|
Т.БожиковскийСРЕДИ ПАДАЮЩИХ СТЕН |
|
|
|
Т.БожиковскийСРЕДИ ПАДАЮЩИХ СТЕН |
|
МЕЖДУ ДВУМЯ ДАТАМИ
После акции 18 января окровавленное варшавское гетто не подавало никаких признаков жизни. Дома и улицы опустели. Спасшиеся евреи прятались в укрытиях под землей. Все понимали, что прекращение акции - лишь маневр, цель которого выманить всех на поверхность и тогда неожиданно устроить облаву. Однако обитатели гетто предпочли оставаться в тесных и душных подвалах, в грязи, голодать и мерзнуть, но не подвергать себя смертельной опасности, оставив убежище.
Более двух недель жили евреи гетто в беспрерывном ожидании новой акции. Все это время гетто было брошено на произвол судьбы. Официальное еврейское управление - юденрат - не работало. Немцы полностью прекратили снабжение населения продуктами, которые в мизерных количествах ранее выделялось для гетто. Никто не пытался теперь пронести продукты извне. Запасы кончились. Голод усилился. Закрылись немецкие предприятия, на которых евреи работали до акции. И только в "Вертерфассунг", собиравшей для немцев добро убитых евреев, работало несколько сот человек. Все это усиливало опасения, что новая акция уничтожения приближается. Тогда у немцев не было еще единого плана борьбы с еврейским гетто. Немцы колебались в выборе тактики, так что бывало - только что развешенные приказы тут же заменялись другими.
23 января унтерштурмфюрер СС Брандт, один из главных гестаповских чиновников в гетто, сообщил главе юденрата Лихтенбойму, что все евреи должны в течение 24 часов переселиться на территории двух улиц: Мурановской и Низкой. И хотя этот приказ загонял нас в тесноту двух улиц рядом с Умшлагплацом, мы все же надеялись на некоторую стабилизацию и на то, что уплотненное гетто просуществует еще некоторое время.
Но когда евреи, взяв с собой лишь самые необходимые вещи, оставили старые квартиры, этот приказ вдруг был отменен, а нового не последовало.
В начале февраля директоры всех предприятий сообщили, что рабочих-евреев переводят в специальные лагеря, выделенные для них в Понятове и Травниках (Люблинского воеводства). Каждое предприятие получило указание, в какой день евреи с женами и детьми, взяв с собой рабочий инструмент, должны явиться на сборный пункт. В приказе говорилось, что в течение четырех недель мастерские и предприятия должны быть переведены в указанные лагеря. Ответственным за выполнение этого приказа был немец Тебенс - владелец фабрики. Тебенс обещал евреям золотые горы: они будут жить в этих лагерях счастливо, с ними там ничего не случится. Немецкие листовки были полны трогательной "заботы" о "благе" евреев-рабочих; о том, чтобы "они могли спокойно работать и пережить войну"...
В это время председатель Юденрата Лихтенбойм возобновил его работу и доставку продовольствия в гетто. Вновь организовались рабочие команды. Евреев звали на работу, и они по одиночке стали выползать из своих нор. Но большинство жителей гетто, не доверяя немцам, не выходило на работу. Выходили те, у которых не было уже никаких средств к существованию. Работавшие были заслоном для тех, кто скрывался в бункерах. Рабочие получали 250 граммов хлеба и похлебку, а иногда им удавалось пронести в гетто продукты, - это и был их заработок. Правда, многие из них поплатились за это жизнью.
Большинство евреев, работавших в мастерских и в центральном гетто, не тешило себя иллюзиями и не верило, что немцы отказались от планов уничтожения евреев. Обещания спокойной жизни и временное затишье в центральном гетто считали лишь немецкой хитростью. Враг хочет сделать Варшаву "юденрайн"(очищенной от евреев). Он хочет заманить евреев в два лагеря в районе Люблинского воеводства, где их легко будет уничтожить, и затем можно будет взяться за дикое гетто, которое, по немецким данным, "непродуктивно" и вдобавок еще является "бандитским гнездом".
Намерения немцев были ясны. И все же находились еще евреи в мастерских и на фабриках, которые верили, что, добровольно согласившись выехать в Понятов, они спасают себя на некоторое время от смерти. Но у евреев центрального гетто не было выхода.
Они знали, что после вывоза предприятий начнется ликвидация гетто. Им оставалось лишь одно - пытаться найти надежное убежище.
