ХАДАССА БЕН-ИТТОЛОЖЬ, КОТОРАЯ НЕ ХОЧЕТ УМИРАТЬ"ПРОТОКОЛЫ СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ":СТОЛЕТНЯЯ ИСТОРИЯ |
|
ГЛАВА 11: ПРАВОСУДИЕ В БЕРНЕ
ГОВОРЯТ АДВОКАТЫ
Заключительная речь Георга Бруншвига продлилась шесть часов. Он сообщил суду, что будет говорить исключительно о "Протоколах". Другими публикациями, как и юридическими моментами, займется профессор Матти.
Какими другими публикациями? - удивился судья. Он уж почти и забыл, что в жалобе истцов упоминалась клеветническая газетная статья.
Георг Бруншвиг обладал задатками великого адвоката. Как известно любому юристу, дело тут не в образовании или опыте, но в даре. Слушая Георга Бруншвига, руководители еврейской общины радовались, что у них нет причин жалеть о сделанном ими выборе молодого, неизвестного, неопытного поверенного для ведения их исторического процесса.
Он много размышлял о тоне, которого ему следует держаться во время выступления. Факты были столь очевидны, а утверждения ответчиков столь глупы и безосновательны, что он решил позволить себе некоторую ироничность.
Как же еще относиться к этой куче нелепиц? - спросил Георг профессора Матти, который убеждал его не переборщить. Матти напомнил ему, что судья в течение всего процесса вел себя с ответчиками подчеркнуто корректно, на что Георг возразил, что и судье это тоже не всегда удавалось. Временами по его поведению было видно, что он о них думает.
"Впрочем, не волнуйтесь, - успокоил Георг Матти, - во время слушаний я испытал такое разочарование и гнев, что мне просто не удастся ограничиться насмешками над их россказнями о "Протоколах". В том, как они поступают с евреями, нет ничего смешного, и я, даже если постараюсь, не смогу скрыть гнева".
Предыдущим вечером Георг обсудил свою дилемму с Эмилем Раасом. Судья, похоже, полностью усвоил факты, о которых рассказали их свидетели и которые не противоречили никаким важным показаниям. В их распоряжении имелись также заключения экспертов Баумгартена и Лоосли, яркие выступления которых были все еще свежи в памяти судьи. Не окажутся ли ненужные повторы испытанием его терпения?
Играй на слух, посоветовал Эмиль, но при этом помни, что заключительная речь - это важнейшая часть процесса, в которой увязываются воедино все нерешенные моменты, а дело в целом представляется в должной перспективе.
"Речь, которую ты произнесешь завтра, - сказал Эмиль другу, - будут цитировать еще многие годы. В нее должна войти вся история, целиком. Эта речь станет твоей визитной карточкой.
Кто знает, пригласят ли тебя еще когда-нибудь участвовать в процессе такого масштаба?
Нельзя опускать ничего важного лишь потому, что о нем уже говорили Баумгартен и Лоосли. Сказанное на процессе будет цитироваться многие годы. Вот и дай людям такую возможность. Дай им причину цитировать тебя. Ты это заработал тяжким трудом".
"Речь идет не о моей репутации", - тихо произнес Георг.
То было прошлой ночью, когда же Георг поднялся и заговорил, он сам удивился уверенности, которую ощущал. Он понял, что пребывает в лучшей своей форме.
"Я здесь, - начал он, - чтобы поговорить о "сионских мудрецах", этих могущественных фантастических персонажах, которые, как нас уверяют, вот уже многие сотни лет организуют любое сколько-нибудь приметное сатанинское деяние, направленное против наций и народов мира". Георг подчеркнутым жестом поднял правую, сжимающую брошюру руку.
"Приглядитесь повнимательнее к этой брошюре, равной которой не отыщется во всей истории. Собственно, нам следует переписать все труды по истории, ибо, согласно герру Флейшгауэру, именно евреи несут ответственность за Французскую, скажем, революцию!
- Георг взглянул судье прямо в лицо. - Можно было бы подумать, ваша честь, что столь важный труд писался целой коллегией ученых, на деле же он сочинен тремя русскими реакционерами, антисемитами, двое из которых были подстрекателями еврейских погромов; можно было бы подумать, что ее авторы хотя бы попытались доказать истинность своей нелепой выдумки - нет, не попытались; можно было бы подумать, что они хотя бы попробовали согласовать свои россказни, однако я сейчас покажу, что время от времени они противоречат даже один другому, выдумывая по ходу дела новые версии".
