Обреченные погибнутьСудьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне. Воспоминания и документы |
Арон Шнеер, Павел Полян. Голоса жертв (Об этой книге)
Часть вторая. В финском плену
Михаил Менашевич Шлейфер. «Жиды, выходи строиться!..»[78]
Я, Шлейфер Михаил Менашевич, родился 31 августа 1914 г. в городе Калинковичи, в Белоруссии. С 1934 года проживал в Москве. В начале мая 1941 года я получил повестку из военкомата с извещением о призыве меня в действующую армию. Ранее меня в армию не брали из-за состояния моего здоровья, и призыв новобранцев моего года рождения давно прошел. Войны еще не было, и я попал в 521-й отдельный строительный батальон им. капитана Финикова. Мы строили аэродром в 18 км от Петрозаводска, здесь и застало нас известие о начале войны. По окончании строительства нас направили в район Кеми строить второй путь рядом с существовавшей узкоколейной дорогой. Затем нас вернули в город Петрозаводск. После нескольких часов отдыха нам приказали немедленно покинуть город, так как фашисты начали входить в него. Мы, безоружные, буквально бежали до Медвежьегорска (примерно 60 км), подгоняемые наступающими фашистами и подвергаясь при этом артиллерийскому обстрелу и бомбежкам.
28 октября 1941 г. во время сильного минометного обстрела в районе Медвежьегорска я попал в плен. Товарища из моего отделения ранило в ногу. Его фамилии я не помню, звали его Саша, он был сыном попа из Подмосковья. Я оттянул его в сторону и начал перевязывать ему ногу. В это время шел сильный снег, и мы не заметили, что финны нас окружили.
Финны посадили Сашу на подводу, а меня погнали рядом с подводой. По дороге Саша уговаривал меня скрыть мою национальность (мы уже знали, что немцы уничтожают евреев), но я не послушал и решил, что или убегу, или погибну, но останусь со своей фамилией. На пересыльном пункте нас присоединили к ранее захваченным в плен бойцам. Майор, пленный с одной петлицей и с нагайкой в руке, дал команду: «Жиды, выходи строиться, кто хочет на этап — три шага вперед». Я и еще несколько человек вышли из строя.
Нас загнали в сарай, а на утро посадили в товарный вагон. Ехали мы в глубь страны двое суток, а оттуда, не зная языка, уже невозможно было бежать. Начальник лагеря, в который мы попали, был настоящим садистом. При тяжелой физической нагрузке, холоде и голоде нас постоянно избивали и издевались, как только могли. Все вскоре обессилели настолько, что еле могли передвигаться.
Через некоторое время меня отправили в центральный лагерь в городе Выборг, а дальше судьба меня бросала по разным мелким лагерям. Я помню, как в одном из них хозяева хуторов отбирали наиболее крепких и имеющих навыки в сельскохозяйственном труде для работы в их хозяйствах, а тех, кто им не подходил, лагерное начальство отправляло на лесозаготовки.
К тому времени я совсем обессилел, и один из хозяев, по-видимому, пожалел меня и взял к себе, подкормил меня и использовал на мелких работах. Так продолжалось около недели, а потом случилось непредвиденное. Дело в том, что каждое утро перед работой меня вызывал переводчик, который передавал нас хозяевам и говорил: «Юдолайнен, готовься, койре мест сейчас едут за тобой на велосипеде с собачкой», — и я думал, что слова «койре мест» — это имя хозяина. Однажды во время работы я хотел подозвать хозяина и сказал: «Койре мест туле тейо». Оказалось, как я потом узнал, это означало: «собачий человек, иди сюда». Больше он меня к себе не звал, и меня стали гонять на работу в лес.
Как-то охранник разрешил нам поискать грибы, но так как я в них не разбирался, то набрал в основном несъедобные. Один из военнопленных отобрал их у меня. Поддавшись на мои уговоры, он немного мне вернул. В перерыве мы сварили грибы и съели их. После окончания работы, по дороге в лагерь, этот пленный скончался, я же с трудом, в полубессознательном состоянии, добрался до барака и, видимо, уже будучи в бреду, отчетливо видел каких-то старых, в белых халатах людей с длинными посохами. Потом от сильной боли в животе и не в своем уме я начал кричать: «Сталин победит». Охранник, услышав крики, загнал всех в барак. Я же, опираясь на стену барака, пополз к туалету. Рядом находилась кухня, туда заглянул и нашел там большой кусок колбасы. Такой еды нам не доставалось никогда, так как повар с переводчиком отбирали все крохи, которые полагались военнопленным. Съев колбасу, я немного пришел в себя. Через некоторое время нас всех перевели в другой лагерь, и надо было выбирать повара. Тогда я рассказал о своей находке на кухне и о том, что бывший повар нас обворовывал. Однако переводчик отстоял его, а меня в отместку за разоблачение каждое утро стал избивать. Так продолжалось до тех пор, пока я не попал в еврейский лагерь, это было летом 1942 г.
Нам стало известно, что немцы велели финнам уничтожить всех евреев, но финны решили этого не делать. Затем поступило повторное распоряжение немцев с требованием собрать всех евреев и отправить их в Германию. Нас собрали, посадили в теплушки, окна и двери забили досками. Финские охранники сказали нам, что нас везут в Германию на уничтожение. Ехали мы двое суток, а затем ночью нас привезли в большой лагерь с тремя рядами колючей проволоки и указали, в какой барак нам войти. У входа в барак на скамейке лежал сидур. Мы не знали, где мы находимся, что с нами случилось, но все же пытались заснуть. Но, голодные, мы не могли долго спать и вышли на улицу. И вдруг увидели, что подъезжают три машины и оттуда выходят люди, и у каждого из них в руках было по два чемодана. Они зашли в дом, где сидела охрана, и через несколько минут подошли к нам. Один из них представился раввином. Он рассказал, что они подкупили начальство и вместо нас, евреев, в теплушки посадили и отправили в Германию украинцев. Потом раввин стал раздавать нам подарки. Последние его слова были: «Фашисты уничтожают евреев, мы не знаем, что будет с нами. А то, что произойдет с нами, то будет и с вами. Народ, который жил и живет, с Божьей помощью и будет жить». Этот еврейский лагерь был в местечке Ювоскеле.
В 1944 г. Красная Армия нас освободила, и нас вывезли из Финляндии. В Союзе нас загнали в шахты на Урале, где мы проходили госпроверку. Я был расконвоирован одним из первых, так как мои показания не вызвали никаких сомнений.
В заключение хочу написать, что пережито слишком много, пересказать все невозможно, да и вспоминать былое становится все трудней.
Израиль, 1994 г.