ИУДАИЗМ




I ПРЕДЫДУЩАЯ I ОГЛАВЛЕНИЕ I СЛЕДУЮЩАЯ I
I ГЛАВНАЯ I ТРАДИЦИИ I ПРАЗДНИКИ I ИСТОРИЯ I НОВОСТИ II

ГЛАВА 9

МУДРЕЦЫ

Рядом с пророками в Священном Писании стоят хахамим — премудрые или мудрецы. Их творения — Мишле (Притчи), Иов и Коэлет (Экклезиаст) - представляют собой нравоучительную традицию Исраэля. По-видимому, мудрецы были общепризнанной группой лиц или особым объединением, в обязанности которого входило, как свидетельствует Ирмеяу (18, 18), давать „советы". Задачи, которые они ставили перед собой, четко сформулированы во вступительных строках Книги Притч:

Познать мудрость и наставление, Постичь слова разума, Усвоить наставления благоразумия, Справедливости, правосудия и честности, Дать простаку сообразительность, Юноше — знание и рассудительность. (Мишле, 1, 2-3)

Иными словами, мудрецы стремились привить знание и житейскую мудрость непросвещенным, чтобы сделать их жизнь разумной и праведной, а молодому неопытному поколению внушить рассудительность и благоразумие.

Мудрецы ставили перед собой, таким образом, цели практически-воспитательного характера. Деятельность их вос-ходит к самым ранним временам древнееврейского государства, и, наряду с пророками, мудрецы являются выдающимися израиль-скими моралистами. Вместе с пророками мудрецы боролись за внедрение нравственности в сознание еврейского народа и направляли его на праведный путь. Подобно пророкам, отстаивали они права человека и противопоставляли личные добродетели --правду и справедливость — несправедливости и тирании власть имущих, как и сильных. Как и пророки, мудрецы защищали представление о ценности человека как такового и стремились облегчить бремя, давившее бесправных и угнетенных. Сотруд-ничество пророков и мудрецов длилось веками и сформировало ту глубокую Духовность и высокую нравственность, которые составляют сущность еврейского национального духа.

Общность интересов пророков и мудрецов берет начало в общей духовно-религиозной традиции, воодушевившей их в их стрем-лениях. И пророки, и мудрецы исходят из одних и тех же религиозных предпосылок. Они основывают свою науку о жизни на единой возвышенной концепции — Б-г и отношение Б-га к человеку. Отличается мудрец от пророка только методом решения своих задач. Пророк говорит от имени Б-га, мудрец — от имени человечества. Пророк апеллирует к Б-жественной справедливости, мудрец — к человеческому разуму. Пророк полон всепоглоща-ющего чувства Б-жественного присутствия и власти, мудрец погружен в социальные проблемы. Отличие исходных позиций, определяющих характер их деятельности, придает соответ-ствующее своеобразие высказываниям пророка и мудреца.

Пророк полон огня, пыла и страсти; мудрец беспристрастен, спокоен и холоден. Пророк полон идеализма; мудрец — реалист, взирающий на жизнь с несколько утилитарной точки зрения. Слова пророка принадлежат неистовому проповеднику; советы мудреца — благоразумному учителю.

Различный подход к решению общих нравственно-социальных проблем определяет также разницу между функциями и сферами действий мудреца и пророка. Задачей пророка было нести народу познание Б-га, задачей мудреца ~ научить людей применять это знание в каждодневной жизни и поведении. Пророк решал этические вопросы сверху; внимание его было приковано к жизни князей и властителей; мудрец приходил к решению этих вопросов снизу: его интересовал маленький человек, в котором он видел залог всего нравственного развития.

Евреи — не единственный народ с богатой литературой премудрости. Ханаанеи, египтяне, вавилоняне имели обширную нравоучительную литературу, даже более древнюю, чем еврейская; известна древнеперсидская мудрость, а позднее — греческая „София". Однако было нечто особенное в еврейской премудрости, что выделяло ее в отдельную группу, отличную от премудрости других народов.

Основная черта еврейской премудрости — вера в то, что мир Б-жий построен на нравственном основании. С безупречной последовательностью проводится в ней мысль о существовании нравственного порядка, в котором добро и зло получают заслуженное и неотвратимое воздаяние. Эта нота особенно явственно звучит в Притчах, предостерегающих молодого человека, к которому обращена книга, против губительных последствий — моральных, физических и духовных, - к которым приводят пути зла. Этот призыв к нравственности отличается, таким образом, утилитарным благоразумием. Мудрость и праведность ре-комендуются как наилучший образ жизни, потому что они выгодны. Однако наряду с таким обращением к корыстным интересам, Притчи содержат здоровую мораль, намного возвышающуюся над убого утилитарной этикой. Эта мораль черпает вдохновение из источника веры, которая составляет движущую силу книги и стимул к выполне-нию человеком своих нравственных обязанностей. Нравственность и добродетель, которые проповедуют Притчи, основаны на религии, и нравственный приговор, который они выносят, основан на религиоз-ных учениях тех же пророков и псалмопевцев — признании существо-вания Б-га, Его всемогущества, Его вечности и справедливости.

