ИСТОРИЯ СИОНИСТСКОГО ДВИЖЕНИЯ

Маргарет Ларкин, ШЕСТЬ ДНЕЙ ЯД - МОРДЕХАЯ

ЖДУ ВАШИХ ПИСЕМ

=ПРАЗДНИКИ =НА ГЛАВНУЮ=ТРАДИЦИИ =ИСТОРИЯ =ХОЛОКОСТ=ИЗРАНЕТ =НОВОСТИ =СИОНИЗМ =

2. СТАНОВЛЕНИЕ

Когда эти молодые польские евреи решили поселиться в Негеве, среди "океана арабов", они знали, что им придется быть пионерами не только в освоении пустыни, но и в налаживании человеческих взаимоотношений с соседями. Как их примут местные арабы? Не встретят ли их враждебно, не придется ли обрабатывать поля с оружием в руках? Они попытались выразить свои дружеские намерения, пригласив старейшин из соседних арабских селений на празднование Дня Основания. Явились лишь несколько из них. Пришли они как друзья или как соглядатаи?

Первый подготовительный год не обошелся без инцидентов. Однажды какой-то араб прорыл нору под забором. Рая проснулась и увидела сверкающие белки его глаз и руку, лезущую под подол палатки. Ее крики обратили араба в бегство, однако утром она не обнаружила своей одежды. Мало кто в лагере имел лишнюю одежду; ей пришлось облачиться в мужские брюки и рубашку, слишком большие для ее хрупкого тела.

В другой раз у грузовика, шедшего из Мицпе-Хайам, в самом центре арабской деревни спустило колесо. Не подозревая об опасности, люди спрыгнули на землю. Арабы их тут же обступили и начали растаскивать вещи с грузовика. "Все наверх! Все обратно наверх - закричал водитель. - Мы все потеряем!" Арабы пытались помешать им забраться обратно в грузовик, одному пришлось даже расстаться со своими ботинками, чтобы вырваться из их рук. Они проехали еще три или четыре мили и лишь тогда почувствовали себя в достаточной безопасности, чтобы заменить окончательно испорченную шину.

Поселенцы уже имели кое-какой опыт в том, насколько жестоки и мстительны бывают арабы, идущие против евреев. В 1936 году, вскоре после основания Мицпе-Хайам, в стране вспыхнули серьезные волнения арабов, направленные как против британских властей, так и против еврейской иммиграции. За три года этих волнений был убит четыреста шестьдесят один еврей и около тысячи ранено. Мицпе-Хайам не подвергся непосредственному нападению, но все же косвенно был затронут и он. Несколько человек были посланы для обучения в еврейских отрядах самообороны в подпольной Хагане. Каждый кибуцник научился обращаться с оружием. Появилась необходимость в регулярных ночных патрулях в апельсиновых рощах. Некоторые поселенцы, работавшие на дорогах за пределами кибуца, стали очевидцами взрывов бомб и последствий этих взрывов, уносящих человеческие жизни.

Но, несмотря на свой горький опыт, эти молодые евреи не чувствовали вражды к арабам. Они считали, что в Палестине достаточно места для тех и для других. Как сионисты они верили в свое право поселиться в стране, из которой их предки были изгнаны две тысячи лет назад. Как социалисты они были убеждены, что никто не имеет права притеснять человека из-за принадлежности к той или иной расе. Кроме того, они знали, что не все арабы являются врагами даже тогда, когда их вожди объявляют "священную войну" против евреев. Один из членов кибуца был обязан своей жизнью дружескому предупреждению незнакомого араба. Он ожидал автобуса в арабской деревне, когда молодой парень шепнул ему: "Не жди, пока стемнеет. Поезжай поездом. Ты в опасности". Вскоре этот араб был найден мертвым - он был убит фанатиками "как друг евреев".

Существовал и другой взгляд новоприбывших на арабский вопрос. Социалисты - они тщательно изучили историю; поэтому они ясно представляли себе, почему арабские националисты считали план основания еврейского государства на арабской земле предательством. У арабов возникли большие надежды во время первой мировой войны: двойные обещания, данные "Лоуренсом Аравийским" и британскими должностными лицами, казалось бы, должны были гарантировать им независимость, если они восстанут против своих турецких господ. Они выполнили свою часть сделки - но в 1920 году убедились, что не быть им независимыми еще долгие годы. Палестина и Ирак оказались под британским Мандатом по решению Лиги Наций. Сирия и Ливан должны были управляться французами. В Палестине ситуация осложнилась тем фактом, что Мандат представил легальную базу стремлениям евреев; Мандат включил Декларацию Бальфура 1917 года, которая гласила:

"... Правительство Его Величества относится благосклонно к восстановлению Национального очага для еврейского народа в Палестине и предложит свои старания для того, чтобы облегчить достижение этой цели". Арабы почувствовали, и вполне правомерно, что их предали дважды. Еврейская иммиграция с британского одобрения представилась им частью всемирного сионистского заговора с целью захвата их страны. В 1920-21 годах были случаи отдельных арабских нападений, в результате которых было убито свыше ста евреев. В 1929 году вспыхнуло второе восстание под руководством Верховного Муфтия Иерусалима. В 1936-39 годах он финансировал новое восстание из фондов Гитлера (Этот факт был установлен после войны по захваченным документам немецкого высшего командования.).