Он постарается, сказал Георг описать факты кратко и заранее просит суд простить его за повторение того, что все присутствующие, наверное, уже выучили наизусть. Ободренный кивком судьи, Георг приступил к мастерскому обзору свидетельских показаний, выбирая из них определенные фрагменты, как если бы те были кусочками складной картинки, и соединяя их в выразительную, непротиворечивую последовательность.
Он в живых подробностях описал фабрикацию "Протоколов", осуществленную Рачковским и его помощниками во Франции, плагиат книги Мориса Жоли, историю Нилуса, причастность Генри Форда к истории "Протоколов", неизменно соотнося все это с исторической и политической обстановкой. Он очень старался не впадать в назидательный тон, помня, что если экспертам позволительно читать в суде лекции по истории, то от адвоката судья еще одной такой лекции не потерпит.
Что же так захватило внимание людей, отчего все они кажутся загипнотизированными, сидят без движения, боясь пропустить хотя бы слово? - думал, глядя по сторонам, Лифшиц. Физический ли облик Георга, то, как он себя подает, верно выбранный тон, обаяние?
Или все дело в умении Георга создать нужную атмосферу, словно бы воскресить мужчин и женщин, принимавших участие в этой фантастической истории, рассказать о ней просто и правдоподобно, не заблудившись в обильных фактах? Тут было все это и многое иное, заставлявшее людей не замечать, как летит время.
Вот так оно, скорее всего, и происходило, закончил Георг Бруншвиг эту часть своей речи и смиренно развел руки в стороны.
Слушатели перевели дыхание, а он помолчал, позволяя им устроиться поудобнее, откашляться, пошептаться с соседями. Единственным, кто даже не пошевелился, был судья Мейер, он лишь кивнул Георгу Бруншвигу, показывая, что тот может продолжить.
Георг провел несколько бессонных ночей, обдумывая свой подход к материалу. Ясно, что документ, называемый "Протоколами сионских мудрецов", представляет собой фальшивку, подделку, но главная суть состояла не в этом. Для доказательства его "непристойности" Георгу следовало опровергнуть утверждения о существовании еврейского заговора и показать истинные мотивы, стоящие за изданием и распространением "Протоколов".
Впервые за все выступление он повернулся в сторону своих противников. Суду представлены две противоречащие одна другой истории, начал он тоном непринужденной беседы, и ему предстоит решить, какая из них правдива, а какая - злонамеренная ложь.
Составляют ли евреи угрозу для всего человечества?
Встречаются ли их вожди втайне и договариваются ли о том, как им сокрушить порядок, установившийся во всех христианских странах?
Действительно ли они осуществляют свой ужасный план, так что в один прекрасный день мир, пробудившись, обнаружит, что им уже правит "князь иудейский"?
В голосе Георга звучал неприкрытый сарказм. Если все это правда, решение суда поможет спасти мир.
Если же, с другой стороны, все это бесстыдная ложь, клевета, столь нелепая и притом столь опасная, клевета, жертвами которой могут вскоре оказаться женщины и дети, и не в одной лишь Швейцарии, но и в соседствующих с ней странах, да, собственно, во всем мире, тогда суд может, по существу, спасти не только репутацию целого народа, но и множество человеческих жизней.
Вот в чем подлинная суть проблемы, сказал Георг, обращаясь к судье. И, размышляя о том, как высоки ставки, он не может припомнить ни одного суда, когда-либо решавшего подобную задачу, ни одного судьи, которому когда-либо выпадала участь взять на себя столь огромную ответственность.
Не наделенный божественным могуществом судья, который призван решить, что есть истина, а что ложь, сталкивается порой с невыполнимой задачей. Однако в нашем случае дело обстоит не так, сказал он и позволил себе улыбнуться, чтобы снять воцарившееся в зале напряжение. То, как ответчики представили дело, следует считать оскорблением, нанесенным и суду, и человеческому разуму. Кто из тяжущихся и когда, спросил он, осмеливался делать в суде безосновательные утверждения, не предъявляя в их поддержку даже малой толики доказательств?
