времен Ашшурбанипала не удавалось ни одному владыке Востока. Каждый раз, когда какой-нибудь завоеватель выступал против фараонов, вставал вопрос о прибрежных равнинах, расположенных в Иудее и Финикии.

Теперь, захватив Вавилон, Кир тем самым оказался властителем этих регионов, регулярно возбуждающих аппетит Египта. Но разрушение Тира и Иерусалима прежними завоевателями, изгнание или высылка народов, живших там, привели к своего рода стратегическому вакууму, который следовало срочно заполнить. Удовлетворить требования иудеев представляло для Кира двойную выгоду: заселить регион и создать у них чувство благодарности, что могло пойти ему на пользу.

Было также еще одно поручение, которое иудеи настойчиво навязывали Киру, называя его помазанником их бога. Почему не вернуть свободу людям, преклоняющимся перед богом невидимым, людям, так давно изгнанным с их родины? Верный себе, великий царь признал, что бог евреев дал ему все страны, которыми он правил, и царствование над всей землей. Он объявил, что Иерусалим будет восстановлен, а храм этого города вновь сооружен во всем своем величии.

Так говорит Кир, царь Персидский:

Все царства земли

Дал мне Господь, Бог небесный;

И Он повелел мне построить Ему дом

В Иерусалиме, что в Иудее.

Кто есть из вас, из всего народа Его, —

Да будет Бог его с ним, —

И пусть он идет в Иерусалим, что в Иудее,

И строит дом Господа,

Бога Израилева,

Того Бога, который в Иерусалиме.

А все оставшиеся,

Во всех местах, где бы тот ни жил,

Пусть помогут ему жители места того

серебром,

и золотом,

и иным имуществом,

и скотом,

С доброхотным даянием

Для дома Божия,

Что в Иерусалиме[107].

Кир не ограничивается тем, что сообщает свое решение заинтересованным лицам, иудеям, тем, кто является свидетелями, вавилонянам, тем, кому придется узнать это решение, всем подданным его во всей империи. Он делает так, чтобы «все царства земли» знали, что он разрешил вернуться на родину тем, кого когда-то сослал в Вавилон Навуходоносор. К тому же он не ограничивается простым декретом, зафиксированным на глине, но издает указ, то есть новость эта будет провозглашена во всем царстве.

Указ Кира приобретает религиозное значение не только для тех, кто вернется на родину и восстановит связь между ними и их богом, но и для самого великого царя. А тому богу, который обещал ему «все царства земли», Кир намерен воздать должное и посвятить ему храм, что может находиться только в Иерусалиме. А чтобы назвать этого бога, великий царь выбрал выражение, которое евреи мало употребляли до их ссылки в Вавилон, но не отвергали: «Бог небесный», то есть бог, который наверху, Всевышний, тот, которого пророк Иезекииль, как только оказался в Междуречье, разглядел среди туч, над головами людей.

Выражение, употребленное Киром, напоминает о трансцендентном характере божества, которое невозможно постигнуть с помощью материальных форм, бесконечно удаленного от людей и вместе с тем очень близкого их истории, как показывали и видение Иезекииля, и необычное решение, только что принятое царем персов: восстановить храм в Иерусалиме в честь того, кто признал право Кира владеть миром.

Выбор персидского владыки, несмотря на политические факторы (дорогу в Египет перекроет народ, ставший дружественным), несмотря на его желание обеспечить всем народам право вернуться на родину, носил явно религиозный характер. В глазах иудеев великий царь устанавливал с их богом личные отношения, точно отвечающие намерениям этого бога: он, царь персидский, признал, как и все народы земли, Бога Израиля.

Караван великого возвращения

Столь долгожданное возвращение вызвало беспокойство и колебания среди иудеев. Некоторые спрашивали себя: а зачем покидать Вавилон, если отныне он в руках дружественного царя? Другие, нетерпеливые поборники национального достоинства, прежде всего хотели вернуть к жизни народ Израиля. Третьи, отвергая слишком политизированное отношение, видели в возрождении их отечества прежде всего неожиданную возможность восстановить храм и приносить там молитвы в соответствии с законом Моисея.