Хотя с началом Второй мировой войны волнения утихли, первой заботой новых поселенцев было поставить ограду для защиты себя и своего имущества. Их положение было двойственным. Они ожидали, что им придется жить среди арабов всю свою жизнь и надеялись поддерживать с ними мир. В то же время они принимали меры предосторожности, обычные тогда во всех изолированных поселениях.

Когда две такие различные группы должны жить мирно бок о бок, им необходим общий язык. Большинство евреев подхватили несколько арабских слов при случайных контактах на базарах и на работе, но только пятеро или шестеро могли свободно изъясняться на этом языке. Через месяц после прибытия начались занятия по обучению арабскому языку с учителем, который специально приехал из Иерусалима. Так как иврит и арабский являются родственными языками, учащиеся делали большие успехи.

Как было принято, поселенцы наняли араба для охраны полей, а также в качестве посредника во всех делах с арабскими соседями. Абу Рамадан был особенно полезен в спорах о межах, так как он знал каждый земельный участок в округе. Поля новых кибуцов не представляли собой единого целого, а были разбросаны между участками бедных арабских крестьян. Часто поселенцы обнаруживали арабских овец или другой скот, пасущийся на их полях; тогда звали Абу Рамадана, чтобы он определил межевые линии и разрешил спор. При этом он должен был быть очень осмотрительным, так как уже не один сторож, подобный ему, был убит арабами, посчитавшими себя обманутыми своим же.

Подозрительность и враждебность арабов к новоприбывшим и игнорирование арабских обычаев со стороны поселенцев привело к инциденту уже через несколько недель. Каждый день в соседний кибуц Гвар-Ам посылалась повозка за хлебом. Однажды, когда она проезжала мимо группы пастухов, арабский мальчик попытался украсть несколько буханок хлеба. Кучер и его помощник закричали на него. Тогда подоспели молодые арабы и избили евреев. Не желая остаться в долгу, восемь или десять человек вернулись на пикапе к месту происшествия. Началась перебранка, затем были пущены в ход кулаки. К несчастью для кибуца, один из пастухов оказался сыном арабского мухтара (Официальный представитель власти в деревне.).

Абу Рамадан объяснил евреям, что арабской деревне была нанесена обида, ибо виноват тот, кто ударит последним, а здесь, вне сомнений, последними напали евреи. Если мир не будет восстановлен и честь деревни останется не удовлетворенной, возникнет длительная вражда.

Существовал установившийся ритуал для решения споров такого рода, и поселенцам пришлось теперь его изучить. Прежде всего необходимо было избрать судейский комитет для посредничества между оскорбленной деревней - Барбара - и новым кибуцем. Каждая сторона называла мухтара из соседней арабской деревни, а третий мухтар был предложен в качестве нейтрального лица. Несмотря на то, что Абу Фатха, мухтар деревни Бейт Джирия был неграмотным, его уважали за знание арабской истории и традиций, а также за справедливость в решении спорных вопросов. Было известно, что он не был враждебен к евреям и дружелюбно относился к более ранним поселенцам. В мадефе (Дом для приема гостей.) его деревни обе стороны изложили судьям свою историю, при этом поселенцы подчеркивали, что весь шум начался из-за попытки воровства, а арабы жаловались, что была нанесена нестерпимая обида их пастухам и сыну мухтара. После длинных речей и призывов к миру со стороны судей было вынесено решение. Кибуц должен был выплатить арабской деревне возмещение в размере пятнадцати фунтов стерлингов. Две "сульхи" - два праздника примирения следовало отпраздновать и первый из них - в кибуце.

Абу Фатха, несмотря на свою нейтральность, пришел в кибуц, чтобы разъяснить обычаи "сульхи". В назначенный день все столы и стулья были убраны из столовой, пол застелен коврами и подушками, одолженными в деревне Дир-Санид, где жил Абу Рамадан. Около двадцати арабских гостей заполнили этот импровизированный "мадефа" и обменялись церемонными рукопожатиями с хозяевами, которых было столько же, сколько и гостей. Всего несколько евреев пока могли свободно изъясняться по-арабски, однако каждый из них знал, как ответить на ритуальные приветствия, произносимые не только при рукопожатиях, но в любой момент, когда казалось, что нить разговора может прерваться.

"Как здоровье?"

"Прекрасно, слава Богу".

"Как урожай?"

"Очень хороший, слава Богу". Как брат? Сыновья? Здоров ли отец? Как доехали? И тому подобное в течение всего разговора.

Когда мужчины расселись друг против друга, были произнесены церемониальные приветственные речи. Абу Фатха говорил о величии и красоте мира между соседями и о необходимости его. Другие мухтары-судьи продолжили эту тему. Никто не упомянул о злосчастном инциденте. Вся учтивость праздника примирения была направлена на то, чтобы забыть об этом.