Особое внимание уделяют Притчи страху перед Б-гом. В высшей степени примечательно, что в то время, как тема эта пронизывает всю книгу (страх Б-жий упоминается в ней семнадцать раз), в ней совершенно отсутствует упоминание о любви к Б-гу. Умалчивание о том, что со времен Пятикнижия и во все века рассматривалось в иудаизме как высочайшее побуждение к выполнению религиозно-нравственного долга, здесь не случайно. Оно согласуется с библейским положением, гласящим, что в целях воспитания никакой стимул не дает таких хороших результатов, как страх Б-жий, прививающий человеку чувство ответственности за свои поступки перед Б-гом.

Любовь к Б-гу оказывается достаточно мощной и вдохновляющей силой для избранных и утонченных натур, которые знают страх Б-жий и умеют держать в узде те слабости и страсти человеческого сердца, что препятствуют нравственному стремлению к совершенст-вованию личности. Однако в подавляющем большинстве люди, с их мелочным самолюбием и слабостями, с их наклонностью к дурным чувствам: зависти, жадности и вожделению, — которые в нравствен-ном отношении подобны малым детям, вряд ли могут руководство-ваться в своих поступках иным побуждением, кроме благодетель-ного страха перед Б-гом.

Вера в нравственный характер Б-жьего правления в мире составляет, при всех раздумьях и оговорках, основу и такой сугубо личной книги, как Коэлет (Экклезиаст). Эта вера помогает автору восторжествовать над скептицизмом и пессимизмом, то и дело овладевающими его душой. Смерть и зло, эта роковая пара, способны превращать мир в кладбище всех человеческих усилий и надежд, где повсюду начертано крупными буквами „суета сует"; но вера во власть Б-га на земле запрещает отчаиваться. Наоборот, она велит взирать на мир как на Б-жественное творение, в котором находит проявление Его милость, мудрость и справедливость. Пусть же человек наслаждается жизнью и всеми ее радостями, но не забывает также о своем долге и обязанностях. Пусть накопляет он знания, мудрость и богатство, но помнит всегда: „Бойся Б-га и заповеди Его соблюдай", ибо только так может человек достичь истинной зрелости (Коэл., 12, 14).

Если Коэлет стремится спасти человека от разочарований и отчаяния, охватывающего его перед лицом осаждающего мир зла, то Иов подвергает сомнению самое природу Б-га, посылающего стра-дания невинному человеку. Вопрос о незаслуженном страдании беспокоил серьезных мыслителей всех времен и народов. Эта проб-лема, как стало известно из недавно найденных памятников, волно-вала мудрецов Египта и Вавилона, этой теме посвящены были творения древнегреческих трагиков. В том, как трактует ее еврейский ум, есть особая, лишь ему присущая, острота. Проблема перерастает здесь рамки чисто личных страданий. Речь идет уже не о боли, как бы велика она ни была, а о природе Б-га. Взращенный и вскормленный в вере, учившей, что Б-г праведен и справедлив, вознаграждающий каждого по его заслугам, еврейский дух был смертельно ранен противоречием, которое, казалось, возникало между предписанным представлением и тем образом Б-га, который складывался в резуль-тате жизни в управляемом Им мире. Этот Б-жественный аспект проблемы выступает на первый план в Книге Иова и придает потрясающую силу развертывающейся в ней драме.

Книга Иова — не философский трактат, в ней нет попытки дать интеллектуальные ответы на вопросы человеческого духа, подверга-ющего сомнению справедливость Б-жественного миропорядка. Трое друзей Иова могут самым красноречивым и убедительным образом доказывать, что Иов терпит наказание за свои грехи. Любым их доводам противостоит уверенность Иова в своей чистоте и невинности, в отсутствии на нем тех страшных грехов, которые одни могли бы оправдать его жестокие мучения. И этот вопль протестующей невинности доходит до самого Б-га. Когда Превечный является Иову в вихре смерча, подавляя его могу-ществом и величием. Он объявляет, что Иов — прав, а его столь благочестивые, казалось бы, друзья — неправы. Но, как ни странно, одного голоса Б-га, обращенного к Иову, оказывается достаточно для успокоения страдальца. Иов вырвал у Б-га ответ и как будто удовлетворился этим.