Короткую передышку между 18 января и 19 апреля евреи использовали для строительства бункеров. Лихорадочно готовились подземные пещеры. Днем люди собирали среди развалин доски, кирпичи и другие строительные материалы, а ночью работали. Всю свою изобретательность вкладывали они в это дело - в строительство более удобных бункеров. Каждый старался копать как можно глубже и как можно лучше замаскировать вход. Чаще всего делали несколько входов: если немцы обнаружат один, можно будет бежать через второй. Сколько труда было потрачено на то, чтобы обеспечить бункеры водой: одни тянули трубы от подземной системы водопровода, другие рыли колодцы. Обеспечить бункеры освещением тоже было нелегко: если поблизости тянулся кабель, можно было сделать отвод, а то запасались свечами, карбидом, керосином.
Надо было запастись продуктами на длительное время. Семьи, которые сообща строили бункер, собирали сухари, муку, крупу, масло, воду - кто сколько мог и в полной тайне. Один остерегался другого, даже самым близким не говорили, где находится бункер. Люди брались за эту тяжелую работу только потому, что верили в близость конца войны. Никто не мог себе представить, что немцы сожгут все строения на поверхности и взорвут динамитом все гетто, так, что даже лучшие бункеры не помогут.
Все полагали, что после проведенной акции территория гетто будет объединена с остальной частью Варшавы, и тогда, оказавшись на арийской стороне, можно будет выйти из бункеров на поверхность земли.
Группы наших халуцов, которые обогатились боевым опытом и духовно закалились в январских стычках, начали расправлять крылья. Теперь всем были ясны намерения немцев, и нам уже не приходилось, как перед другими акциями, объяснять бессмысленность иллюзий в отношении "немецкой гуманности".
Прежде всего, мы расширили рамки нашей боевой организации. Еще до 18 января к ней, правда, примкнули и другие еврейские организации, но деятельными были, главным образом, халуцианские группы.
Мы увеличили число членов боевых групп Дрора и Гашомер Гацаир и создали новые группы. Появились боевые группы ППР, Бунда, Поалей-Цион ЦС и левых Поалей-Цион, Гордонии, Акива и Ганоар Гациони.
Группы были расквартированы по хорошо законспирированным убежищам и находились в состоянии боевой готовности 24 часа в сутки. Порядок в группах был армейский: мы учились пользоваться оружием и вести бои.
Как уже говорилось, центральное гетто считалось "гнездом банд" - нарушителей спокойствия "мирных евреев", работающих в мастерских. Это был предлог для перевода предприятий в лагеря.
Теперь, когда наша организация выросла, мы позаботились о том, чтобы и на предприятиях Появилось побольше таких "банд".
Мы распределили новые боевые группы по всем районам, где только находились еще евреи. В короткое время мы создали боевые группы не только в центральном гетто, но и на фабрике Тебенса-Шульца, в мастерской щеток.
Всеми группами руководил центральный штаб. Наладить четкую связь между группами, разделенными колючей проволокой и немецкими часовыми, было трудно. Потому мы назначили районных командиров и командиров подразделений, которые должны были в случае необходимости действовать самостоятельно и стараться по мере возможности держать связь с командованием в центральном гетто. Деятельность штаба ограничивалась, по сути, только районом центрального гетто и мастерскими щеточников, поскольку евреи на фабриках Тебенс-Шульц были абсолютно изолированы, и их боевые группы были самостоятельными. Все важнейшие постановления штаба передавались командирам районов, которые, в свою очередь, встречались с командирами отделений своего района и сообщали им о решениях штаба и его приказах.
Мы придавали большое значение специальным отделам штаба.
Финансовый отдел должен был обеспечить средства для закупки оружия. С этой целью отдел обложил зажиточных евреев большими налогами, а также собирал добровольные пожертвования. Отдел имел своих людей, занимавшихся поиском тех, с кого можно было взять деньги. Другие собирали данные о возможностях жителей гетто, чтобы сумма налога была реальной. В повестках мы всегда точно указывали время и место, куда должен прийти приглашаемый, а также приметы сборщика денег: держит газету в руке, вытирает платком пот и т.д.