Однако именно так и поступили здесь ответчики, сказал Георг, возвышая голос и указывая на своих противников. Они изливали потоки грязи, они произносили надменные речи, они использовали суд как трибуну для самой злобной пропаганды, но они ни разу не представили даже крохи доказательств, подтверждающих их фантастические россказни.
Если бы здесь происходил обычный процесс о подделке документов, истцы, вероятно, на этом и закончили бы изложение своей версии, поскольку бремя доказывания лежало бы на плечах ответчиков. Тот, кто публикует клеветнический документ, и должен доказывать его правдивость. От наших же истцов, сказал он, указывая на сидевших за его спиной представителей еврейской общины, никто и не ожидал бы доказательств лживости подобного документа.
И все же они решили сделать это, поскольку данная ложь приняла чудовищные размеры и грозит неописуемыми бедствиями. Что ж, заявил, подчеркивая каждое слово, Георг, у них есть серьезные основания просить суд постановить, что ответчики не смогли доказать свою правоту. Однако такое решение их не удовлетворило бы. Фактически они просят суд, основываясь на полученных в ходе процесса свидетельствах, определенно заявить, что "Протоколы" представляют собой подлог и плагиат, а утверждение о существовании еврейского заговора, имеющего целью достижение мирового господства, - злонамеренную ложь.
Заключительная речь на большом и сложном процессе для любого юриста является испытанием его способностей. Ему приходится пробиваться сквозь сотни, порою тысячи страниц свидетельских показаний, рыться в грудах документов, стараться помочь судье, который может не заметить без него какое-нибудь важное обстоятельство, увязывать факты и положения закона в одно осмысленное целое - все это и многое другое является частью подготовки действенной заключительной речи.
Неудача на этом последнем этапе равноценна для адвоката пустой трате сил, ушедших на подготовку и проведение процесса. "Бруншвиг неплохо справляется", - написал, гордясь своим учеником, профессор Матти на клочке бумаги и передал его Лифшицу. Типичная недооценка, подумал Лифшиц. Почему бы профессору не использовать слово "блестяще".
Сознаваячто он овладел вниманием зала, Бруншвиг перешел к рассказу о том, как были установлены плагиат и подлог, и процитировал княгиню Радзивилл, дю Шайла и Филиппа Грейвса, связывая их рассказы с показаниями представленных истцами свидетелей. Любой юрист отдал бы правую руку за возможность привести в суд таких свидетелей, думал Георг. Выпадет ли ему еще случай участвовать в подобном процессе? - гадал он.
Он уже долго говорил без остановки и теперь позволил себе сделать короткую паузу, наливая из стеклянного графина воду в стакан.
Положив перед собою небольшую стопку заметок, он повернулся лицом к судье и спокойным тоном возобновил свое выступление. Близилась самая важная его часть, и Георг был уверен, что она произведет на судью впечатление.
Следует помнить, начал он, что этот процесс в основном касается определенного документа. Теперь он и хочет поговорить об этом именуемом "Протоколами сионских мудрецов" анонимном документе, словно бы свалившемся с ясного неба.
Глядя в глаза судьи, обращаясь к нему, как если бы никого, кроме них, в зале не было, как бы говоря на понятном одному лишь судье языке, Георг медленно продолжал, подчеркивая каждое слово.
Оригинальный документ так никому отыскать и не удалось, тем не менее при публикациях он подается в виде подлинных протоколов тайных совещаний еврейских вождей. Когда пытаешься проверить предположительную подлинность такого анонимного документа, в голову приходит множество вопросов сразу:
Существовал ли когда-либо оригинал, как и когда он исчез?
Кто его видел?
Как он выглядел?
На каком языке был написан?
Где, когда и кем был сочинен?
Кто эти загадочные "сионские мудрецы" и кого они представляют?
Где и когда документ объявился и как он попал из комитетской комнаты или архива этих "мудрецов" в руки издателей?
По счастью, сами же издатели, причем все издатели, на всех языках, предлагают ответы на эти вопросы. Остается лишь, улыбнувшись и разведя руки, разобраться в их ответах.
Даже если бы существовала всего одна версия, и та могла бы оказаться ложной и потому потребовала бы тщательной проверки и подтверждения дополнительными фактами.
А как быть, когда существует множество противоречащих одна другой версий?
В какую предпочтет поверить суд?
Прежде чем продолжить речь, Георг позволил этому вопросу эхом отозваться в зале. По залу прошел шепоток, и Георг понял, что возбудил всеобщее любопытство.
