Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным Т. Снайдер

Раздел 1. ГОЛОД В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ

1933-й год был голодным для всего западного мира. Улицы американских и европейских городов кишели мужчинами и женщинами, потерявшими работу и привыкшими стоять в очередях за едой. Предприимчивый молодой валлийский журналист Гарет Джоунс видел, как в Берлине безработные немцы оживлялись, заслышав голос Гитлера. В Нью-Йорке его поразила беспомощность американских рабочих через три года после начала Великой депрессии:

"Я видел сотни и сотни бедняков, выстроившихся гуськом, на некоторых были обноски некогда хорошей одежды, все ожидали, что им каждому выдадут по два бутерброда, пончику, чашке кофе и сигарете".

В Москве, куда Джоунс прибыл в марте, голод в капиталистических странах был поводом для празднований: казалось, Депрессия была предвестницей мировой социалистической революции. Сталин и его ближайшее окружение хвастались неизбежным триумфом системы, построенной ими в Советском Союзе(5).

Вместе с тем, в 1933 году голодали и советские города, особенно города Советской Украины. В Харькове, Киеве, Сталино и Днепропетровске сотни тысяч людей ежедневно простаивали в очередях за простой буханкой хлеба. В Харькове, тогдашней столице республики, Джоунс видел новый тип страдания: люди в два часа ночи выстраивались в очереди возле магазинов, которые открывались в семь утра. В обычный день сорок тысяч человек стояли за хлебом. Люди так отчаянно старались удержать свое место в очереди, что цеплялись за пояс впереди стоящего. Некоторые настолько ослабевали от голода, что не могли стоять без посторонней помощи. Ожидание растягивалось на целый день, а иногда на два. Беременные женщины и калеки-ветераны лишились права не стоять в очередях; чтобы поесть, им приходилось ждать вместе со всеми. Где-то в очереди заголосит женщина, и по всей очереди эхом прокатываются стоны - так, что многотысячная группа становится похожа на зверя, испытывающего инстинктивный страх(6).

Жители городов Советской Украины боялись потерять место в хлебной очереди и боялись умереть от голода. Они знали, что только в городе была надежда на пропитание. За предыдущие пять лет украинские города быстро разрослись, впитывая в себя крестьян и превращая их в рабочих и служащих. Сыновья и дочери украинского села, вместе с евреями, поляками и русскими, населявшими эти города значительно дольше, зависели от продовольствия, которое они покупали в магазинах. У их семей, оставшихся в селах, не было ничего. Это была нетипичная ситуация. Обычно в голодные времена горожане устремлялись в села. В Германии или США фермеры почти никогда не голодали, даже во время Великой депрессии. Рабочим и дипломированным специалистам в городах приходилось продавать яблоки или воровать их, но всегда где-нибудь в Альтеланде или Айове были сад, зернохранилище или мясная кладовая. Украинским же горожанам некуда было податься и тщетно было искать помощи на селе. У большинства были продуктовые карточки, по которым они могли купить хлеба. Чернила на бумаге давали шанс выжить, и они это понимали(7).

Доказательства этому встречались на каждом шагу. Голодающие селяне просили милостыни у стоявших в очередях за хлебом, просили крошек. В одном городе пятнадцатилетняя девочка дошла до головы очереди и была забита до смерти продавцом. Городским домохозяйкам, стоявшим в очередях, приходилось смотреть, как крестьянки умирали от голода на тротуарах. Школьница утром по дороге в школу видела умирающих, а после обеда, возвращаясь из школы, - уже мертвых. Молодой коммунист увидел крестьянских детей и сказал, что это "живые скелеты".

Член партии в индустриальном Сталино сокрушался, находя на пороге собственного дома трупы умерших от голода. Парочки, прогуливающиеся в парке, не могли не замечать знаков, запрещающих копать могилы. Врачам и медсестрам не разрешали лечить (или кормить) голодающих, которые приходили в госпиталя. Городская милиция хватала и увозила изголодавшихся уличных мальчишек. В городах Советской Украины милиция ежедневно арестовывала сотни детей; в один из дней в начале 1933 года харьковская милиция должна была выполнить план на арест двух тысяч детей.

Приблизительно 20000 детей были обречены на смерть в харьковских бараках. Дети просили милиционеров разрешить им, по крайней мере, умереть от голода на свежем воздухе:

"Дайте умереть спокойно. Я не хочу умирать в застенках"(8).

Голод в городах Советской Украины был намного ужаснее голода в любом из городов западного мира. В 1933 году в Советской Украине от голода умерло несколько десятков тысяч горожан, однако подавляющее большинство мертвых и умирающих в Советской Украине были селяне - именно те люди, чьим трудом был выращен хлеб, который теперь продавался в городе. Украинские города жили, а украинское село вымирало. Горожане не могли не замечать бедственного положения крестьян, которые, вопреки, казалось бы, здравому смыслу, уходили с полей в поисках пропитания. Железнодорожная станция в Днепропетровске была заполнена голодающими селянами, слишком ослабленными даже для того, чтобы просить подаяния. В поезде Гарет Джоунс повстречал крестьянина, раздобывшего немного хлеба, который у него конфисковала милиция. "Они забрали у меня хлеб", - повторял он снова и снова, зная, как подвел свою голодающую семью. На станции в Сталино голодающий крестьянин совершил самоубийство, прыгнув под поезд. Этот город, индустриальный центр юго-востока Украины, основал в имперский период Джон Хьюз, валлийский промышленник, на которого в свое время работала мать Гарета Джоунса. Город какое-то время назывался в честь Хьюза, теперь же носил имя Сталина (ныне это город Донецк)(9).

Сталинская пятилетка, завершившаяся в 1932 году, вызвала развитие промышленности ценой обнищания народа. Страшным свидетельством таких новых контрастов были смерти крестьян вдоль железнодорожных путей. По всей Советской Украине пассажиры железных дорог становились невольными участниками жутких несчастных случаев. Голодные селяне шли в города по железной дороге, теряя от слабости сознание и падая на рельсы. В Харцизске селяне, которых прогнали со станции, повесились на привокзальных деревьях.

Советский писатель Василий Гроссман, возвращаясь из родного Бердичева от родственников, видел женщину, которая просила хлеба под окном его купе. Политический эмигрант Артур Кёстлер, приехавший в Советский Союз помогать строить социализм, столкнулся с похожей ситуацией. Много позже он писал, что за пределами харьковской станции крестьянки протягивали на руках

"к окнам вагонов жутких младенцев с огромными недержащимися головами, тонкими, как палочки, руками и ногами и раздутыми выпирающими животами".

Он считал, что дети в Украине выглядели как "эмбрионы в бутылках со спиртом". Все это происходило за много лет до того, как эти двое, считающиеся теперь моральными свидетелями двадцатого века, написали об увиденном(10).

Городским жителям привычнее было видеть селян на рынке, где те раскладывали дары природы и продавали свои товары. В 1933 году селяне ездили на знакомые городские рынки не торговать, а просить милостыню. Рыночные площади, на которых теперь не было ни товаров, ни покупателей, излучали только дисгармонию смерти. Ранним утром единственным звуком было тихое дыхание умирающих, съежившихся под лохмотьями, некогда бывшими одеждой. Одним весенним утром среди кучи мертвых крестьян на харьковском рынке лежал младенец и сосал грудь матери, чье лицо было безжизненно-серым. Прохожие видели такое и раньше - не только беспорядочно лежащие трупы, не только мертвую мать с живым младенцем, но именно такую сцену: крошечный ротик, последние капли молока, холодный сосок. У украинцев было для нее название. Проходя мимо, они тихонько говорили сами себе: "Вот они, почки социалистической весны"(11).

-------

Массовый голод 1933 года был результатом сталинской пятилетки, воплощенной в жизнь с 1928 по 1932 гг. В те годы Сталин взял под контроль верхушку Коммунистической партии, протолкнул политику индустриализации и коллективизации, а также стал суровым отцом побежденного населения. Он трансформировал рынок в план, превратил крестьян в рабов, а пустыни Сибири и Казахстана - в ряд концентрационных лагерей. Его политический курс уничтожил десятки тысяч человек посредством казни, сотни тысяч - посредством измождения и подверг миллионы риску умереть от голода. Не без оснований Сталин беспокоился еще и из-за оппозиции внутри Коммунистической партии, но он обладал огромным политическим талантом, ему прислуживали угодливые сатрапы и он был на вершине бюрократического аппарата, утверждавшего, что предвидит будущее и создает его. А будущим был коммунизм, предполагавший тяжелую индустрию, которая, в свою очередь, требовала коллективизированного сельского хозяйства, а оно, в свою очередь, требовало контроля над огромнейшей социальной группой Советского Союза - над крестьянством(12).

Крестьянин (особенно, видимо, украинский) вряд ли видел себя инструментом в великой механизации истории. Даже если он и осознавал полностью конечную цель советской политики (что мало вероятно), вряд ли он мог ее одобрять. Он был вынужден сопротивляться политике, вознамерившейся забрать у него землю и свободу. Коллективизация должна была означать большую конфронтацию между самой многочисленной группой в Советском Союзе (крестьянством) и Советским государством с его милицией, тогда именовавшейся ОГПУ. Ожидая этого сопротивления, Сталин приказал в 1929 году совершить самое массовое развертывание государственной власти в советской истории. Труд построения социализма, как говорил Сталин, будет как "прилив океана". В декабре того года он объявил, что "кулаки" будут "ликвидированы как класс"(13).

Большевики представляли историю как борьбу классов, когда бедные устраивают революцию против богатых, чтобы двигать историю вперед. Поэтому официально план уничтожения "кулаков" был не простым решением набирающего силу тирана и его верной свиты - это была историческая необходимость, подарок из рук суровой, но великодушной Клио. За неприкрытой атакой органов государственной власти на категорию людей, не совершивших никакого преступления, последовала вульгарная пропаганда. На плакате под заголовком "Уничтожим кулака как класс!" один "кулак" изображен под колесами трактора, второй - в виде обезьяны, собирающей зерно, а третий - сосущим молоко прямо из коровьего вымени.

Эти люди не были людьми, они были животными - таков был смысл изображенного(14).

На практике государство решало, кто "кулак", а кто нет. Милиция должна была депортировать успешных крестьян, которые теряли от коллективизации больше всех.

В январе 1930 года Политбюро распорядилось, чтобы милиция проверяла крестьян по всему Советскому Союзу. В соответствующем приказе ОГПУ от 2 февраля указывалось, какие именно меры необходимы для "уничтожения кулака как класса". В каждой отдельной местности группа из трех человек, "тройка", решала судьбу крестьян. "Тройка" состояла из работника государственных органов милиции, местного члена партии и представителя прокурорских органов. Она была уполномочена выносить быстрые и жесткие приговоры (смерть или ссылка) без права опротестования. Местные коммунисты могли выдвигать свои предложения.

"На собраниях сельского совета, - говорил местный партиец, - мы записываем в кулаки тех, кого посчитаем нужным".

Хотя в Советском Союзе существовали законы и суды, их теперь игнорировали в пользу простых решений трех человек. Около тридцати тысяч советских граждан были расстреляны по приговору таких "троек"(15).

