ЕВРЕИ В ИСЛАМСКОМ МИРЕ

Жду Ваших писем!

=ГЛАВНАЯ =ИЗРАНЕТ =ШОА =ИТОРИЯ =ИЕРУСАЛИМ =НОВОСТИ =ТРАДИЦИИ =МУЗЕЙ =


Саадия Гаон.

Во время арабского владычества на Востоке, духовные вожди еврейства - гаоны - выдвинули из своей среды немало выдающихся деятелей. Но никто из них не приобрел той славы, которую имел Саадия Гаон. Он был не только великим законоведом и талмудистом, но и великим мыслителем, усвоившим себе все науки того времени.

Он родился в 892 году в Египте, где тогда процветала арабская образованность. Изучив еврейскую и арабскую письменность, Саадия с юных лет начал писать книги. Его блестящие трактаты против караимства помогли многим разобраться в истоках конфликта между новой сектой и приверженцами талмудической традиции. Книгу "Опровержение Анана" он написал в 23 года. В ней Саадия доказывал, что библейское учение не может существовать без устных преданий, изложенных в Талмуде, ибо многие законы Торы выражены неясно. Его сочинение вызвало бурю негодования в среде караимов. Известнейшие караимские ученые возражали молодому писателю в целом ряде книг, защищая свое учение. Саадия отвечал им и в то же время успевал писать сочинения по еврейской грамматике и переводил Тору и Мишну на арабский язык, который он знал в совершенстве.

Этим переводом веками пользовались евреи всех арабо-язычных стран. Он составил грамматику языка иврит и был одним из первых ученых, сделавших попытку кодифицировать Талмуд.

Получила известность и написанная им "Книга времен" - прекрасный труд, сочиненный на библейском иврите. Эта книга упрощает понимание расчетов, лежащих в основе еврейского календаря. Эта книга положила конец разногласиям и восстановила единства еврейского календаря, так как находились ученые, которые, желая ослабить авторитет вавилонских гаонов, предлагали собственные астрономические расчеты. Кроме этого Саадия был великолепным поэтом.

К моменту переезда в Вавилон /922 г./, о нем уже шла слава как о блестящем знатоке как Торы, так и светских наук. В том же году он оказался вовлеченным в серьезный диспут между вавилонскими евреями и евреями Эрец-Исраэль.

Глава Иерусалимской раввинистической академии, Аарон Бен-Меир, заявил, что его метод установления еврейского календаря дает иные даты праздников, чем те, которые установлены по методу Вавилонской академии. В результате теоретического спора ученых стал назревать раскол между общинами: одни соблюдали праздники по вавилонскому календарю, другие — по Бен-Меиру. Попытки Саадии переубедить Бен-Меира не увенчались успехом. И тогда Саадия принял решение в пользу вавилонской школы. Его поддержка окончательно решила вопрос. Раскол был предотвращен, а престиж Вавилонской академии упрочен на многие столетия вперед.

Решающая роль Саадии в диспуте по поводу календаря определила и его собственное будущее. По его прибытии в Вавилонию в 922 г. Саадия был избран главой академии в Пумбедите, несмотря на то, что был человеком новым и не обладал связями. Уже в 928 г. он получил титул «Гаон» и стал во главе академии в Суре. Вавилонские законоучители и экзиларх пригласили Саадию, хотя на эту должность обычно принимали только уроженцев Вавилонии, к тому же ему едва минуло 36 лет. Саадия находился во главе всего вавилонского еврейства до самой смерти в 942 г. Через 300 лет Рамбам (р.Моше Бен-Маймон, Моисей Маймонид), отвергнувший многое в философском наследии Саадии, тем не менее, чрезвычайно высоко оценил его, как духовного лидера. "Если бы не Саадия, — говорил Рамбам, — Тора могла бы исчезнуть из духовной среды Израиля".