В этом и сказывается глубочайшая мудрость и неповторимость Книги Иова. Удивительная перемена, происшедшая с Иовом, вызвана не тем, что Превечный ответил ему, а тем, что Он ответил ему.

Все, что слышал Иов, он знал и сам. Слава вселенной и чудеса творения были ему не новы. За все время, что длились его муки, ни на миг не терял он веры в Б-га. Не сомневался он никогда и в том, что Б-г, так чудесно сотворивший его в плоти, обязательно оправдает его в духе. Еще до того, как прозвучал громовой вызов Б-га, вопрошавшего: „Отверзлись ли для тебя врата смерти? Видал ли ты врата смертной тени?" — Иов провидел счастливую участь, ожидавшую его за гробом, где Всевышний заступится за него и защитит от нападок друзей, не верящих в его невинность.

Я знаю. Мой Искупитель жив

И в конце встанет над прахом Он,

И, когда кожа моя спадет с меня,

Лишаясь плоти, я Б-га узрю!

Иов, 19, 25-26

Действительно, видение Б-га не принесло Иову новых знаний. Но оно осветило самые потаенные уголки его души и привело к смирению и раскаянию.

Только слухом я слышал о Тебе;

Ныне же глаза мои видят Тебя, —

Сего ради испытываю отвращение (К словам моим)

И раскаиваюсь во прахе и пепле.

Иов, 42, 5-6

Это было видение Единственного, Всемогущего и Всеведающего, Который явил Себя душе Иова, Которого Иов не мог постигнуть, но Которому он мог полностью довериться. Необыкновенное переживание породило глубочайшую веру в неизменную внутреннюю близость Б-га и доброту Его. Благодаря этой вере, он почувствовал себя в безопасности. Жизнь Иова, которой распоряжался Превечный при всех его лишениях и страданиях, была под Б-жественной опекой, опекой, которая превосходила весь его мятежный протест.

В то время как Мишле, Коэлет и Иов делают упор на страхе человека перед Б-гом, Песнь Песней, которая также входит в литературу мудрости, превозносит любовь к Б-гу. Во всяком случае в таком виде с древнейших времен запечатлелась эта жемчужина поэзии в еврейском национальном сознании, каковы бы ни были источники ее литературной структуры и образной системы.

Это сложная книга, может быть, одна из самых сложных в Священном Писании, но в основных очертаниях тема ее ясна. Это гимн совершенной любви, которая остается неизменной и верной среди всех соблазнов и обольщений. И поскольку в поэтических образах Песни Песней религиозный гений Исраэля издавна находит подлинную сокровищницу слов, мыслей и выражений, передающих томление и любовь души к Б-гу, которая изображена здесь как любовь Шуламит к ее возлюбленному, эта книга сохранилась как национальное достояние и вошла в Священный библейский канон.

Образы Песни Песней весьма чувственны и мало совместимы с возвышенным и чистым представлением о Б"ге и еврейском монотеизме, однако отсутствие в книге упоминания о Б-жественном набрасывает покров на тайну любви, связывающую человека с Б—гом, той любви, которую стремится отобразить Песнь Песней. Душа человека тоскует и рвется к Б-гу, и Б-г отзывается ей, но Сам остается невыразимым и невидимым.

Еще одной важной чертой еврейской премудрости является ее универсализм. Авторы нравоучений черпают свою мудрость отовсюду и допускают, что другие народы тоже знают Б~га. Их мудрость исходит не только из Торы, хотя Тора и воплощает высшую мудрость, — она опирается на человеческий разум, жизненный опыт и наблюдения. Древнееврейская мудрость выходит за местные и временные рамки; ее предписания уместны повсюду и применимы в любых обстоятельствах. Эта мудрость не стареет, она так же вечна, как дни неба над землей.

Универсализм — характерная особенность и других библейских книг, которые наряду с нравоучительными сочинениями и псалмами образуют часть Агиографии, т.е. Священного писания. Высшей точки общечеловеческий пафос этих книг достигает в книге Рут. Задуманная как историческое сочинение, преследующее цель проследить генеалогию рода Давида, эта книга пытается поучать нас, что истинная религия не ограничена рамками какого-либо одного народа, что она сверхнациональна и что принцип Б-жественного воздаяния за добрые дела распространяется неза-висимо от нации на всех сынов человечества.




I ПРЕДЫДУЩАЯ I ОГЛАВЛЕНИЕ I СЛЕДУЮЩАЯ I
I ГЛАВНАЯ I ТРАДИЦИИ I ПРАЗДНИКИ I ИСТОРИЯ I НОВОСТИ II