За первые четыре месяца 1930 года 113637 человек были насильно вывезены из Советской Украины как "кулаки". Это означало, что около 30000 крестьянских домов опустели один за другим, а их ничего не подозревавшим обитателям дали мало времени (или же совсем не дали) приготовиться к неизвестности. Это означало тысячи неотапливаемых товарных вагонов, наполненных перепуганными и больными людьми, увозящих их в восточно-европейскую часть России, на Урал, в Сибирь или Казахстан. Это означало ружейные выстрелы и крики ужаса на рассвете последнего дня, встреченного крестьянами дома; это означало обморожение и унижение в вагонах во время пути, а также страдание и смирение, когда крестьян выгружали в качестве рабсилы в тайге или в степи(16).

Украинские крестьяне знали о депортациях в лагеря заключенных, которые коснулись их, начиная с середины 1920-х годов. Теперь они пели то, что было традиционным причитанием:

Ой Соловки, Соловки, далека дорога,

Сердце мліє, болять груди, На душі тривога.

Соловки были тюремным комплексом на острове в Арктическом море. В представлении украинских крестьян Соловки символизировали все чужое, репрессивное и находившееся невыносимо далеко от родины. Для коммунистических же лидеров Советского Союза Соловки стали первым местом, где труд депортированных обернулся прибылью для государства. В 1929 году Сталин решил воплотить пример Соловков по всему Советскому Союзу и приказал соорудить "специальные поселения" и концентрационные лагеря. Концлагеря были разграниченной зоной труда, обычно огороженной забором и охраняемой. Специальные поселения были новыми селами, построенными самими же заключенными после того, как их выгружали в пустой степи или тайге.

Среди 1,7 миллиона "кулаков", депортированных в специальные поселения Сибири, европейской части России и Казахстана(17), насчитывалось около трехсот тысяч украинцев.

Массовая депортация крестьян в качестве наказания совпала с массовым использованием принудительной рабочей силы в советской экономике. В 1931 году спецпоселения и концлагеря свели в единую систему, известную как ГУЛАГ, который сам советский режим называл "системой концлагерей".

ГУЛАГ начался вместе с коллективизацией сельского хозяйства и зависел от нее. Он в конечном итоге состоял из 476 лагерей, где отбывали заключение около восемнадцати миллионов человек, из которых от полутора до трех миллионов умрут до окончания срока своего заключения. Свободный крестьянин стал рабсилой, занятой построением гигантских каналов, шахт и заводов, призванных, как полагал Сталин, модернизировать Советский Союз(18).

Украинских крестьян чаще всего посылали копать Беломорский канал (канал между Белым и Балтийским морем), идеей которого Сталин был особенно одержим. В течение года и девяти месяцев около 170000 людей долбили промерзшую землю кирками, лопатами, иногда глиняными черепками и даже голыми руками. Они умирали тысячами от истощения и болезней на дне сухого канала, который после окончания работ в 1933 году оказался малопригодным для водных перевозок. Уровень смертности в спецпоселениях тоже был высоким. Советские власти рассчитывали, что в спецпоселениях умрут пять процентов заключенных, но на деле показатель достигал от десяти до пятнадцати процентов. Житель Архангельска, главного города у Белого моря, жаловался на бессмысленность затеи:

"Одно дело уничтожить "кулаков" в экономическом смысле, но уничтожить их детей в физическом смысле - это ничто иное, как варварство".

Дети умирали на дальнем севере в таком количестве, что

"их трупы привозили на кладбище по три-четыре без гробов".

Группа рабочих в Вологде сомневалась в том, действительно ли "дорога к мировой революции" должна пролегать "по трупам этих детей"(19).

Уровень смертности в ГУЛАГе был высоким, но не выше того, который скоро придет в украинские села. Рабочие Беломорканала получали очень хорошие пайки: примерно 600 граммов хлеба (около 1300 калорий) в день. Такой рацион был лучше, чем тот, что в это же самое время был в Советской Украине. Рабсила на Беломорканале получала в два, в три, а то и в шесть раз больше того, что получали в колхозах в 1932-м и 1933 годах крестьяне, оставшиеся в Советской Украине (если они вообще что-нибудь получали)(20).

В первые недели 1930 года коллективизация в Советской Украине и по всему Советскому Союзу продвигалась ошеломляющими темпами. Москва присылала в столицы Советских республик план на то, сколько районов нужно коллективизировать, а партфункционеры на местах обещали план перевыполнить.

Украинское руководство обещало коллективизировать всю республику за год. Затем партактивисты на местах, желая выслужиться перед начальством, пошли еще дальше и пообещали завершить коллективизацию за девять-двенадцать недель. Угрожая депортацией, они принуждали крестьян подписывать документы об отказе от земли и вступать в колхозы. ОГПУ в случае необходимости применяло силу, иногда - смертоносную. Для подкрепления работникам ОГПУ и чтобы покорить крестьян, на село были присланы двадцать пять тысяч рабочих. Рабочие, которых инструктировали, что крестьяне виноваты в нехватке продовольствия в городах, обещали пустить "кулака на мыло"(21).

К середине марта 1930 года 71% возделываемых земель Советского Союза принадлежал (по крайней мере, теоретически) колхозам. Это означало, что большинство крестьян отписали свою землю колхозу и вступили в коллектив. У них больше не было формального права использовать землю для собственных нужд. Как члены коллектива они зависели от руководителей коллектива в вопросах найма, зарплаты и продовольствия. Они уже потеряли или все еще постепенно теряли свою скотину, а в плане оборудования зависели от машин (которых обычно не хватало) из новых машинно-тракторных станций. На этих станциях, которые были центрами политического контроля на селе, никогда не было нехватки в начальстве и представителях ОГПУ(22).

Вероятно, крестьян в Советской Украине ужасала потеря собственной земли даже больше, чем в Советской России, где традиционно существовали общины. Вся их история была нескончаемой борьбой с землевладельцами, которых они, казалось, наконец-то победили во время большевистской революции. Но сразу же после нее, с 1918 по 1921 год, большевики, сражаясь на фронтах гражданской войны, реквизировали у крестьян продовольствие. Поэтому у крестьян были все причины не доверять Советскому государству.

Ленинскую политику компромисса 1920-х годов встречали очень хорошо, хотя крестьяне и подозревали (не без основания), что в один прекрасный день ее могут отменить.

В 1930 году коллективизация казалась им "второй панщиной", началом нового рабства - только теперь не у господ, как было раньше, а у Коммунистической партии. Крестьяне Советской Украины боялись потери независимости, доставшейся им такой дорогой ценой, но еще они боялись голода и того, что будет с их бессмертными душами(23).

Сельское население Советской Украины было преимущественно тихим, религиозным. Многие молодые и амбициозные люди под влиянием официального коммунистического атеизма уехали в большие украинские города или же в Москву и Ленинград.

Хотя православная церковь подвергалась гонениям со стороны атеистического коммунистического режима, крестьяне оставались православными верующими и многие рассматривали вступление в колхоз как сделку с дьяволом. Некоторые верили, что сам дьявол пришел на землю в человеческом обличии партийного активиста, а его книга учета трудодней - это книга ада, обещающая муки и проклятие. Новые машинно-тракторные станции выглядели как форпосты "геенны огненной". Некоторые польские крестьяне в Украине, которые были римо-католиками, также рассматривали коллективизацию в терминах апокалипсиса. Один поляк так объяснял сыну, почему они не вступают в колхоз:

"Не хочу продавать свою душу дьяволу".

Зная о такой религиозности, партийные активисты распространяли то, что они называли первой заповедью Сталина: колхоз снабжает сначала государство, а уже затем - людей. Насколько крестьяне знали, первая библейская заповедь звучала так:

"Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим"(24).

Из-за депортации "кулаков" в ГУЛАГ украинские селяне остались без своих лидеров, но и в отсутствие депортированных "кулаков" они пытались спасти себя и своих односельчан. Они старались сберечь свои небольшие огороды - эти маленькие клочки автономии. Они стремились держать свои семьи подальше от государства, которое теперь физически воплощало себя в колхозах и машинно-тракторных станциях. Они продавали или забивали скотину, не желая отдавать ее колхозам. Отцы и мужья посылали своих дочерей и жен драться с партийными активистами и милицией, считая, что женщин вряд ли станут депортировать. Иногда мужчины переодевались в женское платье, чтобы воткнуть тяпку или лопату в местного коммуниста(25).

Важно, однако, помнить, что у крестьян было мало оружия и они были плохо организованы. У государства фактически была монополия на огнестрельное оружие и боеприпасы. Действия крестьян протоколировал могущественный аппарат ОГПУ, который, видимо, хоть и не понимал их мотивов, но понимал общее направление их протестов.

ОГПУ зарегистрировало почти миллион случаев индивидуального сопротивления в Украине в 1930 году. Из всех массовых крестьянских восстаний в Советском Союзе в марте того года почти половина произошла в Украине. Некоторые украинские крестьяне "голосовали ногами" - бежали на запад, через границу в соседнюю Польшу. Их примеру следовали целые села: селяне поднимали церковные хоругви, кресты, а иногда просто привязанные к палкам черные флаги и так двигались на запад к границе. Тысячи из них достигли Польши, где все больше людей узнавали о голодной жизни в Советском Союзе(26).

Бегство крестьян в Польшу было международным позором и, видимо, источником серьезной обеспокоенности для Сталина и Политбюро. Это значило, что власти Польши, которые в то время пытались наладить отношения с собственным большим украинским национальным меньшинством, узнали о планах и последствиях коллективизации. Польские пограничники терпеливо проводили интервью с беженцами и узнавали детали проведения коллективизации и ее провала. Некоторые из крестьян умоляли Польшу вмешаться и прекратить их муки.

Кризис беженцев также вооружил Польшу главным оружием пропаганды против Советского Союза.

Во времена Юзефа Пилсудского Польша никогда не планировала наступательной войны на Советский Союз, но строила планы на случай непредвиденного развала Советского Союза вдоль национальных границ и даже предпринимала некоторые шаги по ускорению такого курса событий. Даже когда украинцы бежали из Советского Союза, Польша засылала своих шпионов в противоположном направлении - подстрекать украинцев к восстанию. На своих пропагандистских плакатах они называли Сталина "голодным царем", который экспортирует зерно, в то время как его собственные люди голодают.

В марте 1930 года члены Политбюро опасались того, что "польское правительство может вмешаться"(27).

Коллективизация была общей политикой, Советский Союз был громадным государством, и нестабильность на одном пограничье нужно было рассматривать в свете общих сценариев войны.

Сталин и советское руководство считали Польшу западной частью международного капиталистического окружения, а Японию - восточной его частью. Польско-японские отношения были достаточно хорошими, и весной 1930 года Сталина, кажется, больше всего волновала угроза совместного польско-японского вторжения. Советский Союз, будучи самой большой страной в мире, простирался от Европы до Тихого океана, и Сталину приходилось следить не только за европейскими режимами, но и за азиатскими амбициями Японии.

Военная репутация Токио была создана за счет россиян: Япония возникла как мировая держава, победив Российскую империю в русско-японской войне 1904-1905 годов и отобрав себе железную дорогу, построенную россиянами и ведущую в тихоокеанские порты. Сталину было хорошо известно, что и Польшу, и Японию интересовали Советская Украина, а также национальный вопрос внутри Советского Союза. Похоже, что Сталин довольно глубоко переживал историю российского унижения в Азии. Ему нравилась песня "На сопках Маньчжурии", в которой японцам была обещана кровная месть(28).