Если "плательщик" не приходил на условленное место, финансовое подразделение передавало дело исполнительному отделу. Многие евреи давали большие суммы, понимая важность нашей работы. Но были и такие, которые и в то время не хотели расставаться со своим добром. Таких нам приходилось заставлять силой. Мы обложили юденрат контрибуцией в четверть миллиона злотых, а отдел снабжения юденрата контрибуцией в 700 тысяч злотых.
Юденрат заплатил контрибуцию в срок, отдел снабжения - отказался. Тогда мы арестовали сына кассира отдела. Мы продержали его несколько дней, после чего получили требуемую сумму.
Наш штабной отдел снабжения должен был обеспечить продовольствием и амуницией боевые группы. Проблема продовольствия решалась так: каждую неделю мы брали у еврейских пекарей хлеб в зависимости от возможностей каждого, остальные продукты мы получали за деньги или бесплатно от отдела снабжения юденрата. Имена пекарей, отказавшихся давать хлеб для нужд организации, были переданы исполнительному отделу, который конфисковал у этих пекарей весь хлеб и другие продукты.
"Хлебная акция" помогла нам поддержать боевые группы, а также внедрила в сознание евреев гетто мысль, что они сами обязаны заботиться о содержании своих собственных вооруженных отрядов.
Исполнительный отдел приводил в исполнение решения других отделов: взимал штрафы, накладывал санкции, конфисковал имущество у тех, кто прятал его и отказывался внести свою долю в общее дело нашей борьбы.
Одним из видов воздействия было заключение в тюрьму на ул. Мила, 2, в центральном гетто или на территории предприятия Тебенс.
Случалось, что ни обыски, ни угрозы не приводили ни к чему: хозяин своевременно позаботился о том, чтобы спрятать свое имущество. Тогда мы прибегали к испытанному средству: арестовывали кого-либо из членов его семьи и держали до тех пор, пока родные не приносили требуемую сумму.
Арестованных проводили через проходные дворы и по крышам, чтобы после выхода на свободу они не смогли указать, где находится тюрьма. А саму улицу Мила они вообще не видели, ибо не доходя до нее, мы завязывали арестованным глаза. Чтобы дезориентировать арестованных, мы водили их в тюрьму и освобождали преимущественно ночью.
Условия в тюрьме были вполне сносные. Арестанты получали пищу и постель. "Общество" было смешанное. В тюрьме сидели не только уклонившиеся от уплаты сборов, но и грабители, которых держали до тех пор, пока не добивались от них сведений об их сообщниках. Там сидели и подозреваемые в сотрудничестве с гестапо до выяснения их вины. Тюрьму сторожила днем и ночью наша вооруженная вахта.
Допрашивал арестантов на ул. Мила, 2, Лютек Ротблат. Материалы следствия он передавал командованию, которое и решало судьбу задержанных.
Такого рода аппарат, состоявший из комитета по делам финансов, отделений сбора денег, заключений и следствий, существовал и в районе предприятий Тебенс-Шульц.
С особой суровостью относились мы к еврейской полиции, обложив ее самыми высокими налогами. Полицейские были наиболее богатыми обитателями гетто: они действовали заодно с немцами, грабя еврейское имущество во время акций. Был случай, когда мы расстреляли полицейского, оказавшего сопротивление нашей группе сборщиков налогов. На совести этого типа была не одна еврейская жизнь, и потому наказание было вполне заслуженным.
Этот случай так напугал полицейских, что некоторые из них со страху сами стали просить взять у них пожертвования в пользу нашей боевой организации.
Меры, предпринимаемые нами для обеспечения необходимых средств на покупку оружия, сочетались с поисками мест, где можно купить это оружие. В конце концов мы нашли их.
На "арийской стороне" поляки-торговцы оружием пронюхали, что гетто стало отличным рынком сбыта их товара, и изо дня в день в гетто приносили все больше и больше оружия. Евреи также взялись за это дело: они покупали оружие у поляков и перепродавали его в гетто. Боевая организация была самым крупным покупателем оружия. Но кроме нас оружие покупали и другие евреи гетто: кто для торговли, кто для самозащиты, если немцы обнаружат их укрытие.
Чем больше становилось покупателей, тем выше поднимались цены. Пистолет стоил 12.000 злотых, потом цена поднялась до 15.000 и выше.
Граната стоила 1000-1500 злотых. В разгар торговли оружием на черном рынке появились винтовки, которые стоили от 20 до 25 тысяч злотых.
Черный рынок процветал, и мы получили возможность, несмотря на высокие цены, обеспечить организацию оружием.