Наконец, были поданы маленькие чашки крепкого, сладкого кофе, и пир начался. По кругу пошла чаша и графин с водой, чтобы каждый мог окунуть пальцы перед едой, так как арабы этой местности не пользовались ножами и вилками. Затем большие блюда с рисом и бараниной были поставлены на пол. Женщины Дир-Санида зажарили барашков, сварили рис на пару и выпекли арабские лепешки "питах". Мужчины расселись по пять или шесть человек вокруг каждого блюда. Хотя они были гостями, арабы первыми приступили к еде, любезно показывая, как надо пальцами брать шарики липкого риса и отправлять их в рот. Они выбирали лучшие куски жирного мяса и клали на ту часть тарелки, откуда ели новички. Абу Рамадан предупредил их, что на каждом блюде должна быть оставлена часть пищи, которую съедали позже женщины и дети, так что евреи вскоре перестали есть. Арабские друзья заставляли их продолжать трапезу.

"У вас плохой аппетит?"

"Нет, слава Богу".

"Может, вам пища не нравится?"

"Что вы, баранина превосходная". После того, как этот ритуал был повторен дважды, и евреи уже не в силах были есть, они вспомнили вежливый способ доказательства своей сытости. Они стали громко и часто рыгать. Арабы зарыгали в ответ, и блюда были убраны. Взамен были поданы тарелки с виноградом и инжиром и чашки горького кофе, что означало конец пиршества. Через неделю деревня Барбара пригласила поселенцев на ответную "сульху" и инцидент был забыт.

Но более важными, чем такие церемониальные события, были повседневные общения евреев с арабами на полях. Еврея на тракторе и араба с его деревянным плугом объединяло нечто общее: оба они любили землю, которую обрабатывали. Для еврея этот кусок земли был воплощенной мечтой его юности; он возделывал ту самую землю, где Самсон сражался с филистимлянами. Он был счастлив, что своими знаниями может возродить эту истощенную землю; он пахал, и борозда за трактором ложилась глубоко и ровно. Араб, который в один прекрасный день извлечет пользу от такой перемены, теперь лишь царапал поверхность почвы. Вол тащил деревянный плуг, если же не было вола, жена превращалась в рабочую скотину. Тем не менее он работал и пел, восхваляя в своих стихах плодородное поле и прекрасное утро. Он был неграмотен и необучен, но он знал обычаи пустыни. На его поле лежали огромные камни, с которыми ни один трактор не мог справиться; он оставлял их на безводных почвах, чтобы на них собиралась роса.

Как это всегда случается, когда рядом селятся имущие и неимущие, мелкие кражи стали обычным явлением, и это действовало раздражающе. Если исчезал инструмент, Абу Рамадан "никогда не знал вора", но он старался успокоить поселенцев поговоркой: "пока араб не обворует тебя дважды, он не станет твоим другом". При случае поселенцы сами старались обнаружить пропажу, и иногда им это удавалось. Шамай Вассер рассказал мне о краже одной из шести рабочих лошадей кибуца. Шамай тогда работал сторожем - он выздоравливал после операции.

Он любил лошадей и когда его увозили в больницу, он умолял своих товарищей: "Я вернусь, - не отдавайте никому моей работы при лошадях". Теперь он не мог пахать, однако справлялся с охраной полей по ночам, объезжал на лошади разбросанные участки. Однажды ночью он услышал подозрительный шум и спешился посмотреть, в чем дело. Когда он вернулся к месту, где он привязал лошадь, ее и след простыл. Это была серьезная утрата для кибуца, и Шамай чувствовал себя ответственным за пропажу. Кроме всего, он просто любил свою лошадь. Так как он знал арабский, он нанес визит шейху Хирбии и после чашки крепкого и сладкого кофе рассказал о случившемся. Его призыв к дружбе и чести не был напрасным: через несколько недель лошадь была возвращена. По европейскому обычаю Шамай дал арабу пять фунтов. Он был удивлен, когда его вызвали на следующий день к шейху, и еще больше удивился словам шейха. "Никогда не вознаграждай вора, - настаивал его шейх. - Сейчас мне будет труднее уследить за воровством, ибо эти парни подумают: "Если даже я не смогу оставить себе лошадь, еврей мне даст пять фунтов".

Понемногу обе группы начали привыкать друг к другу. Араб, стадо которого заходило на поле кибуца, уже не обижался, когда его просили убраться оттуда; в конце концов, любой арабский сосед поступил бы так же. Арабы учились уважать еврея как труженика, земледельца, отважного защитника своего имущества.

Со своей стороны, евреи всячески старались дружить с арабами. Они использовали любую возможность для укрепления хороших взаимоотношений. Их дети стали посланцами этих добрых намерений. С помощью детей они начали учиться языку у арабского семейства, хозяйство которого находилось по соседству с кибуцем. Каждую пятницу после обеда учитель Севек водил учеников в какое-нибудь близлежащее арабское село или ферму. Их приход всегда являлся большим событием. Детей угощали бутербродами, инжиром, абрикосами, виноградом, сахарным тростником. Они научили друг друга играм и весело играли вместе, и родители надеялись, что тем самым их дети готовятся к будущему, в котором терпимость и уважение явятся основой для добрых человеческих отношений.

В этой новой ситуации положение мухтара приобрело большое значение. В Натании его обязанности были незначительными; здесь же он стал своего рода министром иностранных дел. Была устроена комната для посетителей с коврами и подушками на полу. Кибуц обзавелся крошечными чашечками для кофе; кофе по-турецки и сладости всегда были наготове для арабских посетителей.