Таким образом, подобно тому, как хаос, принесенный коллективизацией, на западе Советского Союза усилил страхи польской интервенции, так и беспорядки на востоке Советского Союза, казалось, были на пользу Японии. В Советской Центральной Азии, особенно в преимущественно мусульманском Казахстане, коллективизация вызвала еще больший хаос, чем в Советской Украине. Там требовались гораздо более серьезные социальные преобразования. Население Казахстана составляли не крестьяне, а кочевники, поэтому первый шаг по советской модернизации состоял в том, чтобы сделать их оседлыми. Еще даже до начала коллективизации кочевое население должно было превратиться в крестьян. Политика "оседлости" отобрала у пастухов их стада, а значит, и возможность себя прокормить. Люди перегоняли своих верблюдов или лошадей через границу в мусульманский Синьцзян-Уйгурский регион Китая (Туркестан), что вызывало у Сталина подозрения, будто они могли быть японскими агентами - мощной иностранной движущей силой во внутренних конфликтах Китая(29).

Все происходило не так, как планировалось. Коллективизация, которая должна была подкрепить советский порядок, вместо этого, казалось, дестабилизировала границы. В Советскую Азию, как и в советскую европейскую часть, пятилетка, которая должна была принести социализм, принесла вместо него невероятные страдания, а государство, которое должно было представлять справедливость, ввело очень традиционные меры защиты. Советских поляков депортировали из западного приграничья, а пограничные заставы были повсеместно укреплены. Мировая революция произошла бы за закрытыми границами, а Сталин предпринял бы меры по защите того, что он называл "социализмом в отдельно взятой стране"(30).

Сталину пришлось отвлечься от иностранных противников и переосмыслить внутренние планы. Он попросил советских дипломатов инициировать переговоры с Польшей и Японией относительно пактов о ненападении. Он проследил за тем, чтобы Красная армия на западных рубежах Советского Союза была приведена в полную боевую готовность.

Самым показательным было то, что Сталин временно приостановил коллективизацию. В статье от 2 марта 1930 года под блестящим заголовком "Головокружение от успехов" Сталин утверждал, что проблема с коллективизацией заключается в том, что ее претворяли в жизнь с чрезмерным энтузиазмом. Теперь он заверял, что принуждение крестьян вступать в колхозы было ошибкой.

После этого колхозы стали исчезать с такой же скоростью, с какой и создавались. В 1930 году крестьяне Украины собрали урожай озимой пшеницы и посеяли зерновые так, как если бы земля принадлежала им. Можно было простить им мысль о том, что победа была за ними(31).

Сталинское отступление было тактическим приемом.

Получив время на обдумывание, Сталин и Политбюро нашли более эффективные способы подчинить крестьян государству. В следующем году советская политика на селе внедрялась намного активнее. В 1931 году наступила коллективизация, так как у крестьян больше не было выбора. Низшие чины украинского отделения советской Коммунистической партии были уничтожены, чтобы те, кто работает с селом, были верны своему делу и понимали, что их ожидает в противном случае. Независимого крестьянина обложили налогами так, что вступление в колхоз было единственным спасением. Когда колхозы медленно перегруппировались, им дали непрямую власть над соседними независимыми крестьянами. Например, им разрешалось голосовать за то, чтобы отобрать у независимых крестьян зерно для посевной. Посевные зерновые, которые хранились от посева до посева, крайне необходимы любому крестьянину, работающему на земле. Отбор и сохранение посевного зерна составляет базовый принцип сельского хозяйства. Большую часть человеческой истории поедание посевного зерна было синонимом крайней степени отчаяния. Человек, у которого коллектив отбирал контроль над посевным зерном, терял возможность сам себя прокормить(32).

Возобновились депортации, коллективизация продолжалась. В конце 1930 и в начале 1931 годов около 32127 семей были депортированы из Советского Союза - приблизительно столько же, сколько и во время первой волны депортации годом ранее. Крестьяне считали, что умрут либо от истощения в ГУЛАГе, либо от голода, но поближе к дому (чему и отдавали предпочтение). Письма от высланных друзей и родственников иногда прорывались сквозь цензуру; в одном из них был совет:

"Что бы ни случилось, не едьте. Мы здесь умираем. Лучше прятаться, лучше умереть там, но что бы ни случилось - не едьте сюда".

Украинские крестьяне, подчинившиеся коллективизации, предпочитали, по выражению одного партактивиста, "смотреть в лицо голоду дома, чем ссылку в неизвестность". Поскольку коллективизация в 1931 году продвигалась медленнее (семья за семьей, а не все село сразу), сопротивляться было сложнее. Не было неожиданных атак, которые провоцировали бы отчаянное сопротивление. К концу того года новый подход одержал победу: около 70% возделываемых земель в Советской Украине были коллективизированы. Снова был достигнут показатель марта 1930 года и на этот раз - надолго(33).

После фальцстарта 1930 года Сталин одержал политическую победу в 1931-м. Однако триумф в политике не распространился на экономику. Что-то было не так с заготовкой зерна. Урожай 1930 года был обильным. Крестьяне, депортированные в начале 1930 года, на тот момент уже посеяли озимую пшеницу, а урожай ее мог собрать кто-нибудь другой. Январь и февраль, когда большинство сел были коллективизированы на бумаге в 1930 году, - это время, когда крестьяне в любом случае ничем особо не заняты. После марта 1930 года, когда колхозы распустили, у крестьян в качестве свободных людей было время собрать весенний урожай. Погода в то лето была необычайно хорошей. Урожай 1930 года в Украине задал стандарт, которого не могли добиться в 1931 году, даже если бы коллективизированное сельское хозяйство было таким же эффективным, как индивидуальное (а оно таковым не было).

Обильный урожай 1930 года стал базовым показателем, который партия использовала для планирования реквизиций в 1931 году. Москва ожидала от Украины значительно большего, чем Украина могла дать(34).

К осени 1931 года стал очевидным провал первого коллективизированного урожая. Причин этому было много: плохая погода, вредители сельхозкультур, нехватка рабочей скотины (поскольку крестьяне продали или забили скот); выпуск тракторов был не на таком уровне, как ожидалось; лучших крестьян депортировали; и посеву, и жатве мешала коллективизация; и, наконец, крестьяне, лишившись собственной земли, не видели причин работать старательно. Станислав Косиор, генеральный секретарь Коммунистической партии Украины, докладывал в августе 1931 года, что выполнить план реквизиции нереально из-за низких урожаев. Лазарь Каганович ответил ему, что настоящая проблема - это кражи и сокрытие зерна. Косиор, хоть и знал ситуацию лучше, приказал своим подчиненным действовать именно в этом направлении(35).

Почти половина урожая (неиспорченного) была вывезена из Советской Украины в 1931 году. Многие колхозы смогли выполнить возложенные на них нормы по реквизиции, только сдав и посевное зерно. Сталин 5 декабря приказал, чтобы колхозы, не выполнившие годовой план, сдали все свои посевные запасы. Возможно, Сталин полагал, что крестьяне прячут зерно, а угроза отобрать посевной материал заставит их сдать спрятанное. Однако к тому времени у многих из них действительно ничего не было.

К окончанию 1931 года многие крестьяне уже начинали голодать. Не имея собственной земли и с минимальной возможностью сопротивляться реквизициям, они просто не могли обеспечить себе достаточно калорийного питания.

Потом, в начале 1932 года, у них не было посевного зерна, чтобы посеять озимые. Партийное руководство Украины попросило о посевном зерне в марте 1932 года, но к тому времени посевная уже откладывалась, и это значило, что осенний урожай будет плохим(36).

В начале 1932 года люди просили о помощи. Украинские коммунисты взывали к своим руководителям по украинской Коммунистической партии, чтобы те попросили Сталина пригласить Красный Крест. Колхозники пытались писать письма государственному и партийному руководству. Одно из них, после нескольких абзацев формальной административной прозы, заканчивалось горькими словами: "Дайте хлеба! Дайте хлеба! Дайте хлеба!" Украинские коммунисты написали Сталину напрямую, в обход Косиора, в раздраженном тоне:

"Как мы можем строить социалистическую экономику, когда мы все обречены на голодную смерть?"(37)

Советские власти ясно осознавали угрозу массового голода; осознавал ее и Сталин. Партактивисты и офицеры НКВД писали несчетное количество донесений о случаях смерти из-за голода. В июне 1932 года руководитель Компартии Харьковской области писал Косиору, что о голоде докладывают во всех районах вверенной ему области. Косиор получил письмо от комсомольца 18 июня 1932 года с детальным описанием того, что на тот момент, видимо, стало уже очень привычным:

"Колхозники идут в поля и исчезают. Через несколько дней находят их трупы и безо всяких эмоций, как будто это нормально, хоронят в могилах. На следующий день можно найти тело того, кто только что копал могилы для других".

В тот же день, 18 июня 1932 года, Сталин сам себе признался, что в Советской Украине "голод". За день до этого украинское партийное руководство просило о продовольственной помощи. Он не разрешил. Ответил, что все зерно в Советской Украине должно быть собрано согласно плану. Они с Кагановичем условились, что "вывозить обязательно необходимо немедленно"(38).

Сталин прекрасно знал (в том числе и по личным наблюдениям), что за этим последует. Он знал, что при советском строе голод возможен. Голод прокатился по России и Украине во время гражданской войны и после нее. Плохие урожаи в сочетании с реквизициями принесли голод сотням тысяч крестьян в Украине, особенно в 1921 году. Нехватка продовольствия была одной из причин, по которым Ленин пошел на компромисс с крестьянами. Сталин прекрасно знал об этой истории, в которой и сам принимал участие. То, что сталинская политика коллективизации могла вызвать массовый голод, тоже было ясно.

До лета 1932 года, насколько Сталину было известно, более миллиона человек умерли от голода в Советском Казахстане. Сталин обвинил секретаря Казахского крайкома ВКП(б) Филиппа Голощекина, но он, должно быть, осознал некоторые из структурных проблем(39). Сталин, мастер личностной политики, представил украинский голод в личностных терминах.

Его первым импульсом (и тенденцией вообще) было видеть в голоде украинских крестьян предательство со стороны членов украинской Коммунистической партии. Он не мог допустить мысли, что виной была его собственная политика коллективизации; проблема виделась ему в исполнении, в местном руководстве - в чем угодно, но только не в самом замысле. Проталкивая идею трансформации в первой половине 1932 года, он считал, что проблемой было не страдание людей, а опасность опорочить политику коллективизации. Он жаловался, что голодающие украинские крестьяне уезжали из своей республики и деморализовывали других советских граждан своим "нытьем"(40).

Весной и летом 1932 года Сталин несколько расплывчато думал, что если голод просто отрицать, то он пройдет. Возможно, он рассуждал, что Украина в любом случае перенаселена и что смерть нескольких сотен тысяч человек ни на чем не скажется. Он хотел, чтобы местные украинские начальники выполнили план хлебозаготовок, несмотря на определенную вероятность низких урожаев. Местные партийцы оказались между раскаленным молотом Сталина и серпом безжалостной старухи с косой. Проблема, с которой они столкнулись, была объективной и не могла разрешиться при помощи идеологии и риторики: нехватка посевного зерна, поздний посев, плохая погода, недостаточное количество оборудования на замену живой тягловой силе, хаос после предыдущего рывка коллективизации в конце 1931 года и голодные, не в силах работать, крестьяне(41).