Вскоре разгорелся спор между ним и экзилархом Давидом бен Закаем. Экзиларх решил один из споров о наследстве не по закону, а по личным корыстным соображениям. Он потребовал, чтобы гаоны Сурской и Пумбедитской академий подписались под его приговором. Гаон Пумбедиты выполнил требование экзиларха, но Саадия отказался подписать решение как противозаконное. Экзиларх послал непокорному гаону строгий приказ повиноваться, угрожая ему отрешением от должности, но все было напрасно. Тогда раздраженный экзиларх выполнил свою угрозу: лишил Саадию гаонского звания и назначил на его место другого ученого. Саадия наложил проклятие на Давида и вместе со своими последователями избрал другого экзиларха. В Вавилонии образовалось две враждебные партии. Каждая из них стремилась склонить на свою сторону багдадского халифа. Благодаря щедрым подкупам, партия Давида одержала верх, и в 933 году Саадия вынужден был покинуть Суру. Он поселился в Багдаде и жил там в уединении чеиыре года. Все это время он продолжал работать и писать новые книги.

Тем временем, умер халиф и партия опального гаона снова усилилась. Нашлись люди, которые смогли помирить Саадию и Давида. Вскоре это примирение состоялось и Саадия вновь занял место гаона в Суре.

Во времена Саадии синагогальная служба не имела строго определенного порядка. Он собрал молитвы и ритуал Б-гослужения в один из первых еврейских молитвенников, названный сиддур (порядок). Так называются наши молитвенники и поныне.

Как глава Сурской академии он вырастил новое поколение ученых, составил множество респонсов.

Во многих отношениях раби Саадия Гаон — один из главных архитекторов иудаизма средних веков. Человек блестящих дарований и плодовитый автор, был ключевой фигурой в еврейской средневековой религиозной и философской мысли. Его труды в таких разнообразных областях, как ивритская поэзия и грамматика иврита, еврейский календарь и библейские комментарии, религиозный закон галахи и философия веками оказывали влияние на многие поколения евреев. Его собственная философия была по характеру мышления вполне рационалистической, и тем не менее, его главный философский труд, «Книга верований и мнений», как и комментарий на каббалистическую «Книгу творения», оказали немаловажное воздействие на позднейшие мистические течения в иудаизме. Он составил одно из первых изданий молитвенника; первый словарь иврита; первый перевод еврейской Библии на арабский. По сути Саадия — основоположник еврейской философии, филологии и науки.

Саадия был глубоким мыслителем. Его основной философский труд -"Верования и мнения" разъясняет основные идеи иудаизма. Саадия организует в ней материал согласно новому, логическому методу, разработанному им самим. Он пытался разрешить вечный спор между верой и знанием, наукой и религией. Он борется и против суеверия толпы, и против безверия многих ученых. Саадия писал:

"Сердце мое болит, когда думаю о некоторых разрядах разумных существ, и душа моя тревожится за участь народа нашего, детей израилевых. Я вижу в наше время многих верующих людей, вера которых нечиста и мнения которых лишены ясности; с другой стороны многие отрицатели гордятся тем, что они все уничтожают, считают себя выше людей убеждения, а между тем сами заблуждаются. Видел я, как одни тонут в море сомнений, а другие погружены в пучину заблуждений, и нет пловца, который извлек бы их оттуда."

Он излагал сущность иудаизма следующим образом:

Б-г сотворил мир не из готовой материи, первоначально Он сотворил и саму материю.

Творец мира един по существу.

При создании мира Он руководствовался определенной целью.

Венец творения - человек - наделенный разумной душой, способной отличать добро от зла и познать истину.

Но человек не может сам найти истинный путь в жизни, поэтому ему необходима помощь Б-га.

Б-г дал людям Синайское откровение, свод законов и заповедей, которые направляют деятельность человека к благим целям.

Человеку предоставлена свободная воля; он волен исполнять или нарушать заповеди откровения.

Отсюда - понятие о заслуге, добродетели, грехе.

Добрые, богоугодные дела очищают и возвышают душу, дурные поступки омрачают, пачкают ее.

Справедливость требует, чтобы праведники достигали блаженства, а грешники страдали вследствие своих отступлений от истинного пути.

Но, так как в земной жизни полное воздаяние по заслугам невозможно, то окончательное справедливое воздаяние происходит только в будущей жизни.