Евреи, со своей суетливой манерой решать дела, вынуждены были приспособиться к медленному восточному ритму. Когда арабский сосед приходил в гости, мухтар безошибочно угадывал, что он пришел с просьбой о каком-нибудь одолжении. Однако у арабов не принято сразу же выкладывать настоящую цель своего прихода. Пока они медленно попивали кофе, гость заводил разговор о необычайной форме облаков утром на рассвете. Он мог процитировать своего любимого поэта о необыкновенной синеве палестинского неба, упомянуть об усиливающемся ветре и его влиянии на погоду - не повернется ли он и не принесет ли хамсин (горячий ветер) из пустыни, а это могло навести его на воспоминания о других таких же не по сезону жарких периодах. Обе стороны, конечно, обменяются вопросами о здоровье членов семьи. Затем беседа может коснуться перспектив будущего урожая или политических проблем. Наконец, через час или около того, когда мухтару нельзя было выказать своего нетерпения, посетитель приступал к изложению просьбы. Он желал бы одолжить плуг или лошадь на день - другой. Или, признавая превосходство сельского хозяйства кибуца, просил немного зерна или саженцы помидоров. Иногда кибуц одалживал или давал напрокат свой трактор и другие сельскохозяйственные машины арабским фермерам. Он имел возможность давать и был рад идти навстречу своим арабским соседям, однако каждый мухтар, прежде всего, должен был научиться искусству дарить - это было даже важнее самого подарка.

Рубен, который стал мухтаром вскоре после переезда кибуца на новое место, часто посещал соседние деревни. Он приезжал на белом арабском коне, покрытом яркой вышитой попоной под седлом, из его кармана угрожающе торчал пистолет. То был сухой и прозаический человек; трудно было представить себе, что он мог произвести впечатление лихого наездника. Когда он приближался к деревне на своем "Аристократе", дети криками возвещали о его прибытии. Женщины тут же скрывались в домах . . . Рубен был уверен, что в "мадефе" он всегда застанет кого-нибудь из старейшин за чашкой кофе, перебирающих янтарные четки и слушающих радио, всегда включенное на всю мощь. Он присаживался к ним для длительной и неторопливой беседы, к каким уже привык, принимая у себя арабских гостей. Закончив беседу, он сообщал о цели своего прибытия; иногда это было приглашение на празднество в кибуце, иногда предстояло обсудить общую проблему.

Дир-Санид, деревня Абу Рамадана, ближе других была расположена к кибуцу и относилась к нему с особым дружелюбием. Когда здесь справлялась "важная" свадьба, приглашались члены кибуца. "Аристократа" тоже всегда приглашали, - рассказывал мне Рубен. - Это был очень красивый конь. Часто он удостаивался чести везти жениха". После церемонии в доме невесты "Аристократ" вел за собой всю процессию к парку в деревне, гарцуя на стройных ногах, -а арабы тем временем разряжали в воздух свои винтовки. Не один раз выигрывал он на скачках, которыми увенчивался праздник, и тогда арабы добродушно ворчали, что конь и наездник из кибуца взяли над ними верх.

Арабы с благодарностью пользовались еще одной услугой, которую кибуц безвозмездно оказывал жителям окружающих деревень.

Это была медицинская помощь, предоставляемая доктором Юлиусом Геллером с 1945 года, когда он стал врачом в Яд-Мордехае. Он обслуживал также и соседний кибуц Гвар-Ам, куда он каждый день приезжал верхом на ослике. Он, однако, находил время и для ежедневного приема арабов, и не проходило дня, чтобы у его дверей не стояла очередь из двадцати или тридцати женщин с детьми. Дети страдали от кишечных паразитов, сыпей и других кожных заболеваний, а также от трахомы. Доктор Геллер был беженцем из Германии; этот суровый и молчаливый человек не мог забыть унижения, которому его подвергали собственные коллеги. Однако он был добросовестным и чутким врачом, знающим, как уговорить закутанных с головой арабских женщин пользоваться иностранными лекарствами, которые он им давал. Он опасался распространения инфекционных заболеваний, и для арабов была открыта специальная амбулатория у главных ворот кибуца. Отсюда, из этого маленького барака, исходили новые идеи о гигиене и профилактике для всего арабского населения этого района.

В течение первых пяти лет в Негеве, вплоть до самой войны, прервавшей этот процесс, молодые польские евреи стремились к тому, чтобы между ними и арабами развивались дружеские отношения и взаимная помощь. Такие отношения были характерными почти для всей страны. Хотя и осталось некоторое недоверие, обе культуры, такие чуждые друг другу, могли мирно сосуществовать. Это особенно ярко выражалось в сельских местностях. Хотя расселение евреев могло сократить доходы "потесненных" арабских арендаторов, в конечном счете арабы извлекали пользу из этого соседства. Изменения в сельском хозяйстве и улучшение здоровья всегда сопутствовали приходу евреев. Многие арабы признавали это; они посылали детей к еврейским врачам или приходили за семенами в кибуц.