Мир, каким его видели местные партийные активисты в украинских селах, гораздо лучше описан в этой украинской детской песенке, чем в немногословных командах и пропагандистских фантазиях, присылаемых из Москвы:

Батьку Сталін, подивися,

Як ми в СОЗі розжилися:

Хата раком, клуня боком,

Троє коней з одним оком.

А на хаті серп і молот,

А у хаті смерть і голод.

Ні корови, ні свині,

Тільки Сталін на стіні.

Тато в СОЗі й мама в СОЗі,

Діти плачуть по дорозі.

Нема хліба, нема сала,

Бо місцева власть забрала.

Не шукайте домовину,

Батько зiiв свою дитину.

З бучьом ходить бригадир,

Виганяє на Сибір(42).

Местных партийных активистов окружала смерть, а наверху все отрицали. Голод был жестоким фактом, безразличным к словам и формулам, депортациям и расстрелам. После определенного момента голодающие крестьяне больше не могли продуктивно работать, и никакое количество идеологической правоты или личных обязательств не могли этого изменить. Но пока этот довод поднимался наверх через каналы разных заведений, он терял свою силу.

Правдивые отчеты о голоде "снизу" натыкались на политическое сопротивление "сверху" на Пленуме Центрального Комитета украинской Компартии, проходившем 6-9 июля 1932 года в Харькове. Украинские докладчики жаловались на невозможность выполнения годового плана по хлебозаготовкам. Но им закрывали рот Лазарь Каганович и Вячеслав Молотов - члены Политбюро и сталинские эмиссары из Москвы. Сталин дал им инструкцию победить "украинских дестабилизаторов"(43).

Молотов и Каганович были верными и преданными союзниками Сталина и вместе с ним доминировали в Политбюро, а значит, управляли Советским Союзом. Сталин еще не был непревзойденным диктатором, а Политбюро все еще в принципе было чем-то вроде коллективной диктатуры. Но эти двое, в отличие от некоторых предыдущих его союзников по Политбюро, были безгранично ему преданы. Сталин непрерывно манипулировал ими, но ему не нужно даже было стараться. Они служили делу революции, служа Сталину, и не отделяли одно от другого. Каганович уже называл Сталина "наш отец".

В июле 1932 года в Харькове они сказали украинским товарищам, что разговоры о голоде - просто оправдание лени со стороны крестьян, не желающих работать, а также активистов, не желающих дисциплинировать крестьян и изымать зерно(44).

К этому времени Сталин был в отпуске, ехал на поезде, наполненном изысканным провиантом, из Москвы через голодающую Украину в красивый город-курорт Сочи на Черном море. Он и Каганович писали друг другу письма, подтверждая свое взаимное мнение о голоде как о заговоре против них лично. Сталин ловко придумал перенос: это не он, а крестьяне использовали голод в качестве оружия. Каганович заверял Сталина, что разговоры об украинцах как о "невинных жертвах" были просто "гнилым прикрытием" украинской Компартии. Сталин выразил опасение: "Мы можем потерять Украину". Украину нужно было превратить в "крепость". Оба согласились, что единственным разумным подходом было жестко следовать политике реквизиций и экспортировать зерно как можно быстрее. К этому времени Сталин обосновал (по крайней мере, к своему собственному удовольствию) связь между голодом и отсутствием верности у украинских коммунистов: голод был результатом саботажа, местные партактивисты были саботажниками, предательская партийная верхушка покрывала своих подчиненных и все работали на польскую разведку(45).

Возможно, уже в 1931 году Сталин действительно интерпретировал польскую и японскую политику как предвестие окружения Советского Союза.

На 1930 год пришелся пик польской разведки в Советском Союзе.

Польша тайно основала украинскую армию на украинской же территории и проводила обучение десятков украинцев и поляков для выполнения спецзаданий внутри Советского Союза.

Япония представляла собой еще большую угрозу. В 1931 году СССР перехватил записку от японского посла в Москве, в которой тот поддерживал подготовку наступательной войны по завоеванию Сибири. В том же году Япония вторглась в Маньчжурию, северо-восточный регион Китая, у которого была протяженная граница с Советской Сибирью(46).

Осенью 1931 года, согласно донесению советской разведки, Польша и Япония подписали секретное соглашение относительно совместного нападения на Советский Союз. Это не было правдой, но, поскольку уже существовал зарождающийся польско-японский альянс, искусная советская внешняя политика предотвратила его. И хоть Япония отказалась обсуждать пакт о ненападении в Москве, Польша согласилась. Советский Союз хотел подписать договор с Польшей, чтобы его экономические преобразования проходили в мирной обстановке; Польша же никогда не намеревалась начать войну, а сейчас испытывала экономическую депрессию. Ее преимущественно нереформированная аграрная экономика не могла поддерживать растущие военные затраты в период экономического коллапса. Советский военный бюджет, который в течение многих лет был сопоставим с польским, был сейчас значительно превосходящим.

Советско-польский договор был подписан в январе 1932 года(47).

В 1932-м и 1933 годах Польшу не воспринимали всерьез как угрозу. Польская армия пострадала от существенных бюджетных урезаний. НКВД и пограничники поймали большое количество польских шпионов. Польские агенты не препятствовали коллективизации во время хаоса 1930 года и оказались бессильны поднять голодающее население на восстание в 1932 году. Они пытались, но не смогли. Даже самые ярые польские сторонники агрессивной политики поняли летом 1932 года, что нужно успокоиться. Если СССР обещал мир, то лучше уж было воздержаться от провокационных выпадов. Польские дипломаты и шпионы были свидетелями голода. Они знали, что "каннибализм стал чем-то привычным" и что "целые села вымерли полностью". Но они не были причастны к причинам голода и ничем не могли помочь жертвам.

Польша не разглашала на весь мир то, что знали о голоде ее дипломаты. Например, в феврале 1932 года в польское консульство в Харькове пришло анонимное письмо с мольбой к полякам рассказать всему миру о голоде в Украине. Но к тому времени договор о ненападении с Советским Союзом уже вступил в силу и Варшава не могла пойти на такой шаг(48).

У Сталина теперь было гораздо больше пространства для маневра на западных границах, чем в 1930 году: Польша приняла status quo, подписав в июле 1932 года пакт о ненападении, поэтому украинские крестьяне были в его милости.

С педантичным энтузиазмом Сталин в августе (все еще будучи в отпуске) предлагал своим ближайшим соратникам теорию о том, что коллективизации не хватало всего лишь правильной правовой базы. Социализму, по его утверждениям, как и капитализму, нужны были законы для защиты собственности. Государство станет сильнее, если всю сельскохозяйственную продукцию объявить государственной собственностью, любой несанкционированный сбор урожая считать воровством, а такое воровство карать немедленной казнью. Так голодающего крестьянина могли застрелить, если он подбирал картофельные очистки из борозды на земле, которая совсем недавно была его собственной.

Возможно, Сталин действительно считал, что это сработает; в результате, конечно, крестьяне лишились какой-либо легальной защиты от полнейшего произвола победоносного государства. Даже простое наличие продуктов было гипотетическим доказательством преступления. Закон вступил в силу 7 августа 1932 года(49).

Советские судьи обычно игнорировали букву закона, но остальные представители партийного и государственного аппарата понимали его дух. Иногда самыми ярыми поборниками закона были молодые люди, которые учились в советских школах и верили обещаниям новой системы. Комсомольцам говорили, что их "главная задача" - "борьба против воровства и сокрытия зерна, а также против саботажа кулаков". Младшему поколению в городах коммунизм дал возможность социального повышения, а мир, демонизированный такой агитацией, был миром, из которого они вышли. Коммунистическая партия в Советской Украине (хотя большинство ее членов составляли русские и евреи) теперь включала немало молодых украинцев, веривших в реакционность села и готовых присоединиться к акциям, направленным против крестьян(50).

В полях возвышались сторожевые вышки, чтобы крестьяне ничего не могли взять себе. Только в Одесской области было сооружено более 700 таких вышек. Бригады (среди их членов было 5000 комсомольцев) ходили от дома к дому, отбирая все, что находили. По воспоминаниям одного крестьянина, активисты использовали

"длинные металлические прутья для обыска в конюшнях, свинарниках, печках. Они смотрели всюду и забирали все до последнего зернышка".

Они прокатывались по селу, "как черная смерть", выкрикивая:

"Крестьянин, где твое зерно? Признавайся!"

Бригады забирали всю еду, даже ужин из печки, и сами ее съедали(51).

Подобно вражеской армии, партактивисты жили с земли, забирая все, что могли, наедаясь до отвала и не оставляя после себя ничего, кроме горя и смерти. Возможно, из-за чувства вины, а может быть, из чувства триумфа они повсеместно унижали крестьян. Они мочились в бочки с солеными огурцами, приказывали голодным крестьянам ради забавы колотить друг друга, ползать на четвереньках и лаять, как собаки, или же заставляли их становиться на колени в грязь и молиться. В одном колхозе женщин, пойманных на краже, раздели, избили и провели по селу голыми. В другом селе бригада напилась в доме крестьянина и совершила групповое изнасилование его дочери. Одиноко живущих женщин по ночам насиловали под предлогом конфискации зерна, а после надругательства над телом отбирали и продукты. Такой была победа сталинского закона и сталинского государства(52).

Рейды и указы не могли создать продовольствия там, где его не было. Конечно же, крестьяне будут прятать продукты, а голодные люди будут красть продовольствие. Но проблемой украинского села были не кражи или обман, которые действительно можно было бы пресечь, применив силу. Проблемой были голод и смерть. План хлебозаготовок не выполнялся, потому что коллективизация провалилась, осенний урожай 1932 года был скудным, а планы реквизиций - высокими. Сталин послал Молотова в Украину, чтобы подстегнуть товарищей "на борьбу за зерно". Но энтузиазм сталинских слуг не мог изменить того, что уже случилось. Даже Молотов был вынужден рекомендовать 30 октября, чтобы квоты для Украины немного снизили. Сталин принял эту рекомендацию, но вскоре стал еще более категоричным, чем был ранее. По состоянию на ноябрь 1932 года годовой план хлебозаготовок был выполнен приблизительно лишь на треть(53).

Когда рапорты о провале реквизиций дошли до Кремля, жена Сталина покончила с собой. Она выстрелила себе в сердце 8 ноября, после дня празднования пятнадцатой годовщины Октябрьской революции. Что эта смерть означала для Сталина, нельзя сказать с абсолютной точностью, но, по-видимому, это был шок. Он угрожал покончить и с собой. Кагановичу, который не узнавал прежнего Сталина, пришлось произнести похоронную речь(54).