Единственное, в чем сходятся все издатели, так это в утверждении, что в какой-то момент оригинал "Протоколов сионских мудрецов" оказался в руках человека, получившего его незаконными средствами, и что он был затем передан некоторым иным лицам.
Никто так и не объяснил, что же случилось с так называемым "оригиналом", с которого, предположительно, делались копии и переводы.
Итак, после недолгого молчания задумчиво произнес Георг, мы имеем дело с предположительными копиями документа, само существование которого подтверждается лишь словами людей, никогда даже не притворявшихся, что они своими глазами видели так называемый "оригинал". Копия документа заменить собою оригинал не может, если только не существует твердых, независимых доказательств того, что такой оригинал существовал и что предлагаемая нам копия верна и точна. Если же существование документа оспаривается, оно не может быть доказано несанкционированной копией, подлинность которой никем не засвидетельствована.
Отвечая на вопрос об исходном источнике "Протоколов", все издатели, на каком бы языке они их ни издавали, согласно указывают на Нилуса, а порой и на Буши. Это их издания "Протоколов" были переведены на всевозможные языки. Обоих изображают честными традиционалистами, чья вера в "Протоколы" повсеместно принимается как гарантия подлинности таковых. Необходимо, следовательно, начать с этих русских издателей.
Суд не только не имел возможности выслушать человека или людей, якобы доставивших "Протоколы" Буши или Нилусу, но и эти двое ныне уже скончались, и вызвать их в суд для дачи показаний невозможно. Судье не удастся ни выслушать их, ни приглядеться к манере их поведения. Их уже не попросишь объяснить расхождения в сообщенных ими версиях.
Все, что может сделать суд, сказал Георг, это рассмотреть опубликованные ими рассказы, оценить их, сравнить один с другим и оба - с иными свидетельствами и проверить их непротиворечивость. Суду следует, таким образом, задаться вопросом, на чем эти русские издатели основывали свои так называемые "гарантии" подлинности "Протоколов".
Человека, сравнивающего предисловия к различным изданиям "Протоколов", первым делом поражает то обстоятельство, что рассказываемые в них истории противоречат одна другой по части практически всех существенных фактов. Удивительно, но расхождения имеют место не только в вариантах различных издателей, но и в разных вариантах, выпущенных одним и тем же издателем.
Не желая утомлять суд долгим цитированием, он подготовил список противоречивых версий, который и представил суду, вручив также копию защитникам ответчиков.
Не будут ли ответчики любезны сообщить суду, какую из этих версий они готовы отстаивать здесь и какие, собственно, преимущества имеет эта версия перед другими? - спросил он, обращаясь к своим оппонентам.
Был так называемый оригинал "Протоколов" похищен русской дворянкой или ее любовником, масоном высокой степени посвящения?
Был он доставлен предателем-евреем русскому шпиону или обнаружен русской полицией в доме не названного по имени еврея?
Были "Протоколы" украдены или скопированы?
Были они обнаружены в масонской ложе, или в сейфе сионистов, или в квартире Теодора Герцля?
Где был найден оригинал - во Франции, в Швейцарии или в Вене?
Был то отдельный документ или его скопировали из книги протоколов?
В каком году его доставили в Россию - в 1895-м, 1897-м или 1901-м?
Был ли так называемый оригинал "Протоколов" написан по-французски, по-русски или по-еврейски?
Были "Протоколы" переведены анонимным переводчиком, который передал свой перевод Буши, или они попали к Нилусу на французском языке, и уже сам он перевел их на русский?
Были они составлены на проходившем в Базеле в 1897 году Сионистском конгрессе или определенно существовали еще до этой даты?
Кто сочинил "Протоколы" - Теодор Герцль, Ашер Гинцберг, известный также как Ахад Гаам, или раввин Эренпрейс, или же они представляют собой дословные записи совещаний еврейского "Кагала"?
И последнее, сказал, обращаясь к судье, Георг Бруншвиг. Те, кто пытается связать "Протоколы" с сионистским движением, так и не смогли объяснить, почему они оказались написанными не на немецком языке, официальном языке конгресса.
Собрав свои заметки и уложив их в портфель, Георг позволил нескольким минутам пройти в молчании, чтобы все сказанное им было хорошо усвоено. Судя по лицам ответчиков, он набрал очень важные очки.