Указ Кира не был призывом к евреям эмигрировать и, тем более, не был декретом о высылке. Освободитель Востока вовсе не имел в виду заставить ссыльных вернуться к себе. Уже сформировалась идея, что империя составляет некое единство, где подданные великого царя могут жить, где им угодно.

Так что Киру было достаточно, чтобы часть иудеев выполнила миссию, которую он почитал очень желательной: восстановить храм, возродить Иудею и тем самым создать на прибрежной равнине новое государство, дружественное персам. Чтобы придать максимальную законность своему плану, особенно для того чтобы показать, что он соответствует древним традициям евреев, Кир возложил ответственность за «возвращение» на настоящего потомка царей Иудейских.

Царь Иоаким, освобожденный от цепей сыном Навуходоносора, мог мирно коротать остаток дней своих в Вавилоне.

Один из сыновей бывшего царя Иудеи, выросший в окружении вавилонской цивилизации, носил месопотамское имя Шешбацар в знак уважения царской семьи к Вавилону. Однако, когда он вырос, в царствование Набонида, принц изменил свое имя на Шенацар из уважения к своему монарху, великому поклоннику бога Сина. Разве евреи не возносили молитвы этому же богу во время перехода через Синайскую пустыню?

Чтобы выполнить повеление великого царя, нужен был человек, близкий и иудеям, и вавилонским традициям. Шенацар отвечал этим требованиям. Ссыльные с радостью встретили назначение его будущим правителем восстановленной Иудеи, тем более что Кир решил также доверить им драгоценности из храма.

«И царь Кир вынес сосуды дома Господня… И вынес их Кир, царь Персидский, рукою Мифредата, сокровищехранителя; а он счетом сдал их Шешбацару, князю Иудину. И вот число их: блюд золотых тридцать, блюд серебряных тысяча, ножей двадцать девять; чаш золотых тридцать, чаш серебряных двойных четыреста десять, других сосудов тысяча»[108].

Важно было, чтобы все потомки дома царя Давида участвовали в действии, предпринятом Киром. Внуку царя Иоакима, Зоровавелю, сыну Салафиила, было поручено организовать первый караван под руководством дяди его, Шенацара. Оба они, и Шенацар и Зоровавель, носили имена вавилонские. Оба отвечали теперь за возрождение Израиля, хотя воспитаны были в духе чужеземной культуры, но на них была возложена надежда народа иудейского. Кроме того, их близость к халдейской культуре помогла им осуществить реализацию плана вавилонян разного происхождения, призванных Киром облегчить возвращение иудеев.

Иудейские священники выражали безграничную радость. Шенацар и Зоровавель все же заручились поддержкой известного священника по имени Иосия, сына Иоседека. Он будет отвечать за возобновление обряда жертвоприношений животных в святилище, когда оно будет восстановлено. Обряд не совершался на протяжении всех этих лет, и похоже было, что никто уже не знал точно процедуру жертвоприношения. К тому же иудеи на данный момент уже гордились новым духовным характером своей религии.

А когда храм будет восстановлен, нельзя будет не соблюдать буквально закон Моисея и отказаться от жертвоприношений. Иосия окружил себя многочисленными священниками и левитами, чьи родственники и предки осуществляли жертвоприношения. Те, что совершали необычное путешествие в Иерусалим, не имели опыта религиозных обрядов, но все рассчитывали на Иосию, чтобы прийти к решению, приемлемому для всех. Однако время для теологических предвидений было неподходящим. Надо было срочно организовать отъезд.