На следующий же день Сталин подошел к проблеме голода с новой степенью злобы. Он переложил вину за проблемы в Украине на украинских партийцев и крестьян. Его настрой отражают две телеграммы Политбюро, отправленные 8 ноября 1932 года: крестьяне-единоличники и колхозники в Советской Украине, не выполнившие план по хлебозаготовкам, лишались права на торговое обеспечение. В Украине была создана специальная "тройка" для ускорения вынесения приговоров и казней партийных активистов и крестьян, которые якобы несли ответственность за саботаж.

В том же месяце были арестованы 1623 колхозных представителя власти. В Украине возобновились депортации: до конца года было выслано еще 30400 человек. Активисты говорили крестьянам:

"Открывай, а то выбьем дверь. Заберем - и сгниешь в тюрьме"(55).

Когда Сталин интерпретировал бедственное положение коллективизации в последние недели 1932 года, он достиг новых высот идеологической дерзости. Голод в Украине, наличие которого он признавал ранее, когда тот еще не был таким ужасным, стал теперь "сказкой", клеветнической сплетней, распускаемой врагами. Сталин разработал новую теорию, согласно которой сопротивление социализму усиливается по мере его успешного продвижения, потому что его враги сопротивляются все с большим отчаянием, понимая свое окончательное поражение. Таким образом можно было отрицать любую проблему в Советском Союзе как пример вражеских происков, а вражеские происки можно было рассматривать как доказательство прогресса(56).

Сталин утверждал, что сопротивление его политике в Советской Украине было особого сорта, возможно, невидимым для невосприимчивого наблюдателя. Оппозиция больше не была открытой, так как враги социализма были теперь "тихие" и даже "святые".

"Нынешние кулаки, - говорил он, - люди "тихие", "сладенькие", почти святые".

Люди, казавшиеся невинными, были виноватыми. Крестьянин, умирающий от голода, вопреки очевидному, был саботажником, работавшим на капиталистические державы в их кампании по дискредитации Советского Союза. Голод был сопротивлением, а сопротивление - знаком, что победа социализма не за горами. Это были не просто размышления Сталина в Москве - это была идеологическая линия, претворявшаяся в жизнь Молотовым и Кагановичем, когда они проезжали по регионам массовых смертей в конце 1932 года(57).

Сталин никогда лично не был свидетелем голода, о котором рассуждал, но товарищи в Советской Украине были, следовательно, им нужно было каким-то образом примирить идеологическую линию Сталина с доказательствами собственного рассудка. Вынужденные интерпретировать вспухшие животы как политическую оппозицию, они пришли к чрезвычайно мучительному выводу: саботажники ненавидят социализм настолько, что намеренно позволяют собственным семьям умирать. Таким образом, обезображенные тела сыновей и дочерей, отцов и матерей - не более, чем фасад, за которым враги замышляют разрушить социализм. Даже самих голодающих иногда представляли как вражеских пропагандистов, которые сознательно стремятся разрушить социализм.

Молодых украинских коммунистов в городах учили, что голодающие являются врагами народа,

"которые рискуют собственной жизнью, чтобы подорвать наш оптимизм"(58).

Украинцы в Польше собирали деньги на продовольственную помощь, но узнали, что советское правительство категорически отказалось от таковой. Украинским коммунистам, которые просили заграничной продовольственной помощи, полученной советскими властями в начале 1932 года во время предыдущего голода, вообще ничего не ответили. По политическим причинам Сталин не желал принимать никакой помощи из-за рубежа. Возможно, он считал, что если хочет остаться во главе партии, то не должен признавать, что следствием его первой большой программы стал голод.

Однако Сталин мог сохранить жизнь миллионам человек, не привлекая иностранного внимания к Советскому Союзу. Он мог на несколько месяцев отменить экспорт продовольствия, открыть зерновые резервы (три миллиона тонн) или просто разрешить крестьянам доступ к местным зернохранилищам. Эти простые меры, если бы их приняли хотя бы в ноябре 1932 года, могли ограничить показатели смертности сотнями тысяч, а не миллионами. Но Сталин не принял ни одной из этих мер(59).

В течение последних недель 1932 года Сталин, не испытывая ни проблем внешней безопасности, ни проблем внутри страны и не имея никаких понятных оправданий, кроме стремления доказать неизбежность своей власти, принял решение уничтожить миллионы людей в Советской Украине. Он переместился на позицию чистого зла, исходя из которой украинский крестьянин был агрессором, а он, Сталин, - жертвой. Голод был формой агрессии (для Кагановича - в классовой борьбе, для Сталина - в украинской национальной борьбе), против которой голод же был единственной защитой. Казалось, что Сталин твердо решил продемонстрировать свою власть над украинским крестьянством и даже получал удовольствие от глубины тех страданий, которых требовало такое отношение. Амартия Сен писал, что голод - это

"функция социальных выплат, а не вопрос наличия продовольствия как такового".

Не нехватка продовольствия, а распределение этого продовольствия убило миллионы человек в советской Украине, и именно Сталин решал, кто на что имеет право(60).

Хотя коллективизация обернулась катастрофой по всему Советскому Союзу, но доказательство явно запланированного массового уничтожения миллионов наиболее очевидно в Советской Украине. Коллективизация предполагала массовые расстрелы и депортацию по всей стране, и крестьяне с кочевниками, составлявшие большинство рабочей силы в ГУЛАГе, стекались туда со всех Советских республик. Голод 1932 года поразил части Советской России так же, как и большую часть Советской Украины. Тем не менее, реакция на Украину была особая и смертоносная. В конце 1932-го - начале 1933 годов только (или преимущественно) в Советской Украине были использованы семь ключевых политических практик. Каждая из них может показаться болеутоляющим административным средством, и каждую из них именно так и преподносили, но тем не менее каждая из них должна была убивать.

18 ноября 1932 года от крестьян в Украине потребовали вернуть зерно, оставшееся у них после выполнения предыдущего плана по хлебозаготовкам. Это означало, что в тех редких селах, где крестьяне получили хороший урожай, у них отобрали тот небольшой запас, который они себе заработали. Партийные бригады и ОГПУ рыскали в таких местностях, неистово охотясь за любыми припасами продовольствия. Поскольку крестьянам не выдавали расписок за уже сданное зерно, их бесконечно обыскивали и обирали. Руководство украинской Компартии пыталось заступиться за посевное зерно, но безуспешно(61).

Двумя днями позже, 20 ноября 1932 года, был введен штраф на мясо. Крестьяне, которые не могли выполнить план по зерну, должны были теперь платить специальный налог мясом. Крестьян, у которых еще оставалась скотина, вынуждали теперь сдать ее государству. Коровы и свиньи были последним ресурсом перед угрозой голода. По воспоминаниям сельской девочки, "у кого была корова, тот не голодал". Корова давала молоко, а в случае крайней необходимости ее можно было зарезать. Другая крестьянская девочка помнила, как у семьи забрали последнего поросенка, а за ним и единственную корову. Она держала корову за рога, когда ее уводили. Это, видимо, была привязанность, которую сельские девочки-подростки чувствуют к своим животным, но это также было и отчаяние. Но и после того, как был заплачен мясной штраф, крестьяне все равно должны были выполнить изначальный план на зерно. Если они не могли его выполнить даже под угрозой потери скотины, они, уж конечно, не могли его выполнить после этого. Они голодали(62).

Через восемь дней, 28 ноября 1932 года, советские власти ввели "черный список". Согласно новым правилам, колхозы, не выполнившие план по хлебозаготовкам, были обязаны немедленно сдать зерна в пятнадцать раз больше, чем обычная месячная норма. На практике это опять-таки означало прибытие орды партийных активистов и ОГПУ с обысками и легальным правом забирать все вчистую. Ни одно село не могло выполнить многократный план, поэтому все его население теряло те запасы продовольствия, которые у него еще оставались. Села в черных списках также не имели права торговать или получать какие-то посылки из других частей страны. Они были отрезаны от продовольствия и вообще от любой помощи извне. Села Советской Украины, внесенные в черные списки в далекой Москве, становились зоной смерти(63).

5 декабря 1932 года назначенный лично Сталиным особый уполномоченный ОГПУ в Украине представил украинскому партийному начальству оправдание бесчинств, связанных с реквизицией зерна. Всеволод Балицкий лично разговаривал со Сталиным в Москве 15 и 24 ноября. По мнению Балицкого, голод в Украине нужно было понимать как результат заговора украинских националистов, в частности, эмигрантов, имевших связи в Польше. Таким образом, любой, кто не выполнял своих обязанностей по реквизиции, был предателем государства(64).

Но эта политическая линия имела еще более глубокий подтекст. Причастность украинских националистов к голоду в Украине давала право наказывать тех, кто принимал участие в предыдущих советских программах по поддержке развития украинской нации. Сталин верил, что национальный вопрос - по своей сути вопрос крестьянский, и так же, как он отменил ленинский компромисс с крестьянством, он теперь отменял ленинский компромисс в национальном вопросе.

14 декабря Москва санкционировала депортацию местных украинских коммунистов в концентрационные лагеря, мотивируя это тем, что они злоупотребляли советским политическим курсом для того, чтобы распространять украинский национализм, и поэтому позволяли националистам срывать хлебозаготовки. Балицкий утверждал, что выявил "украинскую военную организацию", а также польские повстанческие отряды. В январе 1933 года он докладывал о разоблачении более 1000 нелегальных организаций, а в феврале - о планах польских и украинских националистов свергнуть советский строй в Украине(65).

Доказательства были сфабрикованы, но эта установка имела свои последствия. Польша отозвала своих агентов из Украины и оставила всякую надежду воспользоваться бедствием коллективизации. Правительство Польши, стараясь быть верным советско-польскому договору о ненападении, подписанному в июле 1932 года, отказывалось даже привлечь международное внимание ко все более усугубляющейся проблеме голода в СССР. Однако стратегия Балицкого, хотя тот и делал карьеру за счет призраков, привела к покорности московской политике на местах. Массовые аресты и массовые депортации по его приказу четко давали понять, что любой, кто защищает крестьян, будет объявлен врагом. В эти решающие недели декабря, когда уровень смертности в Советской Украине достиг сотен тысяч, украинские активисты и администрация понимали, что партийной линии лучше не перечить. Если они не будут заниматься хлебозаготовками, то сами окажутся в лучшем случае в ГУЛАГе(66).

21 декабря 1932 года Сталин через Кагановича подтвердил, что годовой план хлебозаготовок для Советской Украины должен быть выполнен до января 1933 года. Политбюро 27 ноября назначило Украине выполнить целиком треть оставшегося плана по всему Советскому Союзу. Теперь, после сотен тысяч смертей от голода, Сталин послал Кагановича держать руку с занесенным хлыстом над украинским партийным руководством в Харькове. Сразу после прибытия Кагановича вечером 20 декабря Центральный комитет украинской Компартии был вынужден собраться на заседание. Заседая до четырех часов утра, Комитет постановил, что нужно выполнить план по хлебозаготовке. Это был смертный приговор приблизительно трем миллионам человек.

Каждый присутствующий на заседании знал в те утренние часы, что нельзя собрать хлеб у уже голодающего населения без самых катастрофических последствий. Простая отсрочка хлебозаготовки на три месяца не повредила бы советской экономике, но сохранила бы жизни большинства из тех трех миллионов. Но Сталин и Каганович настаивали на прямо противоположном. Государство будет драться "ожесточенно", как выразился Каганович, чтобы выполнить план(67).