Смерть есть не конец бытия, а переход к иному существованию.

Праведные души возносятся к месту блаженства и покоя, а грешные скитаются по вселенной.

В определенное Б-гом время произойдет воскресение мертвых, связанное с приходом Мессии.

Воскресение мертвых Саадия понимал в смысле учения Талмуда, т.е. что воскреснут и телесные оболочки людей. С приходом Мессии на Земле воцарится эра высшей справедливости.

Саадия считал, что главные истины еврейского вероучения основаны на фактах и не противоречат разуму. Книга была написана на арабском языке, а позже переведена на иврит, что позволило самой широкой аудитории получить более ясное представление об иудаизме.

При Саадии престиж и влияние гаонов Суры и Пумбедиты достигли вершины. А после смерти этого великого человека слава вавилонских академий начала постепенно клониться к закату. Вместе с ней клонилась к закату и власть гаонов.

Одна из областей, где руководство Саадии оказалось особенно действенным, была его борьба с еврейской сектой, известной под именем «караимов». В комментарии Ибн-Эзры, ученого XII в., к стиху библейской книги «Исход», в котором излагается знаменитый «закон возмездия»: «око за око, зуб за зуб" (Исх., 21: 24) — приводится спор Саадии с караимом, толковавшим этот закон, в соответствии с караимским подходом, буквально.

Возразил ему Саадия:

«Невозможно истолковать этот стих буквально. Если кто-то, ударив, лишит другого зрения на треть, то как возможно ударить его так, чтобы нанести ровно такой же ущерб, не больше и не меньше? Он может вообще ослепнуть, или же рана будет тяжелее. Мало того, если ранить в опасном месте, человек может умереть после ранения. Разум не приемлет этого».

Караим Бен-Зута, собеседник Саадии, ответил ему:

«Но ведь сказано в Торе: Кто причинит ущерб другому —то же да будет сделано ему"

(Лев., 24:19)

Объяснил Гаон:

«Это значит, что он должен быть наказан соответственным наказанием».

Бен-Зута отвечал:

«Что он сделал — то да будет сделано ему»

(Лев., 24:19).

Гаон ответил:

«Возьми, к примеру, Самсона, сказавшего о филистимлянах: брал их жен, как они сделали, и не отдал их другим, но лишь воздал им по заслугам!»

Ответил Бен-Зута:

«Но если тот, кто ударил, беден, как его наказать, когда ему нечем выплатить?»

На что Гаон ответил:

"А что если слепой лишит зрения зрячего? По крайней мере, бедный еще может разбогатеть и тогда расплатиться. Но слепой не сможет заплатить своим зрением! И вот тебе общее правило: мы не можем верно истолковать слова Торы, если не полагаемся на слова учителей. Ибо, как письменную Тору мы получили от наших предков, также и устный закон; между ними нет различия».

Этот спор иллюстрирует одно из фундаментальных положении иудаизма. Однако, Саадии принадлежит не только религиозный, но и философский вклад в еврейскую культуру.

Первым известным нам философствующим иудеем был Филон Александрийский. Он писал свои философские труды в 1 веке, по-гречески, в виде комментариев к Библии. Аллегорическая интерпретация Писания Филоном позволила ему согласовать и примирить истину религии откровения и рациональную истину философии в том виде, в каком она существовала в его время; такая аллегорическая рационализация Писания окажется прототипом большей части западной религиозной философии. Но труды Филона, написанные по-гречески, оставались, вплоть до нового времени, неизвестными позднейшим поколениям евреев, и сохранены были христианской церковью, которой этот метод оказался особенно удобен.

Только девять столетий спустя среди евреев снова проснулся настоящий интерес к философии, на этот раз, в странах ислама, где стали активно переводить с греческого на арабский труды по философии, медицине и науке.