Шел 537 год. Те, кто решил немедленно отправляться в Иерусалим, были охвачены энтузиазмом. Но как должно происходить возвращение — общего мнения на этот счет не было, хотя ожидали его около семидесяти лет. Те, кто еще сомневались, поскольку прочно вросли в вавилонскую цивилизацию, по приказу Кира должны были оказать денежную помощь на дело восстановления храма, так что они чувствовали себя солидарными с теми, кого великий царь посылал с этой миссией. Сбор средств, организованный по случаю отправки первых поселенцев, принес очень большую сумму, которая должна была обеспечить безбедную жизнь «сыновьям возвращения».

Наконец первый отряд отправился. Всего в нем было около пятидесяти тысяч человек. Среди кандидатов на отправку 642 человека не могли установить родство и доказать, что они относятся к потомкам Моисея: речь шла о людях, только недавно обращенных в еврейскую веру, убежденных в превосходстве иудейских верований, и только благодаря этой убежденности их все же приняли в число отъезжающих. Все остальные помнили о своих предках: подавляющее большинство составляли потомки племени Иуды и Вениамина, но были также потомки царства Израиля, уверенные к тому времени, что только восстановление храма в Иерусалиме позволит народу, когда-то вышедшему из Египта, вновь найти свое единство и величие.

Отъезд представлял много материальных трудностей. Питание такого количества людей требовало тщательной организации: в караване кроме людей находилось 736 лошадей, 245 мулов, 435 верблюдов и 6720 ослов. К тому же надо было обеспечить перевозку священных сосудов.

Выйдя весной 537 года, за четыре месяца караван добрался до Иерусалима. Так иудеи совершили путь, пройденный в обратном направлении их предками во время великих ссылок. Продвигаясь на север, вдоль большой реки, в богатой долине Месопотамии, затем через сирийскую пустыню, без какого-либо военного эскорта, они шли по умиротворенной империи.

И вот показался Иерусалим. От бывшего величия его не осталось и следа. Разве что солнечные лучи, как и прежде, освещали холмы города с утра и до вечера. От храма, что когда-то располагался на горе, где Авраам готов был принести в жертву сына своего Исаака, не осталось ничего. Несколько иудеев, проживавших в своем городе с разрешения Навузардана, были несказанно удивлены, увидев такое неожиданное и внушительное пополнение.

Город оказался слишком тесен, чтобы вместить репатриантов, родившихся на чужой земле. На протяжении десятилетий они хранили невидимые связи и необычные представления о Святом городе. Некоторые семьи расположились среди развалин, остальные расселились в соседних населенных пунктах: Вифлееме, Вефиле, Иерихоне. С юга эдомитяне, занявшие с разрешения Навуходоносора всю территорию, прилегающую к Хеврону, преграждали путь иудеям.

Не теряя времени, под руководством старшего священника Иосии, левиты собрались на месте, где ранее был алтарь, сердце храма, там, где находился их Бог. Наспех возвели алтарь и, не дожидаясь его освящения, приступили к регулярным жертвоприношениям, совершаемым утром и вечером и означающим господство Бога над всеми существами.

То, что не решались выполнить со времени разрушения храма оставшиеся в Иерусалиме местные жители, репатрианты сделали, не колеблясь, словно хотели замолить те запреты, которые в Вавилоне мешали им участвовать в культовых жертвоприношениях. Происходило действие революционного характера, совершалось дело только что вернувшихся иудеев и тех, что оставались на месте, дело тех, что жили в племенах на всем Востоке, всех тех, кто от Иерусалима и Самарии были разбросаны по необъятной Персидской империи, одним словом, — дело всех евреев. Соседние с Израилем народы не без тревоги наблюдали за этим восстановлением, которое, быть может, впервые в истории происходило по воле миролюбивого монарха, а не силой оружия.

Но была ли земля предков, увиденная иудеями, действительно Землей обетованной, где текут молочные реки в кисельных берегах? Евреи, вернувшиеся в Иерусалим из Вавилона, вряд ли почувствовали радость вступления на землю изобилия, описанную Моисеем. Постепенно выяснилось, что значение отечества евреев определялось не плодородием его почвы, а предназначением земли Израиля, поскольку она принадлежала евреям в силу повеления, принятого их Богом.