Хотя отдельные евреи или группы отступали от этого правила, (и я слышала, как евреи говорили: "Никогда не верь арабу") сознательная цель еврейской общины была направлена на воспитание уважения и расположения к арабам. Повседневным общением между простыми людьми эта цель практически осуществлялась среди большей части населения. Разногласия между арабами и евреями имели мало общего с повседневными отношениями между ними. Чаще всего они подстрекались сверху арабскими национальными лидерами.

Не вся земля, проданная хирбским шейхом в выгодной для себя сделке, была пригодна для земледелия. Местами она была слишком скалистой и выветренной, чтобы ее стоило обрабатывать, местами была временно занята британскими военными лагерями. В первые годы кибуц обработал 175 акров земли. Была построена водонапорная башня на одном из холмов и проведены трубопроводы к только что разведенной банановой плантации и к молодым фруктовым садам, где были посажены яблони, сливы и оливковые деревья. Поселенцы не могли себе позволить такой роскоши, как систему разбрызгивателей, которая сейчас орошает их поля. С помощью мулов, тянувших за собой примитивный канавокопатель, они прорывали оросительные каналы. Это была тяжелая и изматывающая работа - регулировать поток воды оросительными мотыгами. Пахать на маленьком тракторе, разбрасывать вилами удобрение, сажать растения, вручную пропалывать овощи, ухаживать за скотом - таков был их повседневный труд под горячим солнцем летом или в грязь и дождь зимой.

От арабских соседей молодые пионеры научились выращивать виноград. Они купили саженцы в деревне Барбара, которая славилась особенно крупным и сладким сортом зеленого винограда. Крестьяне показали, как глубоко надо сажать, как удобрять и как подрезать виноградную лозу.

Новое место хорошело медленно и трудно. Для выращивания декоративных кустов и деревьев требовалось больше времени, чем для выращивания пшеницы. Фаня была занята посадкой деревьев. На мулах привозили бочки с водой и сливали ее в резервуар, так что Фаня всегда имела под рукой воду для поливки каждого деревца. Работая целый день под жгучим солнцем, она страстно жаждала благотворной тени. С особой гордостью посадила она декоративное китайское дерево. "Это Бохиния, - говорила она товарищам, - весной она покроется белыми цветами". Она планировала аллею из быстрорастущих эвкалиптовых деревьев вдоль дороги, ведущей мимо кибуца к подножью холма, где стояла водонапорная башня. В весенний праздник древонасаждения кибуц торжественно посадил крошечные деревца. Под руководством Фани выполняли эту работу поселенцы, их дети и арабские соседи, специально для этого приглашенные. Она так долго добивалась этого, что аллею прозвали "Фаниным лесом". "Фаня, сегодня я прогуливался по твоему дремучему лесу и знаешь, кого увидел - медведя и двух волков!" - подшучивали над ней. Наступит время, когда эти шутники помянут Фаню добрым словом, укрываясь в густой тени высоких эвкалиптовых деревьев.

Поселенцы трудились в поте лица, чтобы построить новый кибуц. Хотя в субботу полагалось отдыхать, на ферме работали и в этот день. Объявлялась "мобилизация" для сбора винограда или для спасения урожая быстросозревающих помидоров. Субботники проводились на добровольных началах, однако мало кто из пионеров мог позволить себе отдыхать дома, когда его товарищи трудились в поле: почти все выходили на работу. Отдыхали они, когда наиболее срочные работы были выполнены. Члены кибуца не были религиозны, но они отмечали еврейские праздники, воспринимая их как часть культурных традиций, иногда изменяя древний ритуал, придавая ему современный вид. Какое громадное значение было придано сукке, построенной в дни первого урожая в стране праотцев! Они праздновали с удовольствием и подъемом; и при этом забывались все мелкие дрязги, связанные с коммунальной жизнью, обновлялись чувства товарищества и самопожертвования, столь необходимые при том образе жизни, который они избрали.

Некоторые праздники были естественной частью сельскохозяйственной жизни, и праздновались они в поле или на улице. На эти праздники всегда приглашались гости из окружающих арабских деревень. Хаг-Хабикурим - "подношение первых фруктов" - представляло собой живописное зрелище. Повозки, телеги и трактор превращались в красочные плывущие корабли, и каждый изображал какой-нибудь вид труда. В параде участвовали все: птичники, украшенные петушиными гребнями, молочницы с бидонами, полевые работники с мотыгами в руках. Колонна то и дело останавливалась,-какая-нибудь группа запевала только что сочиненную шутливую частушку. С песнями и хлопками проходили они мимо трибуны, где сидели приглашенные арабы в своих развевающихся белых одеждах и головных уборах.

Но самым веселым праздником был Пурим. Всех детей одевали в специальные костюмы, которые матери с любовью и выдумкой сами мастерили: здесь были датчане и цыгане, феи и балерины. Представление о королеве Эсфири, разыгрываемое взрослыми, бывало только началом программы. Однажды был поставлен политический пасквиль, и актеры в масках изображали Сталина, Рузвельта, Бен-Гуриона и Черчилля. После этого начинался карнавал с танцами и играми. Проводились состязания - кто выпьет больше молока, кто съест больше картофельных блинов. Сырое яйцо переходило изо рта в рот, пока кто-нибудь не раскусывал его и не обливался его содержимым. Серьезные молодые социалисты выстраивались в две команды, чтобы играть со спичечной коробкой. Крышка спичечной коробки надевалась кому-нибудь на нос. Без помощи рук он должен был надеть коробку на соседний нос, и так она кочевала с носа на нос; болельщики криками поощряли игроков и стонали от смеха при виде этого веселого, нелепого зрелища. Когда бутылки с вином опустошались в честь "самого счастливого праздника", по кругу этих умеренных в выпивке людей отправлялась бутылка водки. Они часами танцевали хору, и один скачущий круг огибал другой круг, дети держались за руки взрослых, и все пели.