После завершения своей миссии в Харькове Каганович отправился в поездку по Советскому Союзу, требуя "стопроцентного" выполнения плана, карая по пути следования местное начальство и приказывая депортировать семьи. Он вернулся в Харьков 29 декабря 1932 года напомнить украинскому партийному руководству о том, что посевное зерно тоже нужно забирать(68).

Когда голод свирепствовал в Украине в первые недели 1933 года, Сталин закрыл границы республики, чтобы крестьяне не могли бежать, а также закрыл города, чтобы крестьяне не могли там побираться.

С 14 января 1933 года советские граждане были обязаны иметь внутренние паспорта для легального проживания в городах. Крестьянам паспортов не выдавали.

22 января 1933 года Балицкий предупредил Москву, что украинские крестьяне бегут из республики, и Сталин с Молотовым приказали ОГПУ остановить это бегство. На следующий день была запрещена продажа железнодорожных билетов крестьянам. Сталин объяснял это тем, что крестьяне-беженцы на самом деле не хлеба просят, а готовят "контрреволюционный заговор", будучи наглядной пропагандой для Польши и других капиталистических государств, желающих дискредитировать колхозную систему. К концу февраля 1933 года около 190000 крестьян были пойманы и отосланы назад в свои села умирать от голода(69).

Сталин получил свою "крепость" в Украине, но это была цитадель, напоминавшая огромный умирающий от голода лагерь с вышками, закрытыми границами, бессмысленным и болезненным трудом, а также бесконечными и предсказуемыми смертями.

Даже после того, как годовой план по хлебозаготовкам на 1932 год был выполнен в конце января 1933 года, зерно продолжали отбирать. (Странно. Собрали 30% и сказали, что это - предел. Потом выбили еще 30%. А к январю - все 100%? Кто тогда врет? ДД)

Реквизиции происходили в феврале и марте, поскольку партийцы искали зерно для весенней посевной. В конце декабря 1932 года Сталин одобрил предложение Кагановича насчет того, что посевное зерно для весны нужно изымать ради выполнения годового плана хлебозаготовок. Из-за этого у колхозов не осталось, чем сеять следующей осенью озимые. Семена для весенней посевной можно было забрать из груженых составов, предназначенных на экспорт, или взять из тех трех миллионов тонн, которые Советский Союз сберегал как резерв. Но вместо этого зерно изымали из тех скудных запасов, которые еще оставались в Советской Украине. Зачастую это был последний запас продовольствия, который бы помог крестьянам продержаться до весеннего урожая.

В советских селах было в том месяце арестовано 37392 человека, многие из которых пытались уберечь собственные семьи от голода(70).

Этот финальный забор зерна был убийством, хотя исполнители часто считали, что поступают правильно. По воспоминаниям одного активиста, той весной он

"видел людей, умирающих от голода. Я видел женщин и детей со вздутыми животами, посиневших, они все еще дышали, но их глаза были пустыми и безжизненными".

И все же он "видел все это, и не сошел с ума, и не покончил с собой". У него была вера:

"Как и раньше, я верил, потому что хотел верить".

У других активистов, без сомнения, не было такой веры, но было больше страха. В прошлом году прошли чистки на всех уровнях украинской Компартии; в январе 1933 года Сталин направил своих людей туда на ключевые позиции. Вокруг коммунистов, которые больше не говорили о своей вере, была возведена "стена молчания", означавшая, что они обречены. Они усвоили, что сопротивление приводит к чистке, а вследствие чистки они разделят участь тех, кого сейчас обрекают на смерть(71).

В Советской Украине в начале 1933 года партийные активисты, отбиравшие зерно, оставляли после себя мертвую тишину. В селе существует свой оркестр звуков, который мягче и медленнее городского, но для рожденных в селе он звучит не менее предсказуемо и ободряюще. Украина же онемела.

Крестьяне забили скот (или его отобрало государство), зарезали кур, съели котов и собак. Охотясь на птиц, они распугали их. Люди тоже сбежали, если им повезло, но скорее всего умерли или же были слишком слабы, чтобы издавать звуки. Отрезанные от внимания мира государством, которое контролировало прессу и шаги зарубежных журналистов, отрезанное от официальной помощи и сочувствия партийной линией, согласно которой голод приравнивался к саботажу, отрезанные от экономики невероятной бедностью и несправедливым планированием, отрезанные от остальной страны правилами и милицейскими кордонами, люди умирали в одиночку, семьи умирали в одиночку, целые села умирали в одиночку.

Двумя десятилетиями позже политический философ Ханна Арендт представит этот голод в Украине как решающее событие в создании современного "атомизированного" общества, где все обособлены ото всех(72).

Голод вел не к восстанию, а к аморальности, преступлениям, равнодушию, безумию, парализованности и, наконец, - к смерти.

Крестьяне неописуемо страдали в течение месяцев, неописуемо - из-за продолжительности и боли, но еще и потому неописуемо, что были слишком слабы, бедны, безграмотны, чтобы методично записывать то, что с ними происходит. Но выжившие помнили. По воспоминаниям одного из них, что бы крестьяне ни делали, "они умирали, умирали, умирали". Смерть была медленной, унизительной, вездесущей и универсальной. Умереть от голода с каким-то подобием достоинства не удавалось почти никому. Петр Бельдий был примером редкостной силы, когда в день предполагаемой смерти тащился по селу. Другие селяне спрашивали его, куда он идет; ответ был - на кладбище, лечь в могилу. Он не хотел, чтобы чужаки пришли и поволокли его тело в яму. Поэтому он сам выкопал себе могилу, но, пока дошел до кладбища, она уже была занята. Он выкопал себе другую могилу, лег и стал ждать(73).

Очень немногие люди со стороны могли сделать записи о том, что происходило в те самые ужасные месяцы. Журналист Гарет Джоунс на собственные деньги купил билет до Москвы и в нарушение запрета на поездки в Украину сел 7 марта 1933 года на поезд до Харькова. Он сошел на первой попавшейся маленькой станции и прошелся по селу с рюкзаком, полным провианта. Он увидел "голод колоссальных размеров". Повсюду он слышал две одинаковые фразы: "Все пухнут от голода" и "Мы ждем смерти". Он спал на земляном полу рядом с голодающими детьми и узнавал правду. Однажды, когда он поделился своими продуктами, маленькая девочка воскликнула:

"Теперь, когда я съела такие чудесные вещи, я могу умереть счастливой"(74).

Мария Ловинска той же весной путешествовала по Советской Украине, сопровождая мужа, который пытался продать свои изделия ручной работы. Села, знакомые им по предыдущим поездкам, теперь были пустынны. Пару напугала нескончаемая тишина. Заслышав пенье петуха, они были настолько счастливы, что их самих изумила собственная реакция. Украинский музыкант Йосып Панасенко был отправлен центральными властями со своей труппой бандуристов нести культуру голодающим крестьянам. Даже забрав у крестьян последние крохи продовольствия, власти демонстрировали гротескную склонность возвышать умы и поднимать дух умирающих. Музыкантам одно за другим попадались совершенно пустые села. Затем они наконец наткнулись на нескольких человек: увидели двух мертвых девочек в кровати, мужские ноги, торчавшие из печки, и старуху, которая голосила и скребла ногтями землю. Партийный начальник Виктор Кравченко однажды вечером заехал в село помочь со сбором урожая. На следующий день он нашел семнадцать трупов на площади. Такие сцены можно было увидеть по всей Советской Украине, где весной 1933 года люди умирали по десять тысяч в день(75).

Украинцы, решившие не противиться колхозам, верили, что они, по крайней мере, избежали депортации. Но теперь их могли депортировать, потому что колхозная система не работала. Около 15000 крестьян были депортированы из Советской Украины с февраля по апрель 1933 года. Непосредственно на востоке и юге от Советской Украины, в регионах Российской республики, населенной украинцами, около 60000 человек были депортированы за невыполнение плана по сдаче зерна. В 1933 году около 142000 советских граждан были отправлены в ГУЛАГ; большинство из них были истощены голодом, больны тифом и многие - из Советской Украины(76).

В лагерях они старались найти достаточно пропитания. Поскольку в ГУЛАГе царила политика, при которой кормили сильных и гнобили слабых, а эти депортированные уже были ослаблены голодом, то ситуация была крайне сложная. Когда голодные узники травились от поедания диких растений и отходов, лагерное начальство наказывало их за отлынивание от работы. Как минимум 67297 человек умерли в лагерях от голода и сопутствующих болезней, а на спецпоселениях в 1933 году погибло 241355 человек, многие из которых были из Советской Украины. Еще тысячи неучтенных умерли во время длительного переезда из Украины в Казахстан или на крайний север. Их тела снимали с поездов и хоронили на местах; ни их имен, ни их количества никто не записывал(77).

У тех, кто уже страдал от голода, покидая свой дом, было мало шансов выжить в чужой среде. Один государственный начальник в мае 1933 года записал:

"В поездках я часто был свидетелем того, как административные выселенцы бродили по селам, словно тени, в поисках куска хлеба или отходов. Они едят падаль, режут собак и кошек. Селяне держат двери на замке. Те, кому удается войти в дом, падают перед хозяином на колени и со слезами просят куска хлеба. Я видел несколько смертей на дороге между селами, в банях и в сараях. Я сам видел голодных агонизирующих людей, ползущих на четвереньках по обочине. Их забрала милиция, и они умерли спустя несколько часов. В конце апреля следователь и я проезжали мимо сарая и нашли труп. Когда мы послали за милиционером и фельдшером забрать его, они нашли еще одно тело внутри сарая. Оба умерли от голода, без насилия".

Украинское село уже экспортировало свое продовольствие остальному Советскому Союзу; теперь же оно экспортировало то, что осталось от голода, в ГУЛАГ(78).

Дети, рожденные в Советской Украине в конце 1920-х - начале 1930-х годов, оказались в мире смерти, рядом с беспомощными родителями и враждебно настроенными властями. Продолжительность жизни мальчика, рожденного в 1933 году, составляла семь лет. Даже в этих обстоятельствах некоторые маленькие дети умели радоваться. Ганна Соболевска, у которой отец, пятеро братьев и сестер умерли от голода, вспоминала болезненную надежду младшего братишки Юзефа. Даже уже распухнув от голода, он все находил знаки жизни. В один день он думал, что может видеть урожай, вырастающий из земли; на другой день он думал, что нашел грибы. "Теперь будем жить!" - радостно вскрикивал он и повторял эти слова, засыпая ночью. А однажды утром он проснулся и сказал: "Всё умирает".

Школьники сначала писали в соответствующие инстанции в надежде, что голод был результатом непонимания. Один класс начальной школы, например, отослал письмо партийному руководству с просьбой о

"вашей помощи, поскольку мы падаем от голода. Мы должны учиться, но мы слишком голодные, чтобы ходить"(79).

Вскоре на это перестали обращать внимание. В Харьковской области, в школе, где учился восьмилетний Юра Лысенко, девочка из его класса просто упала, как будто заснула. Взрослые бросились к ней, но Юра знал, что она была безнадежна,

"что она умерла и что они похоронят ее на кладбище, как хоронили людей и вчера, и позавчера, и каждый день".