В момент, когда Зоровавель и его люди вступили на место древнего святилища, являлась ли эта земля плодородной или обетованной, было уже неважно.

«Позвольте нам строить храм вместе с вами»

Несмотря на свою традиционную враждебность к царству Иудеи, эдомитяне и моавитяне не пытались напасть на тех, кто в таком большом количестве вернулся в свою страну. В северной сатрапии царил персидский порядок, и было бы немыслимо, чтобы его кто-то нарушил нападением на бывших ссыльных, вернувшихся по благословению монарха новой империи.

Народ, обитавший к северу от Иерусалима, вокруг когда-то знаменитого города Самария, не мог никоим образом угрожать людям, которых защищал сам Кир. Наоборот, самаритяне, казалось, продолжали соблюдать Моисеевы верования; в какой-то степени они даже соблюдали обычаи, очень близкие к верованиям евреев, в частности в том, что касается жертвоприношений.

Однако могли ли эти самаритяне считать себя прямыми потомками израелитов, побежденных и изгнанных ассирийцами? Салманасар, а за ним Саргон II и Ашшурбанипал выслали в Самарию десятки тысяч чужеземцев из Мидии и Вавилонии, в том числе кутиев. Эти последние, уроженцы приграничных мидийско-персидских областей, быстро приспособились к новой отчизне и переняли ее нравы и некоторые религиозные обряды. Но из-за полного отсутствия священнослужителей они безуспешно пытались восстановить местную религию, основам которой их никто не мог научить. Перед лицом этого «духовного вакуума» кутии испытали суеверный страх и в конце концов решили, что истинный бог Самарии относится к ним враждебно и напустил на них всяких диких зверей, главным образом — львов. Настроение приняло такой размах, что жители Самарии направили в Ниневию делегацию, чтобы пожаловаться ассирийскому царю, что не могут завоевать расположение бога, о котором они ничего не знают.

Саргон II отнесся весьма серьезно к этой жалобе; он не хотел, чтобы Самария опустела, а израелиты смогли бы так или иначе восстановить там свою власть. И царь ассирийский повелел: «Отправьте туда одного из священников, которых вы выселили оттуда; пусть пойдет и живет там, и он научит их закону Бога той земли»[109].

Благодаря этому священнику кутии смогли унаследовать веру у израильтян, приносить жертвы Богу Моисея, а с годами — представляться потомками тех, кто вышел из Египта.

Возвращение в Иерусалим множества «собратьев по вере» и восстановление Святого города не оставили безразличными самаритян. Их благожелательность по отношению к малознакомой религии возрастала по мере того, как увеличивались неудачи, преследовавшие их до сих пор. Они уже и не вспоминали о кровавых битвах между иудеями и израильтянами и, наоборот, всё более симпатизировали репатриантам из Вавилона. Они были счастливы, что настоящее подкрепление утверждает их в религии. Одна мысль, что храм в Иерусалиме будет воздвигнут вновь по всем правилам Моисея, придавала всем небывалый энтузиазм.

Самаритяне, общаясь с репатриантами, были уверены, что их надежды не будут обмануты. Кроме религиозной общности, доказать которую они надеялись, самаритяне не забыли о попытках достигнуть согласия, предпринятых царем Иудеи Езекией примерно в 700 году в целях подлинного слияния религиозных традиций Иерусалима и Самарии. Не предлагал ли этот царь самаритянам широко праздновать Пасху, чтобы подчеркнуть национальный характер праздника? Разве не направил Езекия призыв к жителям Самарии со словами: «Обратитесь к Господу, Богу Авраама, Исаака и Израиля, и Он обратится к остатку, уцелевшему у вас от руки царей Ассирийских»[110].

И два века спустя было не поздно положительно ответить на этот призыв. Несмотря на вклад чужеземных народов, самаритяне стремились искренне уважать и воспринимать религию Израиля. Разве не направил Иосия, царь Иудеи, возвративший божественному культу его подлинное величие, такой же призыв в 600-х годах, когда кутии уже примкнули «ко всем прочим израильтянам». А разве не было празднование Пасхи при Иосии подлинным возрождением и для иудеев, и для израильтян?