На втором году существования кибуц уже получил возможность улучшить свои жилищные условия. Новые бетонные дома строились по образцу, принятому кибуцным движением; каждый имел четыре комнаты для четырех пар. Муж с женой занимали одну комнату, а их дети, согласно системе, принятой в кибуцах, жили отдельно. Они ели, спали и учились в интернате, встречаясь с родителями только по субботам, во время каникул или когда родители навещали их после работы.

Эта система отвечала потребностям зарождающегося нового образа жизни. Женская рабочая сила была так же важна, как и мужская при осушении болот, завоевании пустыни, при создании плодородной почвы на истощенной земле. Имело смысл, что бы всего одна женщина присматривала за группой детей и освобождала их матерей для "продуктивной работы". Позже была подведена теоретическая база под эту практическую необходимость.

Многие молодые родители решили воспитать своих детей другим способом, нежели это делали их собственные родители. Их обуревали радикальные идеи. Они воспитывали себя в духе преодоления любых трудностей и надеялись, что и дети их вырастут людьми новой формации, способными преобразовать общество. Восстав против моральных устоев своих родителей, они отказались от традиционных форм семейной жизни. Они хотели, чтобы их дети воспитывались на "научной" основе опытными людьми; поэтому свой первоначальный план присмотра за детьми ясельного возраста они развили в систему, по которой детям следовало жить отдельно от родителей под присмотром воспитателей.

Они считали, что своим авторитетом и властью родители наносят вред естественному развитию ребенка и искажают отношения, которые должны быть основаны на взаимном уважении и любви. Все они страдали в свое время от власти родителей. ("Когда мой отец говорил, казалось, сам господь Бог изрекает"). Раньше они экономически зависели от родителей и вынуждены были им подчиняться; в их новом обществе такая зависимость была устранена. Об образовании ребенка и его потребностях для физического развития теперь заботился кибуц, а не родители. Как только ребенок появлялся на свет, он становился членом "Общества детей"; его не забирали домой, а помещали вместе с другими малышами в доме, предназначенном для детей. Кто-либо из женщин работал там няней; на няню была возложена ответственность и забота о физическом развитии ребенка и зачатках воспитания. Как правило, к пяти или шести малышам была приставлена одна няня.

При посещении Яд-Мордехая я особенно интересовалась результатами этой системы, которая действовала здесь уже более двадцати лет. Благодаря моему опыту с собственными детьми, воспитанными в тесном общении с родителями, я с трудом представляла себе, как может мать расстаться со своим ребенком сразу после возвращения из родильного дома домой, и видеться с ним потом лишь на правах посетительницы.

Прежде всего я узнала, что дети кибуца принадлежат как родителям, так и всей общине. Мой переводчик Залман Шамир рассказывал мне о военных маневрах, проходивших по соседству с Яд-Мордехаем в первые дни после моего приезда. "Наш сын получил медаль за снайперскую стрельбу", - заявил он с гордостью.

"Ах, у вас еще один сын?" - спросила я удивленно, так как только что познакомилась с его семилетним мальчиком.

"Нет, я имею в виду нашего сына из кибуца", - ответил он.

Дети радуются тому, что каждый мужчина относится к нему как любящий "дядя", а каждая "тетя" может остановить и поцеловать ребенка, посланного с поручением. Однако это ни в коем случае не снижает их потребности принадлежать своим собственным родителям. Как дети повсюду - они хвастают друг перед другом: "Мой отец водит самый большой трактор в Израиле, и я покатаюсь на нем". "Я тоже могу покататься на нем - это не его трактор". "Да, но я смогу кататься на нем больше всех". Несмотря на то, что дети любят своих нянь (что иногда является причиной ревности матери), родители занимают главное место в их сердцах. Если родители малыша уезжают по какой-либо причине из кибуца и не навещают его, он становится очень беспокойным. Поэтому кибуц редко разрешает обоим родителям уезжать одновременно. Потребность ребенка определить свое место в мире через отождествление себя с родителями, выразилась в примере единственного усыновления в кибуце. Можно было предположить, что жизнь со сверстниками в "Обществе детей", когда он подчиняется установленной дисциплине и получает установленные поощрения, должна была ослабить привязанность приемыша к новым родителям; но этого не произошло. Мне говорили, что он без конца фантазировал на тему, что он действительно является ребенком тех людей, которые взяли его из детдома.

Я имела возможность наблюдать посещение детьми своих родителей более, чем в одном доме. В эти короткие часы ребенок царствует в доме. Родители играют с ним в разные игры, идут с ним гулять, читают ему книги, кормят шоколадом и домашним печением, приготовленным специально для него. Взрослый гость остается тогда на втором плане, так как все внимание сосредоточено на детях. Это время целиком отдано детям - и они ценят его наравне с родителями.