За короткое время каждый член организации получил личное оружие. Постепенно положение улучшалось: мы увеличили свою "покупательную" способность, и иногда получали также помощь от польского подполья.
Теперь у каждого из нас был не только пистолет, но и винтовка и гранаты.
Наша организация расширялась, и мы ставили перед собой все новые и новые задачи. Одной из важных операций была организация производства бомб. Испытание первой бомбы дало хорошие результаты.
Как-то утром все гетто было напугано взрывом: думали, что немцы обстреливают гетто. Началась паника, евреи бросились в укрытия.
И только немногие в гетто знали, что происходит.
У нас уже была своя оружейная мастерская, которая выпускала немало продукции. Наши бомбы были примитивными, но оригинальной конструкции и довольно большой мощности. Немцы позднее удивлялись тому, что мы смогли делать их. Мы также готовили бутылки с зажигательной смесью для борьбы с танками.
Не предполагая, что немцы собираются сжечь все гетто, мы готовили зажигательную смесь, чтобы, отступая, сжигать дома, имущество, ничего не оставляя немцам.
Сырье для оружейной мастерской мы добывали тоже с помощью поляков-подпольщиков на арийской стороне.
Три месяца, отделявшие первое восстание от второго, были для еврейских бойцов месяцами интенсивной деятельности. Много энергии было затрачено на организацию отрядов и приобретение оружия, но еще больше на то, чтобы стать фактически властью в гетто. Евреи все с большим доверием прислушивались к нашим словам. Наша пропаганда пустила корни.
Мы сумели убедить большинство евреев, работавших на фабриках, отказаться от их первоначального решения явиться на сборный пункт для отправки в лагеря. Безвыходность положения мешала простому еврею мыслить нашими категориями и думать о борьбе. Он предпочитал жизнь в лагере, пусть не надолго, немедленной гибели в Варшаве. Наше влияние сказалось в том, что к сроку, назначенному немцами, явилось лишь несколько десятков рабочих фабрик Тебенс-Шульц, да и из них часть привезли силой.
Из четырех тысяч рабочих щеточных мастерских для отправки в лагерь явилось лишь около двадцати. Немцы объявили день явки - днем ликвидации мастерской, но видя, что евреи не идут добровольно к месту сбора, и боясь столкновения с боевой организацией, отменили свое решение. За день до срока, назначенного для явки рабочих мебельной мастерской Гальмана, мы подожгли мастерскую, склады с готовой продукцией, сырьем и машинами, подготовленными немцами для отправки. Немцы не решились вывезти ни одного еврея из этой мастерской.
Немцы уже почувствовали силу нашей организации. Так, например, евреев, которых они сумели все же собрать для перевозки в лагеря, они уже не везли короткой дорогой к Умшлагплац, а выводили на арийскую сторону и оттуда окружным путем доставляли к Умшлагплацу. И все это они делали лишь потому, что боялись еврейских боевых групп, которые, как стало известно немцам, подстерегают колонны, чтобы отбить захваченных немцами евреев.
Наша организация выпустила листовку, в которой призывала еврейских рабочих не идти в лагеря, а если немцы попытаются вывезти их силой, то старикам отправиться в убежища, а молодым подняться на борьбу, ибо в Травниках и в Понятове всех ждет та же участь, что и в Треблинке.
Немецкий уполномоченный выпустил контр-листовку, в которой вступил с нами в дискуссию. В листовке говорилось, что только он - Тебенс - является истинным защитником еврейского населения и что в лагерях евреи спокойно переживут войну. С другой стороны - утверждалось там - боевая организация лишь предает интересы евреев, подстрекая их к сопротивлению и борьбе, в которой они неминуемо погибнут.
Мы срывали эти листовки со стен и уничтожали их. Но они сильно подняли престиж нашей организации. Тот факт, что немцы вступили с нами в полемику, подтверждал нашу силу.
Мы продолжали начатую еще до восстания чистку гетто, чтобы не допустить никакого сотрудничества с немцами.
Наши пули настигали предателей на улицах, в домах. Оставшиеся в живых дрожали за свою шкуру. Подозреваемых в сотрудничестве с немцами мы заключали в тюрьму до окончания следствия. Тем, чья вина была доказана, - не избежать было смерти. Среди казненных нами агентов гестапо были и "видные" предатели: некая Анна Милевич, 72-летний Альфред Носсиг и другие.