Возобновив свою речь, Бруншвиг сказал, что с российской историей "Протоколов" он покончил. Настало время поговорить о Европе, в которой "Протоколы" впервые появились в 1919 году. Послевоенная Европа была в особенности пригодной для издания этого документа. Возможно, отчаяние, которое испытывало большинство людей в связи с последствиями войны, заставило их поверить в эту нелепицу.
Все началось в Германии, где воинствующие антисемиты взяли эту фальшивку на вооружение, обвинив евреев и в жестокостях, совершенных во время войны, которую они же, евреи, якобы и развязали, и в исходе этой войны.
Когда Георг Бруншвиг начал зачитывать суду три документа, в которых описывались потери среди служивших в немецкой армии солдат-евреев, в зале стало очень тихо. Это та самая война, воскликнул Георг, которую Флейшгауэр назвал "еврейской бойней".
Германия и теперь стоит во главе тех, кто использует "Протоколы" в своих отвратительных целях.
Сколько в этом цинизма, воскликнул Георг, показывая суду номер немецкой газеты "Фолькишер беобахтер" от 31 марта 1933 года. Когда евреи других стран в знак протеста против расистского обращения нацистов с немецкими евреями начали бойкотировать немецкие товары, газета объявила этот бойкот частью еврейского плана, процитировав при этом "Протоколы".
Но использование этой омерзительной фальшивки в одной лишь своей стране представляется новому немецкому режиму недостаточным. Немцы не только экспортировали ее в Швейцарию, но и сами постарались выдвинуться на передний план этого процесса, втайне манипулируя им и направив сюда своего агитатора, дабы тот изображал эксперта. Нельзя сказать, чтобы в нашей стране не имелось собственной разновидности антисемитизма, печально понурясь, сказал Георг Бруншвиг.
К удивлению присутствующих, он достал из папки и зачитал документ, в котором перечислялись жестокости, совершенные в Швейцарии по отношению к евреям, включая и случаи осквернения еврейских могил. Нам хватает и своего антисемитизма, мы определенно не нуждаемся в том, чтобы эту отраву завозили к нам еще и из-за границы, заключил он.
Последняя часть его речи была посвящена экспертному заключению Флейшгауэра.
"Мы слушали его в течение пяти дней и все это время вели себя тихо. Мы назначили в эксперты видного профессора, ответчикам же пришлось, ради нападок на честь и репутацию швейцарских евреев, импортировать их так называемого эксперта из Германии, и все его показания были не чем иным, как подстрекательской речью".
Стоит обратить внимание на то, отметил Георг, что им не удалось отыскать ни одного швейцарского эксперта, который поддержал бы их утверждения.
"Этот человек, - сказал он, с отвращением указывая на Флейшгауэра, - пять дней подряд оскорблял здесь евреев и клеветал на них". Он обвинял евреев в лжесвидетельстве, в убийствах, в отравлении колодцев, в похищении людей, в распространении порнографии, во внебрачном сожительстве, в развращении детей, в кровавых жертвоприношениях, в многобрачии и т.д. На самом-то деле он просто переписал главы 6 и 7 Бернского уголовного кодекса и обвинил евреев во всех перечисленных в этих главах преступлениях.
Он торжествовал, когда ему удавалось доказать, что тот или иной еврей действительно совершил преступление, как будто не существует на свете преступников-христиан, как будто христиане никогда не совершали и не совершают прямо в эту ми-нугу деяний, за которые их всегда будет осуждать человечество.
Заглянув в свои заметки, Бруншвиг процитировал нацистские песни, в которых выражается радость по случаю убийства евреев.
"Вот что хотел бы заставить нас импортировать Флейшгауэр!", - воскликнул он.
Флейшгауэр полностью проигнорировал тот факт, что великие лидеры мира, равно как и протестантская и католическая церкви, признали подложность "Протоколов". Говоря об этом, Бруншвиг предъявил полученные из Германии церковные документы.
"Нужна отвага, - негромко сказал он, - чтобы публиковать такие документы в нынешней Германии, где под угрозой находится само существование церкви".
Георг сообщил судье, что адвокаты истцов обсуждали возможность противодействовать назначению Флейшгауэра экспертом, поскольку он известен как ярый антисемит. Но они твердо верили в представляемые ими доказательства и решили, что и сам дьявол ничего не сможет предпринять против истины. Они не знали, насколько изворотлив Флейшгауэр. Он способен представить черное белым, зеленое красным. Факты ему безразличны, за ним стоит Третий Рейх, он воображает себя маленьким Давидом, выступающим против великана Голиафа, против еврейского интернационала.