Что же привело именно Саадию к занятиям философией? Ответ, по-видимому, в том, что в отличие от своих предшественников, у Саадии были для этого как возможность, так и мотивация. Возможность — потому что приблизительно полтора столетия назад халиф основал в Багдаде «бет Аль-Хикма», «Дом мудрости», — центр для перевода на арабский греческой философии и научной литературы. На протяжении уже нескольких десятилетий такие переводчики, как Хуньян Ибн-Исхак и его сын Исхак Ибн-Хуньян публиковали переводные и оригинальные труды по философии. Вдобавок, в отличие от братьев в христианских странах, не допущенных к участию в местной латинской культуре, евреи в странах ислама активно участвовали в бурном развитии арабской философии, научной и медицинской культуры общества, где они жили. Таким образом, Саадия был одним из первых евреев, которые имели реальную возможность погрузиться в новую философскую культуру арабской цивилизации.

Была у Саадии и мощная религиозная мотивация. Саадия видел две опасности, угрожавшие традиционному иудаизму: изнутри — вызов, брошенный караимами, соблазнительная рационалистичность караимства, оказавшаяся притягательной для многих евреев, извне — с одной стороны, философия, угрожавшая подорвать традиционную веру и практику жизни, а с другой — религиозные традиции христианства и ислама, отвергавшие саму законность иудаизма.

Общим критерием для этих соперничающих идеологий был разум. Поэтому именно к разуму приходилось обращаться Саадии, чтобы продемонстрировать истину иудаизма и опровергнуть претензии идеологических противников. И, как вы помните, во имя разума отверг Саадия буквальное понимание библейского «закона возмездия». "Разум, — сказал Саадия, — не приемлет этого". Рациональная религия — вот мотив философского шедевра Саадии, «Книги верований и мнений», написанной, как и многие еврейские философские труды после нее, на специфическом еврейско-арабском языке. В Введении к книге Саадия писал, что разумная вера несравненно выше веры слепой:

«Если и ученый и ученик будут следовать таким путем, читая эту книгу, тогда убежденность уверенного возрастет, а сомнение сомневающегося исчезнет. Верующий, слепо полагавшийся на традицию, станет верить на основании размышления и понимания».

Итак, для Саадии разум — ключ не только к философской истине, но и также к истине религиозной. Каково же тогда отношение религии к философии, или «веры и разума»? — почему они так часто кажутся противоречащими друг другу?

Вера отвергает автономию разума. Разум, стремясь достигнуть истины рационально, не приемлет никаких предварительных ограничений касательно того, что он может исследовать и к каким выводам может прийти. Только лишь рациональный процесс дедукции удостоверяет, в идеале, истину того или иного положения в философии или науке. Если процесс верен, то вывод истинен, независимо от того, подтверждает ли он или опровергает наши предшествующие верования или ожидания. Что же касается веры, то она предполагает истину данной заранее, и никакой другой вывод не будет истинным. Иными словами, вера начинается с уже готовых выводов, и иные выводы для нее неприемлемы. То есть, вера отвергает не только некоторые положения разума, но и сущность самого рационального процесса исследования и вывода.

И наоборот: разум, в конечном счете, отвергает автономию веры. Для верующего достаточно сказать, что нечто является истиной, открытой человеку Богом. Но тут рационалист спрашивает: почему? Рационалист, таким образом, подчиняет божественное откровение своему собственному рассудку; нечто является истиной не потому, что Бог открыл это, но лишь потому, что человек может прийти к этому выводу рациональным путем.

Как возможно разрешить этот конфликт между разумом и верой? В сущности, существуют два пути для разрешения этого конфликта; каждый из них порождает свои собственные проблемы, но каждый нашел своих приверженцев в средневековой еврейской философии. Первый путь заключается в признании, что все то, что принято путем откровения, должно быть в согласии с разумом, разумно по содержанию, и что разум и откровение приходят к одной и той же истине с разных сторон, что разнятся они лишь по форме. Другой же путь — признать, что откровение не обязано, да и не может, быть рационально по содержанию, хотя при этом можно продолжать считать, что откровение не противоречит разуму.

Саадия избрал первый путь, т.е. рационалистический подход к решению проблемы разума и веры, и это оказалось прототипом для последующих рационалистических ее решений в средневековой еврейской философии.