У Носсига ми нашли копию письма в гестапо, где он писал о настроениях евреев гетто, о работе боевой организации и т. д. Смерть Носсига была ударом для немцев. Он был одним из важных агентов гестапо, и немцы получали от него ценные сведения. Носсига казнили члены группы Дрор: Авраам Дрейер, Файвл Шварцштейн и Мотек Финкельштейн. Как только немцы узнали о нашей расправе с Носсигом, они явились к нему на квартиру и конфисковали все бумаги, к которым наши товарищи, к сожалению, не смогли добраться.
Доносчики-поляки также целыми днями крутились в гетто и докладывали обо всем гестапо. Они охотились за убежищами и бункерами и в то же время грабили все, что евреи заготовили на черный день. Наша боевая организация решила покончить с ними. Мы выслеживали их несколько дней, а потом открыли по ним огонь на улице. Поляки ответили огнем, но не попали ни в кого из наших. Один грабитель был ранен, остальные разбежались. С тех пор поляки-доносчики не появлялись в гетто.
Мы расправлялись и с шайками грабителей, которые завелись здесь. Темные элементы, воспользовавшись удобным моментом, покупали оружие, вкладывая в "дело" несколько тысяч злотых, и наводили страх на жителей гетто. Они бесчинствовали по ночам в еврейских домах, выдавая себя за членов боевой организации, пришедших собирать налог на приобретение вооружения. Однако люди сразу обнаруживали обман, ибо наши бойцы вели себя иначе и разговаривали иначе - проверяли сначала материальные возможности каждого, чтобы справедливо определить сумму налога.
Шайки грабителей забирали все без разбору и у бедных, и у богатых: они снимали с рук часы, украшения, забирали деньги, еще не изношенную одежду и даже припрятанные на черный день продукты. Эти еврейские банды наводили ужас на гетто. А в довершение зла к ним присоединились и польские банды, которые проникали в гетто с "арийской" стороны, приходили по подземным каналам, вламывались в квартиры, разбойничали. Иногда в ночной тишине вдруг начиналась перестрелка между самими бандами, но бутылка водки разрешала в конце концов спор. Улица Мила превратилась в джунгли: один нападал на другого, по ночам слышались крики евреев, на которых напали грабители.
Наша организация спешила на помощь ограбленным: услышав в ночи крики, наши парни бросались к месту происшествия, несмотря на комендантский час. Жители гетто видели в нас своих защитников и сообщали нам о всех случаях грабежа.
Грабители боялись наших ребят и старались не попадаться нам на глаза. Наткнувшись на такого, мы разоружали его и арестовывали на некоторое время, после чего предупреждали, что если он попадется вторично, то будет расстрелян. Мы пытались выведать у арестованных имена их сообщников, чтобы обезвредить и их. Многих нам удалось задержать.
В одном доме на улице Мила наши ребята поймали шайку с награбленным имуществом. Имущество это было роздано пострадавшим, а грабителей мы обезоружили и арестовали. Нам удалось захватить многих прямо в их убежищах и наказать их. В конце концов грабеж перестал быть доходным делом.
Чем крепче становилась боевая организация, тем сильнее мы досаждали немцам. Как-то раз в мастерской Шульца вахтеры - "веркшуц" - арестовали 40 евреев за неявку на работу. Наши ребята немедленно явились на вахту и приказали охранникам лечь на пол. Захваченные врасплох они подчинились приказу, и наши парни освободили рабочих. Операция эта произвела большое впечатление на евреев.
В субботу, 13 марта 1943 года, бойцы сопротивления напали на двух вахтеров предприятия Штайера, известных зверскими издевательствами над еврейскими рабочими. Один из вахтеров был убит, а второй ранен. Карательная группа, посланная немцами сразу после этого, организовала погром на улице Мила, во время которого погибло 120 евреев. В тот день боевая организация приказала всем своим отрядам воздержаться от новых стычек с немцами, чтобы не были обнаружены раньше времени (до начала акции) наши убежища.