Мальчики из другого класса, когда рыбачили, выловили из пруда отрезанную голову одноклассника. Вся его семья умерла. Съели ли они его сначала? Или он пережил родителей, но был убит каннибалом? Никто не знал, но подобные вопросы были обычными для детей Украины в 1933 году(80).

Родители не могли выполнить своих обязанностей. Брак страдал, поскольку жены, иногда с вымученного согласия собственных мужей, продавали себя местным партийным начальникам за муку. Родители, даже если были живы, находились рядом с детьми и делали все возможное, вряд ли могли заботиться о детях. Отец в Винницкой области пошел хоронить одного из своих двух детей, а вернувшись, обнаружил, что умер и второй. Одни родители любили своих детей и защищали их, запирали дома, чтобы уберечь от бродячих банд каннибалов. Другие отсылали детей подальше в надежде, что люди спасут их. Родители отдавали своих детей дальним родственникам либо чужим людям или оставляли их на железнодорожных станциях. Отчаявшиеся родители, поднимая на руках младенцев перед окнами железнодорожных вагонов, не обязательно просили хлеба, часто они пытались отдать своих детей кому-нибудь в поезде, кто наверняка был из города и поэтому не умрет с голоду. Отцы и матери посылали детей в город побираться, но судьба их складывалась по-разному: некоторые дети умирали от голода по дороге или же добравшись до города; иных забирала городская милиция и им было суждено умереть в темноте чужой столицы и быть погребенными в братской могиле вместе с другими детскими телами. Даже если дети возвращались, новости редко бывали хорошими. Петр Савгира пошел со своим братом в Киев побираться, а вернувшись, узнал, что двое других его братьев умерли(81).

Перед угрозой смерти от голода некоторые семьи разделялись, родители шли против детей, а дети - друг против друга. Как было вынуждено записать ОГПУ,

"семьи убивают своих самых слабых членов, обычно детей, а мясо съедают".

Бесчисленное количество родителей убивали и съедали своих детей, но позже все равно умирали от голода. Мать сварила сына, чтобы прокормить себя и дочь. Шестилетняя девочка, спасенная родственниками, видела своего отца в последний раз, когда тот точил нож, чтобы ее зарезать. Другие комбинации, конечно, тоже имели место. В одной семье убили невестку, скормили ее голову свиньям, а остальные части тела пожарили(82). (Значит, свиньи были? Откуда голод? - ДД)

В более широком смысле, однако, именно политика в сочетании с голодом разрушала семьи, настраивая молодое поколение против старших. Комсомольцы работали в бригадах по реквизиции продовольствия. От пионеров ожидали, что они будут "глазами и ушами партии внутри семьи". Тем, кто был поздоровее, поручали присматривать за полями, дабы предотвратить воровство. 500.000 детей доподросткового и раннеподросткового возраста стояли на вышках, следя за взрослыми в Советской Украине летом 1933 г. Все дети должны были доносить на собственных родителей(83).

Борьба за выживание была и моральной, и физической. Женщина-врач писала подруге в июне 1933 г., что каннибалом пока еще не стала, но

"не уверена, что не стану до того, как до тебя дойдет мое письмо".

Добрые люди умирали первыми.

Те, кто отказывался красть или продавать себя, умирали.

Те, кто отдавал еду другим, умирали.

Те, кто отказывался есть трупы, умирали.

Те, кто отказывался убивать других, умирали.

Родители, противившиеся каннибализму, умирали раньше своих детей.

В Украине в 1933 году было полно сирот и иногда люди брали их к себе. Но без еды даже добрейшие чужаки мало что могли сделать для таких детей. Мальчики и девочки лежали на простынях и одеялах в ожидании смерти, поедая собственные экскременты(84).

В одном селе Харьковской области несколько женщин делали все возможное для детей. По воспоминаниям одной из них, они организовали "что-то вроде сиротского дома". Палаты в нем были в ужасном состоянии:

"Дети были опухшие, все в ранах, в струпьях, тела их лопались. Мы выносили их на улицу, укладывали на тряпки, а они стонали. Как-то раз дети вдруг замолчали, мы пришли посмотреть, что происходит, а они самого маленького Петьку едят. Струпья от него отрывают и едят. И Петька то же самое делает, отрывает струпья и ест, аж запихивается. Другие дети припали губами к Петькиным ранам и пили сукровицу. Мы забрали ребенка прочь от голодной оравы и плакали"(85).

Каннибализм - табу и в литературе, и в жизни, поскольку общество пытается сохранить чувство собственного достоинства путем сокрытия такого отчаянного способа выживания. Для украинцев Советской Украины и тогда, и после каннибализм был огромным позором. Но каннибализм в Советской Украине в 1933 году говорит многое о советской системе, а не об украинском народе. Каннибализм приходит с голодом. В Украине наступил момент, когда зерна не было совсем или было очень мало и единственным доступным мясом было человеческое. На черном рынке появилась человечина; она даже могла попасть в официальную торговлю. Милиция расследовала деятельность всех, кто продавал мясо, а государственные власти строго следили за бойнями и мясными лавками. Молодой коммунист в Харьковской области докладывал своим начальникам, что может выполнить план по мясу, но только с использованием человечины. В селах дым из печной трубы был подозрительным знаком, поскольку обычно означал, что каннибалы едят убитого или что семьи жарят одного из своих членов. Милиция шла на дым и проводила аресты. По крайней мере 2505 человек были осуждены за каннибализм в Украине в 1932-1933 годах, хотя действительное число случаев было несомненно б?льшим(86).

Люди в Украине никогда не считали каннибализм приемлемым. Даже на пике голода селяне были возмущены выявленными среди них каннибалами настолько, что могли таковых избить или даже сжечь. Большинство людей не поддались каннибализму. Ребенок, которого не стали есть собственные родители, становился сиротой. И даже те, кто ел человечину, поступали так по разным причинам. Некоторые каннибалы действительно были преступниками самого худшего типа. У Василия Граневича, например, от рук каннибала погиб брат Коля. Когда каннибала арестовала милиция, в его доме нашли одиннадцать человеческих голов, в том числе и Колину. Но иногда каннибализм был преступлением без жертвы. Некоторые матери и отцы убивали и ели собственных детей. В таких случаях дети действительно были жертвами. Но другие родители просили своих детей использовать их тела, когда они умрут. Не одному украинскому ребенку приходилось говорить брату или сестре:

"Мама сказала, что мы должны ее съесть, если она умрет".

Это было проявлением заботы и любви(87).

Одной из самых последних функций, выполнение которой взяло на себя государство, было избавление от мертвых тел. Как написал украинский студент в январе 1933 года, задание было трудным:

"Не всегда есть возможность хоронить умерших там, где голодные гибнут, разыскивая пропитание в полях или же скитаясь от села к селу".

В городах телеги по утрам объезжали и собирали крестьян, умерших ночью. В селе крестьяне поздоровее организовывались в группы, собирали трупы и хоронили их. Редко когда они были склонны или имели силу копать глубокие могилы, так что руки и ноги торчали из ям. Похоронным бригадам платили за каждое подобранное тело, из-за чего случались злоупотребления: бригады забирали слабых вместе с мертвыми и хоронили их еще живыми. Они по дороге даже разговаривали с таковыми, объясняя голодающим, что те все равно скоро умрут, так что какая разница? В редких случаях такие жертвы умудрялись выбраться из неглубоких братских могил. Копальщики в свою очередь тоже слабели и умирали, а их трупы оставались лежать там, где их настигла смерть. Как рассказывал агроном, тела потом

"поедали собаки, которых самих не съели и которые одичали"(88).

Осенью 1933 года по селам Советской Украины урожай убирали солдаты Красной армии, активисты Коммунистической партии, рабочие и студенты. Принужденные работать даже умирающими от голода, крестьяне сеяли весенний урожай 1933 года, до сбора которого они не доживут. В опустевшие дома и села приехали переселенцы из Советской России, откуда им сначала нужно было убрать тела предыдущих хозяев. Часто разложившиеся тела распадались у них в руках. Иногда после этого вновь прибывшие возвращались в дома и понимали, что как ни скреби и ни крась - от запаха не избавиться. Однако иногда они все-таки оставались там жить. Украинский "этнографический материал", как один советский начальник сказал итальянскому дипломату, был изменен. Как ранее в Советском Казахстане, где изменения имели еще более драматичный характер, демографическое равновесие в Советской Украине пошатнулось в сторону русских(89).

-------

Сколько людей погибли от голода в Советском Союзе и Украинской республике в начале 1930-х? Мы никогда не узнаем точных цифр. Никто детально не подсчитывал. Те данные, которые есть, подтверждают огромный масштаб происходившего: в докладной записке Народного комиссариата охраны здоровья УССР ЦК КП(б)У о голодающем населении Киевской области, например, указывается, что в апреле 1933 года только по этой области голодали 493644 человека. Местные власти боялись подсчитывать смерти от голода, а через какое-то время уже не могли вообще ничего подсчитывать. Часто единственными представителями государственной власти, имевшими непосредственный контакт с мертвыми, были бригады могильщиков, а они ничего систематически не записывали(90).

Согласно советской переписи 1937 года, населения было на 8 млн человек меньше ожидаемого: большинство из них были жертвами голодомора в Советских Украине, Казахстане и России, а также их нерожденными детьми.

Сталин скрыл эти цифры, а демографов уничтожил.

В 1933 году советское руководство в частных беседах чаще всего озвучивало примерные цифры жертв голодомора как 5,5 млн человек. Эта цифра выглядит достаточно точной, может быть, даже заниженной для Советского Союза в начале 1930-х годов (включая Украину, Казахстан и Россию)(91).

Один ретродемографический подсчет дает цифру 3,3 млн жертв Голодомора в Советской Украине.

Эта цифра близка к показателю повышенной смертности - примерно 2,4 миллиона человек. Она, должно быть, существенно занижена, поскольку многие смерти не регистрировались.

В другом демографическом подсчете, проведенном по заказу правительства независимой Украины, фигурирует цифра 3,9 млн человек.

Истина, наверное, находится где-то посередине, между двумя этими цифрами, что совпадает с оценкой большинства авторитетных ученых. Цифра 3,3 миллиона жертв голодомора и связанных с голодом болезней кажется наиболее приемлемой для Советской Украины в 1932-1933 годах. Из этого числа около 3 млн составляют украинцы, а остальные - русские, поляки, немцы, евреи и другие. Среди примерно 1,5 млн погибших в Российской республике было по крайней мере 200000 украинцев, поскольку голод свирепствовал на землях, заселенных украинцами. Возможно, до 100000 украинцев было среди 1,3 млн человек, умерших от голода ранее в Казахстане.

Как бы там ни было, не менее 3,3 млн советских граждан погибли в Советской Украине от голода и связанных с ним болезней и приблизительно столько же украинцев (по национальности) погибли в целом по Советскому Союзу(92).