Для Саадии то, что открыто Торой, по сути своей разумно. Разумеется, Саадия сознавал, что такое решение немедленно порождает другую проблему. Если то, что открыто разумно, зачем вообще тогда нужно откровение? Почему Бог должен открывать истину, которую мы могли бы достичь самостоятельно, используя свой разум? Ответ Саадии в том, что откровение в сущности есть ни что иное, как сокращенный процесс достижения истины. Разум приходит к своим выводам после долгого и трудного процесса рассуждений. Откровение же дает нам конечный вывод во всех деталях уже с самого начала задолго до того, как мы могли бы к нему прийти сами. Таким образом, мы способны с самого начала знать истину и вести себя в соответствии с ней.

Но это, в свою очередь, приводит нас к следующему вопросу. Ясно, что в Торе содержатся идеи и повеления, которые очевидно разумны по своему содержанию, которые мы могли бы раскрыть для себя и исполнять, даже если бы они не были открыты нам свыше. Но в Торе есть и другие идеи и повеления, которые отнюдь не очевидно разумны, и которые мы наверняка не смогли бы вывести рациональным путем. Саадия, соответственно, разделяет заповеди Торы на две категории: рациональные, такие как запрет убийства, причина которого очевидна, и к которому мы могли бы прийти и без откровения, и заповеди традиционные, — диетарные и другие ритуальные законы, авторитет которых покоится исключительно на их откровенном характере, и которые мы никогда не смогли бы рационально вывести. С точки зрения разума эти заповеди нельзя назвать необходимыми, но при этом они отнюдь не противоречат разуму и, можно предположить, все служат какой-то определенной цели.

Но, тем не менее, проблема сама по себе значительно серьезнее. Ведь в Писании можно найти стихи, которые, как кажется, прямо противоречат разуму, например, те, которые, как кажется, приписывают Богу человеческие свойства и чувства — так называемый антропоморфизм. Например, "десница Божья", или описание Бога сидящим на престоле, или гневающимся и т.д. Как можно понять такие описания с рациональной точки зрения, по которой у Бога не может быть тела или человеческих чувств? Если откровение разумно, что значат эти стихи?

По Саадии, Писание, вообще говоря, надо понимать в его прямом смысле, но существуют четыре условия, при которых его можно понимать в переносном смысле: когда прямой смысл стиха противоречит истинам разума, когда он противоречит эмпирической истине, когда он входит в противоречие с другим местом Писания, и когда он входит в противоречие с аутентичной традицией учителей и мудрецов, как, например, понимание раввинами закона воздаяния в терминах денежного возмещения.

Рационалистический подход к проблеме веры и разума можно подытожить следующим образом:

1. И откровение, и разум — истинные источники знания.

2. Откровение и разум, поскольку оба они истинны, должны, следовательно, обладать одним и тем же содержанием, и могут различаться лишь по форме или методу.

3. Писание содержит разумные законы и заповеди, которые мы бы приняли рационально, даже если бы они не были нам открыты свыше.

4. Писание содержит также традиционные законы и заповеди, которые мы не способны понять или рационально объяснить и которые мы принимаем только благодаря получению их из откровения. Но в любом случае, они никоим образом не противоречат разуму и, предположительно, служат некоей цели.

5. Изучая Писание, мы также находим места, неприемлемые для разума, если понимать их буквально. Так как и откровение, и разум истинны, и по сути дела совпадают в Торе, эти места не могут означать то, что означает их буквальный смысл, и, значит, их надо понимать в переносном смысле.

Таким образом, рационалист подтверждает истинность откровения отрицанием его прямого, буквального смысла. Именно это отрицание прямого смысла Писания и послужило в последующем причиной яростных споров вокруг вопроса о месте философии в иудаизме, в особенности в XIII веке, после смерти Рамбама. В любом случае, поскольку откровение включает не только рациональные заповеди, но также и повеления не столь очевидно рациональные, по сути рационализм верующего, полагающего, что все полученное путем откровения должно быть разумно или совместимо с разумом, есть сам по себе безусловный акт веры.