Как-то утром польские полицейские, охранявшие еврейский банк на улице Налевки 37, задержали проходившего мимо бойца - Хаима Фримера с оружием и двадцатью тысячами злотых, которые он должен был перевезти из одной группы в другую. Мгновенно было вызвано несколько боевых групп, которые окружили здание банка и всю улицу Налевки. Мы направили посыльных к полицейским и объявили, что если деньги и оружие не будут возвращены, полицейским не выйти живыми из гетто. В качестве компенсации мы требовали также, чтобы полицейские сдали часть своего оружия. Поляки не на шутку испугались и готовы были вернуть нам деньги и захваченное оружие, умоляя не отбирать их собственное оружие, ибо тогда немцы накажут их. Когда мы согласились удовлетворить эту просьбу, они стали просить, чтобы одна из боевых групп проводила их до ворот гетто. Мы заверили поляков, что их никто не тронет, и на том дело кончилось.
Земля гетто горела под ногами немцев. Они уже не шагали по ней с обычной уверенностью. Немцы опасались ходить в одиночку по улице Мила, которая, по их словам, являлась гнездом еврейских бунтовщиков.
Начало апреля 1943 года. Немецкие планы уничтожения последних евреев Варшавы не выполнены. Акция ликвидации мастерских провалилась. Давно прошел срок, назначенный для перевозки евреев в лагеря, а в мастерских еще работают евреи. В центральном гетто и в мастерских растут боевые группы. Тем, кто не мог участвовать в вооруженной борьбе, удалось в короткий срок построить такие надежные убежища, что немцам нелегко будет взять их.
Вся немецкая стратегия и политическая хитрость, которые помогли им поработить всю Европу, оказались несостоятельными перед остатками евреев Варшавы.
Первые весенние ветры принесли запах резни. Никто не знал, какие дьявольские планы задуманы врагом, но все знали, что дни наши сочтены. Упорные слухи о том, что вот-вот начнется акция уничтожения, ежеминутно повторялись и усиливались, парализуя еще оставшиеся жизненные силы. Каждый день, даже по нескольку раз в день, евреи вдруг бросали свои дела, скрываясь в убежища. Работники юденрата оставляли конторы на произвол судьбы. Торговцы бросали свой товар.
Все эти слухи о будто бы начавшейся акции возникали от того, что каждый по-своему расшифровывал одному ему известные приметы:
один заметил, что у ворот гетто больше немцев, чем обычно; другой, наоборот, не заметил немца у ворот; третий слышал слишком сильный гул моторов с той стороны, - и по гетто сразу разносится слух, что надо прятаться.
Таких "примет" всегда было достаточно, и от каждой из них стыла кровь в жилах и нападал страх.
И хотя акция еще не началась, были все основания для таких настроений.
Каждый день в гетто появлялись два бандита - Блешер и Клостермейер, которые проводили по собственному усмотрению "малые акции": открывали беспорядочную стрельбу, оставляя всегда несколько трупов. Когда они еще не пронюхали, что у евреев есть оружие, бандиты врывались в дома, дворы, на чердаки, рыскали по убежищам и проникали во все дыры. Наткнувшись на еврея, они били и мучили его, пока он не падал мертвым. Позже бандиты стали осторожнее, они не ходили по домам, но наводили ужас на евреев издалека, стреляя в окна и двери. Их появление в гетто вызывало такую же панику, как сообщение о том, что началась акция.
Спеша в бункеры, никто толком не знал причины паники, и только, когда все успокаивались и люди выползали из своих нор, выяснялось, какой опасности удалось избежать.
Мы знали, что дни наши сочтены. Мы были настороже, подготовка к борьбе велась интенсивно. Мы старались использовать каждую минуту, чтобы исправить собственные просчеты и недоделки.
В боевых группах царило оживление. Днем и ночью они выходили на задания: одни расправлялись с прислужниками гестапо, другие ликвидировали банды грабителей, третьи - отбивали у немцев арестованных евреев, рабочих, которых немцы силой увозили из мастерских, четвертые - отправлялись собирать деньги и конфисковывать хлеб и продукты у тех, кто не хотел давать их на нужды организации.
Все части этого механизма, именуемого Еврейской Боевой Организацией, работали слаженно: каждый на своем месте, каждый, выполняя свои функции.
Последние дни перед ликвидацией гетто мы использовали для создания новых боевых отделений из резервных групп, не имевших до сих пор оружия.
К 19 апреля организация насчитывала двадцать две группы: пять групп движения Дрор, по четыре - Гашомер Гацаир, ППР, Бунд и по одной от Поалей Цион - Ц.С., Поалей Цион - левые, Гордония, Акива и Ганоар Гациони.