Проблемы дисциплины детей мало интересуют родителей - этим занимается воспитательница. Поэтому в доме родителей детям все дозволено; они окружены любовью, и делается все возможное для того, чтобы доставить детям удовольствие и развлечь их. Женщины Яд-Мордехая говорят, что они проводят с детьми столько же времени, сколько и многие женщины Запада; и, быть может, это общение является более действенным и полезным, так как взрослые занимаются детьми в свободное время и психологически более склонны вложить все свои чувства в игру. И, действительно, нет сомнений, что в кибуце отцы имеют куда более близкие отношения со своими отпрысками, чем большинство городских отцов.

Такое радикальное новаторство породило свои проблемы. Воспитательницы, получившие специальную подготовку в учительском институте, руководимом Движением, не всегда были достаточно тактичны в отношении "необученных" матерей. Временами материнская любовь вступала в конфликт с предписаниями "научного" воспитания. Теперь женщины Яд-Мордехая грустно посмеиваются над теми крайностями, в которые бросались когда-то молодые сторонники этой системы. Они вспоминают врача, слово которого было для них законом; он запрещал укладывать малышей спать на матрацах. Он верил в спартанское воспитание и считал, что очень полезно для позвоночника, если ребенок спит на досках, накрытых только одеялом. Они вспоминают и то, как им пришлось бороться, чтобы получить разрешение самим укладывать своих детей спать. Постепенно строгие правила были смягчены, в наши дни родители всегда желанные гости в домах для детей.

После всего увиденного мне кажется, что этот уникальный метод воспитания детей вполне оправдал себя-в этом уникальном обществе. Родители кибуцев гордятся своими высокими и стройными детьми и с удовольствием вспоминают истории о своей юношеской самоуверенности и самодисциплине. Среди детей кибуца мало неприспособленных к жизни и нет ни одного из тех мятежных и разрушающих все вокруг подростков, которые приводят в ужас своих родителей во всех частях света (Необходимо отметить, что не все кибуцы придерживаются этой системы. В некоторых из них дети спят в доме родителей, хотя кибуц берет на себя ответственность за их образование и обеспечение).

В новом кибуце, как и повсюду в Палестине, все пригодные к военной службе мужчины и женщины входили в Хагану (Хагана сформировалась в ранних двадцатых годах для самозащиты от арабских нападений, которые последовали за установлением Британского Мандата. Хотя новая администрация и заявила, что она берет на себя ответственность за законность и порядок в Палестине, на практике она была не в состоянии защитить евреев от арабских экстремистов. В сороковых годах Хагана превратилась в подпольную еврейскую армию в Палестине, в 1948 году, во время Войны за независимость, она была основой вооруженных сил нового государства Израиль.), организации Еврейской Обороны. Они обучались обращению с оружием, и для некоторых из них служба в Хагане стала своеобразной второй карьерой. Эти люди получали специальную подготовку, которая проводилась тайно, так как Хагана была нелегальной или почти нелегальной организацией в течение всей истории своего существования.

Как и все изолированные поселения, кибуц, кроме винтовок, дозволенных гафиру, располагал запасом нелегального оружия. Этот запас был тщательно запрятан, так как англичане время от времени наведывались в поселения в поисках запрещенного оружия. С 1939 года двое отвечали за "слик" - запас нелегального оружия. В Мицпе-Хайам они прятали амуницию в молочные бидоны, а смазанные винтовки - в железную цистерну, закопанную в земле. Каждые шесть месяцев они меняли места укрытия, работая по ночам и скрывая следы раскопок даже от членов кибуца. На новом месте стало труднее прятать "слик", так как англичане начали применять миноискатели. Теперь приходилось скрывать оружие в таких местах, где было железо, например, водопроводные трубы.

И именно потому, что "слик" держался в таком секрете, любопытство поселенцев еще больше возбуждалось. Натек, один из тех, кто прятал оружие, рассказал мне об одном инциденте, происшедшем при очередном посещении кибуца британским служебным лицом. Когда он осматривал молочную ферму, один из членов кибуца сказал тихо другому:

"Он стоит как раз над нашим "сликом". "Он думал, что это была очень удачная шутка, - ухмыльнулся Натек, - но смешным оказался он сам. Мы перевели "слик" с фермы за неделю до этого. Нам было известно, что ходят разные слухи, и мы были вынуждены скрывать оружие не только от англичан, но и от своих же товарищей".

Существовали строгие указания Хаганы относительно хранения нелегального оружия. Запрещалось составлять списки. "Слик" должен был быть зарыт на глубину в пять футов без всякой метки на этом месте. "Однажды я потерял "слик", - рассказывал мне Натек. - Я думал, что точно знаю, на расстоянии скольких шагов от дерева и от угла здания находится это место; когда же наступило время для перемещения, мы с Довиком копали две ночи и не могли найти его. Я чуть не сошел с ума. Я знал, что оно должно находиться в том месте, где мы копаем. Наконец, в третью ночь мы нашли его, - оно находилось чуть в стороне. Когда лопата ударила по ящику, мы с Довиком сели на землю, плача и смеясь от счастья. Все наше богатство, наша жизнь была в этом ящике!"