Многие самаритяне пришли в Иерусалим, уверенные в том, что репатрианты их признают и что они смогут помочь в восстановлении храма. Они так и сказали иудеям: «Будем и мы строить с вами, потому что мы, как и вы, прибегаем к Богу вашему, и Ему приносим жертвы от дней Ассархаддо-на, царя Ассирийского, который перевел нас сюда»[111].

Зоровавель, священнослужитель Иосия и все мудрецы еврейской общины, по-видимому, были очень растроганы этой речью. Иудеи не ожидали такого, тем более что по-настоящему восстановительные работы еще не начинались. Однако они сразу поняли, что из-за кутиев возникнут экономические и политические трудности. Этих людей, называющих себя новыми самаритянами, было несравненно больше, чем репатриантов. Принять их в состав новой общности иудеев означало изменить характер народа, познавшего изгнание. Существенным был риск, что культурный и религиозный опыт, приобретенный иудеями во время изгнания, выветрится: приобщение к вавилонскому народу позволило ссыльным развить в себе новые качества, как умственные, так и практические. Не исчезнет ли спасительное действие высылки, случившейся по воле Бога Израиля? Не случится ли отклонения от воли Божьей, если будет принята помощь самаритян, не познавших ссылки вавилонской и даже, наоборот, оказавшихся наследниками противоположного изгнания, приведшего их из чужих краев на землю Израиля? Не будет ли нарушен приказ Кира, если разрешат чужестранцам участвовать в восстановлении храма? Разве царь персидский не повелел своим декретом, чтобы только народ-изгнанник восстанавливал святыню Иерусалима?

Более того, первый урожай, собранный в Иудее репатриантами, был катастрофически мал, и голод грозил Иерусалиму. Чем в этих условиях кормить новых людей, хоть они и превозносили с таким энтузиазмом Всемогущего?

Наконец, сразу по их возвращении в Иудею репатриантам пришлось столкнуться с самаритянами по второстепенным вопросам. Кир ясно указал, что бывшим ссыльным должна отойти вся Иудея. А самаритяне занимали некоторые города, в частности Бетэл, и иудеи захватили этот город. И хотя самаритяне не среагировали на это, такой территориальный спор не способствовал благоприятному климату для счастливого сосуществования. И если бы иудеи воспротивились предложениям самаритян, ситуация еще более ухудшилась бы.

Однако с точки зрения религиозной Зоровавель и Иосия обязаны были вмешаться. Опыт, приобретенный в Вавилонии бывшими эмигрантами, подсказывал им необходимость отказаться от местных культов и открыть свою веру всем народам земли.

Разве не поучал безымянный пророк, чьи речения связаны со словами двух других пророков: «И сыновей иноплеменников, присоединившихся к Господу, чтобы служить Ему и любить имя Господа, быть рабами Его, всех, хранящих субботу от осквернения ее и твердо держащихся завета Моего, Я приведу на святую гору Мою и обрадую их в Моем доме молитвы; всесожжения их и жертвы их будут благоприятны на жертвеннике Моем, ибо дом Мой назовется домом молитвы для всех народов»[112].

И еще, как можно забывать речения Моисея о чужеземце Иофоре: тесть Моисеев не был евреем. Разве не пришел он к тем, кто вышел из Египта? И разве не принес он жертвы Богу и не участвовал в ритуальном обеде с Моисеем и главным священником Аароном, показывая этим свою принадлежность к израильской общине? «И принес Иофор, тесть Моисеев, всесожжение и жертвы Богу; и пришел Аарон и все старейшины Израилевы есть хлеба с тестем Моисеевым пред Богом».