Но судья, разумеется, сможет понять, что кроется за этим фасадом. Этот человек использовал целый арсенал ржавого оружия, начав с фараона и закончив Чемберленом и Штрейхером, поминая всех, кто стоял между ними, перевирая, не моргнув глазом, даты и искажая исторические события. Если у него заканчивались "факты", он переходил к оскорблениям, обвиняя евреев в том, что они будто бы молятся, чтобы с христианами поступали как с собаками.
Покидая в один из тех дней зал суда, сказал Георг судье, он слышал, как выходивший вместе с ним человек говорил другому, что Флейшгауэр проклинает Бога за то, что тот создал евреев, солнце - за то, что оно на них светит, и воздух - за то, что они им дышат. И действительно, таков его девиз и в этом он черпает удовольствие.
Георг начинал увлекаться, но, заметив встревоженный взгляд профессора Матти, сдержался и продолжал поспокойнее.
Немецкая пресса не только сообщала о ходе процесса, она трактовала его как проводимый немцами. Флейшгауэр использовал зал швейцарского суда для насаждения злобы, которую немецкие национал-социалисты питают к евреям. Этого не следовало допускать.
С другой стороны, истцы старались не опираться на евреев или на тех, кто известен своими дружескими к ним чувствами. Они выбрали профессора Баумгартена и пребывали в полном согласии с судебным экспертом Лоосли - и тот и другой уважаемые, объективные люди, неевреи.
Флейшгауэр по невежеству использовал Талмуд в качестве доказательства существования еврейского заговора. Эти его утверждения не заслуживают даже того, чтобы их опровергать. Талмуд признан известными учеными как одно из выдающихся достижений человеческого ума, культуры и учености, смешно было бы пытаться защитить его в суде.
Он хотел бы, сказал Георг, процитировать знаменитого ученого-талмудиста, немецкого гуманиста Рейхлина, это довольно известная цитата. "Талмуд, - написал Рейхлин, - существует не для того, чтобы любой невежда мог топтать его немытыми ногами и хвастаться, будто он его одолел".
Это энциклопедия, а не священная книга. Кое-что в ней не отвечает теперешней морали, но это можно сказать обо всем, написанном в одни с ним времена. В Талмуде говорится, что свет стоит на трех столпах:
Истине,
Правосудии и
Мире.
Этого места Флейшгауэр цитировать не стал!
На самом-то деле он цитировал не только антисемитскую литературу, но и несуществующие либо поддельные документы. Все, что противоречит его теории, он старательно игнорировал. Он даже переврал цитату из Гете, сказал Георг с таким отвращением, будто речь идет об уголовном преступлении.
Георг решил, что самое правильное - это высмеять Флейшгауэра, но по временам он становился серьезным - гнев брал над ним верх.
Факт плагиата бросается в глаза даже слепому, но как трактует его Флейшгауэр? Если опровергнуть этот факт невозможно, стало быть, Морис Жоли был евреем, а уж заодно с ним и Филипп Грейвс и Лоосли.
Даже ребенок способен понять, что "Речь Раввина" извлечена из книги Гедше, из известной, а вернее сказать, прискорбно известной главы этой книги о еврейском кладбище в Праге. Однако Флейшгауэр не видит проблемы в том, чтобы истолковать все шиворот-навыворот, объявив "Речь Раввина" ранним источником книги Гедше. Даты, как и факты, для него никакого значения не имеют.
Подобно фокуснику, Флейшгауэр вытягивает из шляпы названия еврейских организаций: "Бней-Брит", "Бней Мошэ", "Альянс израэлит" - все это почтенные организации с открытыми для публики программами, широко известной историей, - и изображает их, ничем того не доказывая, органами, реализующими, по наущению "сионских мудрецов", дьявольский международный еврейский заговор.