Другой способ разрешения проблемы разума и веры — путь тех философов, отвергнувших рационализм, которые доказывали, что откровение по содержанию не рационально и что откровение не может быть понято в чисто рациональных терминах. С этой точки зрения, откровение есть функция особой пророческой способности в человеке, превосходящей разум. Это противопоставление откровения рационально познанной истине наиболее остро проявляется у одного из величайших средневековых еврейских философов Иегуды ха-Леви, в его книге "Кузари", написанной в XII веке в Испании, Иегуда ха-Леви ставит под сомнение саму надежность разума в отношении окончательной метафизической истины. Неспособность человеческого разума постичь ее проявляется уже в том, что философы так никогда и не могут достичь согласия в том, что же является истиной. Как среди философов никогда не было пророка, так и среди пророков никогда не было философа. Более того, поскольку все люди наделены разумом, но явление пророчества и получение истины через откровение есть достояние одного только Израиля, это явление должно вытекать из некоей способности, не совпадающей с разумом. Соответственно, Иегуда ха-Леви утверждает, что откровение есть проявление уникальной присущей Израилю способности к пророчеству, превосходящему разум, способности, которую он называет "божественной".

Следует отметить, что Иегуда ха-Леви и сам считал, что открытая Богом Тора, не будучи рациональной, тем не менее не противоречит разуму, и, следовательно, он соглашался с Саадией, что тогда, когда буквальный смысл текста противоречит разуму (как, например, антропоморфизмы), понимать его нужно в переносном значении.

Однако, тут нерационалистическая философия натыкается на другую трудность, а именно, на проблему "двойной истины". Впрочем. ха-Леви и большинство других нерационалистических еврейских философов не сделали решающего шага к "теории двойной истины", но тем не менее, в некоторых отношениях "теория двойной истины" является логическим продолжением их нерационалистической философии.

Согласно мнению некоторых христианских теологов, работавших в Парижском университете в тринадцатом веке, разум и откровение — суть две совершенно различные и автономные сферы, но обе истинные. И значит, одно и то же положение может быть истинно в одной области и неистинно в другой; откровение истинно по-своему, и разум тоже истинен, но по-своему. Каждый властвует в своей сфере и не властен в чужой. "Теория двойной истины" освобождает философа от попыток рационализировать, зачастую силком, истины откровения и выставлять пророков своего рода философами. С другой стороны, эта теория приводит к тому, что целостность и единство истины разрушаются. Если есть две истины, то единой истины вообще нет! Что же истинно?

Таковы некоторые проблемы, вставшие перед еврейскими философами, когда они пытались понять иудаизм в философских терминах. Саадия был, во многих отношениях, первым, кто установил непрерывную традицию такого философского размышления в иудаизме.

"Установить традицию" в этом контексте означает две вещи. Это означает, во-первых, что в отличие от философии Филона Александрийского, неизвестной позднейшим поколениям евреев, философия Саадии была известна и обсуждалась последующими поколениями, и во многих отношениях его философия определила все последующие дискуссии. Во-вторых, что философия стала интегральной частью религиозной традиции нормативного иудаизма вплоть до наших дней, несмотря на то и дело вспыхивавшие споры, запреты и попытки изгнать философию за рамки иудаизма.

Рационалистическая философия Саадии Гаона продемонстрировала, что примирение веры и разума есть действительная задача еврейского философа. Убежденность, что вера и разум, "кредо" и "рацио" могут быть в согласии друг с другом или даже тождественны друг другу — такова вера рационалиста.

ЗАДАНИЯ:

1. Какие усилия прилагал Саадия, чтобы установить единство внутри иудаизма.

2. Почему эти усилия были особенно важны в то время?

3. Почему Саадия Гаон считается одним из крупнейших новаторов в еврейской философии?

4. Каким образом рационалистический подход Саадии Гаона к вопросам философии сочетается с понятиями откровения и веры?

Перенесенные огорчения и напряженная работа очень рано подорвали здоровье Саадии Гаона и в 942 году он умер в возрасте 50 лет.

"Великие имена", с. 23-36.