И наоборот, когда евреи оказываются перед лицом такого важного события, как начало мира или Исход из Египта, как можно идти на риск искажения правды о Богом избранном народе? Вавилонская эпопея придала жизни этому народу, согласно Божьей воле. Как совместить новую надежду на универсализм и требования сохранения самобытности? Разве не зиждется закон Моисея на чистоте, основной добродетели, противостоящей всевозможным мерзостям, в том числе связанным с идолопоклонством? Если основной замысел Торы универсален и, следовательно, касается всех людей, носителем его должен быть конкретно какой-то народ, которому и следует сохранять свое определение. Зато что может означать универсальный замысел, в пользе от которого будет отказано тем, кто искренне поверит в него? Как отказать уверовавшим в праве почувствовать себя посланцами истины? Если Израиль — «народ жрецов и святая нация», то должен ли он относиться к другим нациям лишь как к объектам божественного откровения, а не как к людям, тоже способным участвовать в восстановлении храма? Допустимо ли держать в стороне от общества Израиля людей, которые не только признают истинного Бога, но и надеются стать священнослужителями?

Зоровавель — не Моисей, а Иосия — не Аарон. В ту пору по приказу Кира иудеи должны были восстановить храм. Как могут иудеи выполнить эту задачу, если приходят другие народности и, несмотря на их добрую волю, мешают строить? И чем кормить чужеземцев, если в Иерусалиме голод и воспринимают его как наказание Божье за явное легкомыслие репатриантов? После энтузиазма первых дней евреи начинают заботиться о материальном благополучии, в какой-то степени забывая о восстановлении святилища. «Так говорит Господь Саваоф: Мой дом в запустении, тогда как вы бежите каждый к своему дому. Посему-то небо заключилось и не дает вам росы, и земля не дает своих произведений»[113].

Самаритяне могли похвастаться тем, что поддерживали отличные отношения с теми иудеями, которые остались возле Иерусалима во время изгнания. И даже были случаи смешанных браков между членами разных общин, заключаемых порою во время больших религиозных праздников. Разве не принадлежали самаритяне и иудеи к одному народу? Разве не связывало их воспоминание о великой катастрофе, обрушившейся на еврейский народ во время падения Иерусалима? Тот факт, что самаритяне избежали судьбы, которую Навуходоносор уготовил жителям Иерусалима, ничего не менял в вопросе о принадлежности кутиев к иудейской вере. Они отнеслись к несчастью иудеев, как к своей собственной беде, и говорили, что они присматривали за территорией, которую Господь когда-то предоставил своему народу, что они сохраняли священный закон Моисея.

Политический глава репатриантов, потомок Давида и Иосия, последователь высших священнослужителей, а также главы семей Израиля решили отказать в просьбе новым самаритянам: «Не строить вам вместе с нами дом нашему Богу; мы одни будем строить дом Господу, Богу Израилеву, как повелел нам царь Кир, царь Персидский»[114]. Ссылка на политическую причину этого решения — приказ Кира — содержала угрозу и вызов. Евреи предупреждали бывших кутиев, чтобы они подчинялись приказам хозяина положения в данном регионе.

Так самаритяне вернулись в свой край, бывший когда-то землей царей Израиля, которую сам Моисей дал в наследство своему народу. В тот день решение нескольких вельмож, выполнявших волю царя, чуждого их вере, отдалило их от судьбы сообщества потомков Авраама, Исаака и Иакова.

Однако «хранители Израиля», вернувшись к себе, ни в чем не переменили свою веру. Они по-прежнему почитали бога всех евреев, выполняли указания закона Моисеева и даже, без малейшего лицемерия, в душе признавали первостепенное духовное значение будущего храма Иерусалима, просто по причине его местонахождения. После того как пророк Неемия подтвердил волю Иосии, потребовались еще десятилетия, прежде чем они решились построить храм точь-в-точь как тот, что в Иерусалиме. На горе Гаризим они воздвигли святилище, где приносили такие же молитвы и жертвоприношения, как и их собратья, тому же богу, но в другом месте.