Фактически кибуц ни разу не подвергся тщательному обыску, в соседнем же кибуце Рухама "слик" был обнаружен, и люди были посажены в тюрьму за хранение нелегального оружия.

Через два года после того, как пионеры поселились в Негеве, стали возвращаться с войны солдаты. Как солдаты повсюду в мире, они привозили домой маленькие сувениры. Привезли они подарок и для кибуца. С первого дня их зачисления в армию они твердо решили и здесь быть хаверами (хавер-друг - в данном случае, член кибуца) своего кибуца. Они не считали себя вправе тратить деньги, получаемые в армии, как это делали другие солдаты, чтобы забыть о тоске и опасности. Все, что они накопили, принадлежало кибуцу, как и тогда, когда они направлялись на работу в отдаленные виноградники. Они выбрали Моше Калмана казначеем. Каждый представил свой бюджет, который мог изменяться в зависимости от страны. Если кому-либо не хватало жалования, ему назначалась дополнительная сумма из общего фонда. С другой стороны, если кто-нибудь получал повышение, он отдавал и свое повышенное жалование. А если кто-нибудь находился далеко от казначея Калмана и не мог вносить свою долю в общую казну, он сам вел тщательный счет и хранил у себя ту часть жалования, которую он должен был отдать. Когда мужчин демобилизовали, они с гордостью отдали кибуцу сбереженную сумму денег и добавочное вознаграждение, полученное при демобилизации, и вместе это составило около пятисот долларов. Не одну неделю кибуц обсуждал вопрос об использовании этих денег. Наконец, было решено построить плавательный бассейн; невыносимая жара пустыни давала им право на такую роскошь. Вклад, сделанный солдатами, покрыл расходы на материалы, и на вершине холма, рядом с водонапорной башней, появился бассейн, построенный силами мужчин и женщин кибуца, работавших по субботам.

Некоторые мужчины были демобилизованы позже, чем другие. Залман Шамир использовался как переводчик в поисках нацистских военных преступников. Габриель Рамати был послан со своей войсковой частью в Голландию. Как и Алекс, он выполнял двойные обязанности. Как только война в Европе пришла к концу, еврейские руководители в Палестине стали составлять планы по спасению остатков европейского еврейства. Они хотели возобновить нелегальную иммиграцию, но прежде всего нужно было выискать тех евреев, которые желали приехать на Родину. Габриель неофициально был изъят из своей части и послан в концентрационный лагерь в Германию, чтобы работать среди бывших узников. Он поехал в Берген-Бельзен. Хотя лагерь был освобожден англичанами, большинство бывших узников осталось там. Им некуда было идти. Англичане кормили их, одевали и делали все, что было в их силах, чтобы пресечь сильную эпидемию тифа в лагере. Люди, подобные Габриелю, начали искать тех, кто хотел эмигрировать и был еще в состоянии это сделать. Они проводили занятия по изучению иврита и всячески старались подготовить этих униженных и надломленных людей к новой жизни в Палестине. Когда Габриель впервые прибыл в Берген-Бельзен, он встретил польскую девочку; она была так истощена, что уже на ногах не стояла. Когда этот светловолосый солдат из Палестины зашел в барак и спросил: "Здесь кто-нибудь по-польски говорит?" она подползла к нему на четвереньках. Позже она поправилась; после недолгого лагерного романа они поженились. Она сейчас живет в кибуце, и только ночные кошмары напоминают ей о тех испытаниях, которые должны были пройти шесть миллионов погибших ее братьев-евреев.

Через несколько лет после основания кибуца стало ясно, что его будущее должно строиться на сельском хозяйстве и что от идеи рыболовецкого промысла следует отказаться. Наступило время дать кибуцу новое имя, так как старое - "Сторожевая башня на море" - потеряло свой смысл. Это происходило как раз в то время, когда героическое восстание евреев в варшавском гетто занимало мысли каждого. Молодые польские евреи как бы сами переживали агонию и героизм этой борьбы. Некоторые знали Мордехая Анилевича, двадцатидвухлетнего руководителя восстания. Он был членом Гашомер Гацаир; было известно, что он мог бежать из Польши - он даже мог стать членом Мицпе-Хайам. Когда было предложено назвать кибуц его именем, вся община стала проверять, заслужили ли они это право.

Когда впервые было предложено поселиться в Негеве, некоторые члены шумно возражали. Это меньшинство теперь стало приводить старые аргументы: "Да, мы построили хороший кибуц, но разве мы были пионерами? Мы ведь поселились здесь не первые - Гвар-Ам и Нир-Ам были здесь до нас. Мы нашли воду на месте - нам не пришлось рыть новый колодец. И никогда мы не были изолированы - мы находимся на главной дороге Тель-Авив - Газа. Люди могут ехать в Тель-Авив каждую неделю, если им хочется. С такими удобствами имеем ли мы право на столь героическое имя?"

В конце концов, однако, большинством голосов, как это делалось раньше, было решено, что строительство любого кибуца весьма тяжелая задача, оправдывающая решение о присвоении кибуцу имени героя. Кибуц назвал себя "Яд-Мордехай" - "Памятник Мордехаю". А время испытания наступило позже, когда черная лента шоссе, протянутая через пустыню, стала главной опасностью не только для членов кибуца, но и для всего молодого Израиля.