Рафал Лемкин, юрист-международник, который первым использовал термин "геноцид", называл произошедшее в Украине "классическим примером советского геноцида". Полотно сельского уклада жизни в Украине подверглось испытаниям, было растянуто и разорвано. Украинские крестьяне были мертвы, или унижены, или же разбросаны по лагерям по всему Советскому Союзу. Выжившие несли в себе чувство вины и беспомощности, а иногда - воспоминания о сотрудничестве с властями либо каннибализме. Сотни тысяч сирот росли советскими гражданами, а не украинцами, по крайней мере, не такими, какими их могли бы сделать полноценная украинская семья и украинское село. Те из украинских интеллектуалов, кто пережил эту катастрофу, утратили веру. Известный украинский советский писатель, а также украинский советский политический активист совершили самоубийства - один в мае, а другой в июле 1933 года(93).

Советское государство сломало тех, кто хотел определенной независимости для Украинской республики, и тех, кто хотел некоторой независимости для себя и своих семей(94).

Иностранные коммунисты в Советском Союзе, ставшие свидетелями голодомора, каким-то образом разглядели в нем не национальную трагедию, а шаг вперед для всего человечества. Писатель Артур Кёстлер в то время верил, что голодавшие были "врагами народа, которые предпочитали просить милостыню, а не работать. Деливший с ним квартиру в Харькове физик Александр Вайсберг знал, что погибли миллионы крестьян. Тем не менее, он продолжал верить. Кёстлер наивно жаловался Вайсбергу, что советская пресса не пишет о том, что у украинцев "нечего есть и поэтому они мрут, как мухи". Он и Вайсберг знали, что это было правдой, как знал каждый, у кого были контакты с селом. Однако писать о голодоморе для них значило потерять свою веру. Каждый из них верил, что разрушение села может быть оправдано прогрессом человечества. Смерти украинских крестьян были платой за развитие цивилизации. Кёстлер уехал из Советского Союза в 1933 году. Когда Вайсберг провожал его на вокзале, то сказал на прощанье:

"Что бы ни случилось, держи знамя Советского Союза высоко!"(95)

Впрочем, если конечным результатом голода и был социализм, то только в сталинской интерпретации этого термина. В одном селе Советской Украины вокруг триумфальной арки, построенной в честь окончания пятилетки, лежали тела мертвых крестьян. У советских начальников, уничтожавших кулаков, денег было больше, чем у их жертв, а у городских членов партии - гораздо лучшие перспективы жизни. У крестьян не было права на продуктовые карточки, а партийная верхушка выбирала продукты из широкого ассортимента в специальных магазинах. Если они, впрочем, слишком толстели, то должны были опасаться бродячих "колбасников", особенно по ночам. Богатые женщины в украинских городах (обычно это были жены высокопоставленных чиновников) выменивали свои продуктовые карточки на вышивки, украденные из сельских церквей. В этом плане коллективизация отбирала у украинского села его идентичность, даже когда уничтожала украинских крестьян сначала морально, а затем физически. Голод заставлял украинцев и представителей других национальностей обнажаться самим и обнажать святые места, прежде чем уничтожить их(96).

Хотя Сталин, Каганович и Балицкий объясняли репрессии в Советской Украине ответом на украинский национализм, Советская Украина была многонациональной республикой. Голод коснулся русских, поляков, немцев и многих других. Евреи Советского Союза преимущественно проживали в больших и маленьких городах, но те из них, кто жил в селе, подвергались такому же риску, как и все. Однажды в 1933 году штатный корреспондент партийной газеты "Правда", отрицавший голод, получил письмо от своего еврейского отца.

"Хочу, чтобы ты знал, - писал отец, - что твоя мать мертва. Она умерла от голода после нескольких месяцев мучений".

Ее предсмертным желанием было, чтоб их сын произнес молитву кадиш по ней.

Этот пример показывает разницу между поколением отцов, выросших до революции, и детей, выросших после нее. Не только среди евреев, но и среди украинцев, а также представителей других национальностей поколение, получившее образование в 1920-х, было гораздо более склонно принять советскую систему, чем поколения, повзрослевшие в Российской империи(97).

Немецкие и польские дипломаты информировали свое начальство о страданиях и смертности в среде немецкой и польской национальных меньшинств Советской Украины. Немецкий консул в Харькове писал, что "почти каждый раз, когда я отваживаюсь выйти на улицу, я вижу, как люди падают от голода". Польские дипломаты имели дело с длинными очередями голодающих людей, жаждущих получить визу. Один из них докладывал:

"Часто клиенты, взрослые мужчины, плачут, рассказывая о женах и детях, умирающих или пухнущих от голода".

Эти дипломаты знали, что многие крестьяне Советской Украины (не только поляки и немцы) надеялись на иностранное вторжение, освободившее бы их от агонии. До середины 1932 года они возлагали самые большие надежды на Польшу. Сталинская пропаганда в течение 5 лет твердила им, что Польша планировала нападение и аннексию Украины. Когда начался голод, многие украинские крестьяне надеялись, что эта пропаганда была правдой. По донесениям одного польского шпиона, они цеплялись за надежду, что

"Польша или же любое другое государство придет и освободит их от нищеты и угнетения"(98).

Когда Польша и Советский Союз подписали в июле 1932 года договор о ненападении, эта надежда рухнула. С этого времени крестьяне могли надеяться только на немецкое вторжение. Через 8 лет те, кто выживет, смогут сравнить советский и нацистский строй. Хотя основные факты массового голодомора и смертей иногда и освещались в европейской и американской прессе, однако никогда не преподносились с безоговорочной ясностью.

Почти никто не утверждал, что Сталин сознательно морит голодом украинцев; даже Адольф Гитлер предпочитал возлагать вину на марксизм.

Было спорно писать, что голод вообще имеет место.

Гарет Джоунс написал об этом в нескольких газетных статьях; казалось, он был единственным, кто писал об этом на английском языке под собственным именем. Когда венский кардинал Теодор Иннитцер летом и осенью 1933 года призывал помочь голодающим продовольствием, советские власти едко оборвали его, сказав, что в Советском Союзе нет ни кардиналов, ни каннибалов, - это утверждение было правдой лишь наполовину(99).

Хотя журналисты знали меньше дипломатов, большинство из них понимали, что миллионы человек умирают от голода. Влиятельный московский корреспондент газеты "Нью-Йорк Таймс", Уолтер Дюранти, делал все от него зависящее, чтобы дискредитировать правдивые репортажи Джоунса. Дюранти, получивший Пулитцеровскую премию в 1932 году, назвал описание Джоунсом голодомора "большой страшной историей". Утверждение Дюранти о том, что это был "не настоящий голод", а только "повсеместная смерть от болезней из-за недоедания", вторило советской позиции и использовало эвфемизм как ложь.

Это было различие по Оруэллу, и сам Джордж Оруэлл считал украинский Голодомор 1933 года главным примером черной правды, которую мастера слова раскрасили в яркие краски. Дюранти знал, что миллионы человек погибли от голода, однако в своих журналистских статьях твердил, что голод служит высокой цели. Дюранти считал, что

"нельзя сделать омлет, не разбив яиц".

Единственным, кроме Джоунса, журналистом, писавшим серьезный материал на английском языке, был Малком Маггеридж, который анонимно печатался в "Манчестер Гардиан". Он писал, что голод -

"одно из самых чудовищных преступлений в истории, настолько ужасное, что люди в будущем будут с трудом верить, что он в действительности имел место"(100).

По правде говоря, даже людям, имевшим самый непосредственный интерес к событиям в Советской Украине, то есть украинцам, жившим за границей, понадобились месяцы, чтобы понять масштабы голода. Около 5 млн украинцев жили в соседней Польше, и их политическое руководство неустанно работало над тем, чтобы привлечь международное внимание к массовому голодомору в Советском Союзе. Но даже они осознали масштаб трагедии только в мае 1933 года, однако к тому времени большинство жертв уже были мертвы. В течение того лета и осени украинские газеты в Польше писали о голодоморе, а украинские политики в Польше организовывали марши и протесты. Руководительница украинской феминистической организации пыталась организовать международный бойкот советских товаров, обращаясь за поддержкой к женщинам мира. Было предпринято и несколько попыток достучаться до президента США Франклина Рузвельта(101).

Ничто из перечисленного не помогло. Законы международного рынка гарантировали, что зерно, отобранное у Советской Украины, будет кормить других. Рузвельт, занятый прежде всего положением американских рабочих во время Великой депрессии, хотел установления дипломатических отношений с Советским Союзом. Телеграммы от украинских активистов пришли к нему осенью 1933 года - именно тогда, когда его личная инициатива по установлению американско-советских отношений начала приносить плоды. Соединенные Штаты расширили дипломатическое признание на Советский Союз в ноябре 1933 года.

Главным результатом летней кампании украинцев в Польше стала искусная советская контрпропаганда. Французский политический деятель Эдуард Эррио прибыл 27 августа 1933 г. в Киев по официальному приглашению. Лидер Радикальной партии, Эррио трижды был премьер-министром Франции, последний раз в 1932 г. Это был дородный мужчина с хорошим аппетитом, который о форме собственного тела говорил, что она напоминает женщину, беременную близнецами, на восьмом месяце. На приемах в Советском Союзе Эррио держали подальше от немецких и польских дипломатов, которые могли испортить веселье неуместным словом о голоде(102).

За день до приезда Эррио Киев был закрыт, а населению приказали все почистить и украсить. Витрины магазинов, пустующие круглый год, неожиданно наполнились продуктами. Продукты были не на продажу, а для демонстрации - для глаз единственного иностранца. Милиционерам, одетым в новую униформу, приходилось отгонять изумленные толпы. Всем, кто жил или работал в зоне предполагаемого маршрута Эррио, приходилось проходить костюмированные репетиции, на которых они демонстрировали, что знают, где нужно стоять и в чем быть одетыми. Эррио провезли по самой широкой улице Киева - по Крещатику. Крещатик был полон автомобилей, набранных по нескольким городам. Машинами управляли партийные активисты, создавая видимость городской суеты и процветания. Женщина на улице тихо заметила: "Может, хоть этот буржуй расскажет миру о том, что у нас творится". Ее ждало разочарование: Эррио выразил восхищение тем, как прекрасно Советский Союз сумел возвеличить одновременно и "дух социализма", и "украинское национальное чувство"(103).

Эррио посетил 30 августа 1933 года детскую коммуну им. Феликса Дзержинского в Харькове - школу, названную в честь создателя НКВД. В это время дети в Харьковской области все еще умирали от голода. Детей, которых он видел, отобрали из числа самых здоровых и крепких. На них наверняка была одежда, выданная им в то утро. Картинка, конечно, была не полностью фиктивной: советская власть строила школы для украинских детей и двигалась в направлении искоренения безграмотности. Дети, которые были живы в конце 1933 года, с большой долей вероятности вырастут и будут уметь читать. Именно это и должен был увидеть Эррио. Без тени иронии француз спросил учеников, что те ели на обед. Это был вопрос, заданный мимоходом, но от ответа на который зависел имидж Советского Союза. Василий Гроссман опишет этот эпизод в обоих своих замечательных романах. По воспоминаниям Гроссмана, дети были готовы к такому вопросу и дали устраивающий ответ. Эррио поверил тому, что увидел и услышал. Он уехал назад в Москву, где во дворце его кормили икрой(104).

После своего возвращения Эррио рассказал французам, что колхозы Советской Украины - это хорошо ухоженные сады. Официальная советская партийная газета "Правда" с удовольствием написала об этой фразе Эррио. Эта история закончилась. Или, возможно, эта история происходила где-то в другом месте.