Иудеи дали волю своим ироническим замечаниям в адрес религиозного усердия новообращенных в Самарии. Они упрямо отказывались признать в них потомков племен израильских, затерянных в Ассирийской империи. Они относились к ним как к людям, принявшим веру из корыстных побуждений, и называли их «львиными новообращенными», намекая на то, что Саргон направил в Самарию израильского священника. Критиковали они безжалостно и культ голубей, который был в почете в древнем царстве Израиле. Вновь, как никогда раньше, обострился раскол, разделивший во времена Соломона два царства.

Что касается других народов, соседствовавших с евреями, то они видели в разладе между репатриантами и самаритянами случай лишний раз проявить свою враждебность к вновь вернувшимся, однако воздерживались от военных действий против власти персов.

Этот Бог создает и разрушает империи

В тот период, отказавшись от предложения самаритян присоединиться к ним, Зоровавель и Иосия оказались в затруднительном положении. Народ их охватило разочарование.

Хотя Кир практически освободил их от выплаты дани персам в связи со срочной необходимостью восстановить храм, иудеи были вынуждены проявлять политическую верность по отношению к империи, живя под бдительным взором сатрапа, командовавшего провинциями к северу от Евфрата. Несмотря на защиту Иудеи со стороны персидских властей, народ Иерусалима чувствовал себя неуверенно и боялся, что не сможет выполнить свою задачу.

Но священнослужители были убеждены в одном: Бог, защищающий человека и все народы земли, избравший Израиль, этот Бог создает и разрушает империи. Эта уверенность исходила из бурных событий на азиатском Ближнем Востоке за последние десятилетия: падение царства Ниневии, разгром Лидии, покорение всех народов региона и крах Вавилонии означали, что Бог евреев пожелал победы царя персов над столькими древними государствами, и все это для того, чтобы несколько тысяч иудеев набрались опыта во время ссылки в Вавилон и в конце концов вернулись в Иерусалим, чтобы восстановить храм.

Итак, Кир был послан Богом Израиля, он был его мессией, он признал превосходство Господа. А главное, в глазах евреев все события, произошедшие в пользу царя Вселенной, имели единственной целью восстановление храма. На протяжении всей еврейской истории этот бог, творец мировой политики, будет прославляться в этом качестве: «Ибо Господне есть царство, и Он — владыка над народами»[115].

Перед лицом божественного величия деятельность людей, их желание быть сильными не имеют смысла: «Восшумели народы; двигнулись царства: [Всевышний] дал глас Свой, и растаяла земля»[116].

А пророк Аггей несколько лет спустя, призывая народ продолжать восстановление, взирая на множество необычных событий, произошедших за истекший век, провозглашал от имени Бога всемогущего: «Потрясу Я небо и землю; и ниспровергну престолы царств, и истреблю силу царств языческих, опрокину колесницы и сидящих на них, и низринуты будут кони и всадники их, один мечом другого. В тот день, говорит Господь Саваоф, Я возьму тебя, Зоровавель, сын Салафиилев, раб Мой, говорит Господь, и буду держать тебя как печать, ибо Я избрал тебя, говорит Господь Саваоф»[117].

Через несколько веков это поучение будет повторено в устной легенде иудаизма: Бог «создает и разрушает миры»[118]. А раз так, евреи напрасно гордятся своими победами, ибо «Господь ведет войну Израиля и дарует ему победу»[119]. Всегда долгожданное освобождение относится ко всем народам мира. Оно означает снижение барьеров, разделяющих людей, конец рабства народов, что сможет совершить лишь мессия: «Между нашей эпохой и эрой мессианской существует лишь рабство народов»[120].

Кир, освобождающий все народы своей империи, предоставив иудеям право вернуться на родину, выполняет, таким образом, волю Бога, его превосходящую, и приближает человечество к мессианской эре.

Урок, который евреи пронесут через века, был рожден политикой, инструментом которой стал Кир Великий. С тех пор народ Израиля провозглашает, обращаясь к своему Богу: «Не ты ли Бог на небе? И ты владычествуешь над всеми царствами народов?»[121]