За несколько дней до 19 апреля Брандт явился в юденрат со льстивыми обещаниями. Он, оказывается, "заботится" о том, чтобы еврейские дети дышали чистым воздухом, и потому он предлагает расчистить площадь перед юденратом под детскую площадку. Брандт также обещал евреям мацу на Пасху. Но тот, кто уже испытал на себе лживость немецких обещаний вообще и циничный садизм Брандта, в частности, знал, что эти обещания - признак приближения часа уничтожения гетто. Но были и такие, которые растолковали этот визит иначе. Мне довелось беседовать с несколькими евреями, в том числе и с сознательными, которые высказали предположение, что нескольким тысячам оставшимся в гетто евреев уже не грозит опасность. Гитлер, рассуждали они, поставил себе цель ликвидировать еврейство и уничтожить национальную еврейскую жизнь. И этого он добился. Независимо от того, останутся ли эти несколько тысяч в живых или нет, польского еврейства уже не существует. И этот трагичный факт дает нам шанс остаться в живых. Я понимал, как жестоко отнимать у них последнюю надежду, но все же пытался развеять их иллюзии.
Однако они не соглашались с моими пессимистическими прогнозами.
Даже самые большие пессимисты полагали, что Пасху мы, по крайней мере, отпразднуем. Готовились к празднику по всем правилам. Мы пекли мацу, правда, из непросеянной муки (раввины разрешили), готовили посуду, вино к Седеру, проветривали одежду, мыли все и чистили, как в старое доброе время. Приближение праздника чувствовалось в домах и во дворах.
*
За день до праздника, в ночь с 18 на 19 апреля, страх охватил евреев гетто: видно, уже не придется отметить праздник. Упрямо поползли слухи, что утром начнется акция. Иногда, правда, слышались успокаивающие голоса: а, может, это напрасные волнения, как не раз уже было в последние дни и недели. Но искра надежды погасла, когда в гетто пришли люди, говорившие со своими приятелями из мастерских Тебенс-Шульц. Те передали, что в районе ликвидированного малого гетто заметно интенсивное движение немецких войск.
Кто-то передал, со слов поляка-полицейского, что завтра начнется акция. Евреи, возвращающиеся с работы на арийской стороне, рассказали, что охрана у ворот гетто значительно усилена.
В эту ночь евреи уже не спали. Всю ночь паковали вещи: белье, постели, продукты, - и уносили в бункеры. Такого оживленного движения на улицах, во дворах, во всем гетто, как в эту лунную ночь, не было даже днем. Одни направляются к знакомым послушать новости и поделиться своими вестями, другие с мешками, со всем оставшимся добром за плечами, идут в бункеры. Страх плестись по улицам пропал. Немцев в гетто не было, и вся "власть" на улицах - еврейская. Но и это расценивается как плохой признак.
И для боевой организации это была тревожная ночь. Во всех подразделениях объявлено чрезвычайное положение. До полуночи все должны бодрствовать и оставаться на местах. Но и после полуночи не наступило никаких новых указаний и чрезвычайное положение осталось в силе. В час ночи наше командование получило новые донесения и сразу мобилизовало все подразделения. Нас собрали и объявили, что считанные часы остались до последнего боя с врагом. Все бойцы разошлись по своим местам, были назначены связные и наблюдатели, которые должны докладывать связным обо всем, что происходит на улицах и на позициях.
Затем бойцов отпустили ненадолго, чтобы они закончили свои личные дела: каждый получил вещмешок с бельем, продуктами, перевязочными материалами. Кроме имевшегося уже у бойцов оружия, они получали гранаты, бутылки с зажигательной смесью и другое снаряжение.
Мы начали лихорадочно готовиться к бою: строили баррикады, укрепляли позиции. Бойцы использовали для создания позиции каждое место, казавшееся удобным. Там, где готовились встретить врага, мы оставляли запасные ходы, другие позиции баррикадировали и укрепляли так, чтобы сделать их недоступными для врага, между позициями прокладывали потайные ходы для связи на случай необходимости.
Около трех часов ночи все уже были в боевой готовности. Каждый боец стоял на своем месте, ожидая врага. Только небольшие группы патрулировали на дворах и улицах, торопя евреев спуститься в бункеры.
В пять утра на территории гетто, кроме членов боевых организаций, не было ни живой души. Все находились под землей и, затаив дыхание, ждали дальнейших событий. Наши ребята на постах замерли в ожидании.
И час настал.
|
|