Повысив голос, Бруншвиг воскликнул:
"Международного еврейского заговора не существует, но существует международный антисемитский заговор, цель которого - уничтожение еврейского народа, заговор, полностью и бесстыдно документированный, обнародованный в книгах, статьях, речах, карикатурах и манифестах! Эти арийские мудрецы заседают в Эрфурте, и возглавляет их вот этот человек, - сказал Георг, указывая на Флейшгауэра. - Они поклялись уничтожить все свободы, сражаться с либерализмом, социализмом и демократией. Этот международный союз преследует евреев для осуществления своих нечестивых замыслов, а наш суд и зал его заседаний он использовал для дальнейшего продвижения к своей цели".
Теперь он повернулся к сидевшим на скамье за его спиной евреям.
"Мы защищаем себя от сил зла, мы вынуждены бороться с ними до последней капли крови, и в то же самое время мы обязаны научить наших детей тому, чему их ныне учат во всех еврейских школах Швейцарии, тому, что каждый человек - родное нам существо, что все мы созданы по образу и подобию Божию, общего нашего Отца. Поступай с ближним так, как хочешь, чтобы он с тобой поступал. Вот чему учит нас иудаизм".
Георг повернулся к судье: "Мои клиенты дали мне трудный для выполнения наказ - не реагировать на провокации. Мне пришлось собрать воедино всю мою дисциплинированность, и я смог сделать это лишь потому, что верю в справедливость суда. Поэтому я заканчиваю изложение нашей позиции выражением веры в демократический процесс Берна. Пусть истина воссияет в этом зале, чтобы дать всем нам лучшее будущее, в котором не будет места ненависти и насилию, но которое будет исполнено духа любви".
Какая жалость, думал Лифшиц, что вот это и не станет концом процесса. Но то был не конец, и зал суда адвокаты истцов покидали в настроении скорее подавленном. Даже поздравления Георгу Бруншвигу могли подождать. Поздравлять его они будут в своем, узком кругу, не перед публикой.
Как и предсказывал Эмиль Разе, газеты напечатали обширные извлечения из речи Георга. Редакционные статьи были более чем похвальны. Однако он слишком устал, чтобы интересоваться ими, и слишком тревожился за исход процесса. Он понимал, что ничего больше сделать не может. Теперь дело за другими. Однако на следующее утро, слушая речь профессора Матти, он все еще пребывал в большой тревоге.
К сожалению, сказал Матти, антисемитизм всегда существовал в Швейцарии в той или иной форме, однако с 1933 года мы сталкиваемся с импортируемым из-за границы антисемитизмом нового для нас рода. Брызги от волны политического переворота, поднявшейся в соседней с нами стране, залетают и в Швейцарию. Новые идеи поступают к нам через границу, поступают без обложения таможенной пошлиной).
"Соседнее государство эксплуатирует эти идеи в своих интересах, и, к несчастью, они, эти вредоносные идеи, обретают в нашей стране плодородную почву. Среди этих пришлых идей мы находим и идею воскрешения в Швейцарии латентного антисемитизма. Люди вправе любить или не любить один другого до тех пор, пока они выражают свои воззрения способами, дозволенными законом и приемлемыми по нормам морали. Но эта завезенная к нам форма антисемитизма нова для нашей страны и не может быть терпимой в обществе, живущем в соответствии с нормами права".
У евреев долгая история страданий, и хорошо известно, что для защиты они не склонны прибегать к крайним мерам. Они пытались противодействовать этим новым тенденциям, обращаясь к властям, но те направили их в суд. "Вот почему, ваша честь, мои клиенты оказались здесь", - заявил Матти с полной достоинства сдержанностью.
Матти говорил негромко, словно он обращался к своим студентам, но каждый напрягал слух, чтобы не пропустить ни слова из тех, что произносились здесь в последние несколько дней.
"Мы разбираем очень серьезное дело, - сказал он, - дело, требующее серьезного рассмотрения".
И тут он удивил суд, объявив, что истцы отказываются от своего иска против трех ответчиков, причастность которых, к его удовлетворению, доказана не была. Изначально истцы преследовали их по суду, потому что не обладали достаточной информацией о роли, которую каждый из них сыграл в этом деле.
Остаются двое: Теодор Фишер, принявший на себя ответственность за публикацию рассматриваемых судом материалов, и Сильвио Шнелль, признавший, что он распространял "Протоколы".
Однако более важным, чем осуждение этих ответчиков, сказал Матти, снимая и протирая очки, является осуждение самого совершенного ими деяния. Как и ожидалось, он предложил рассмотреть сначала правовые аргументы. Он сухо процитировал параграфы 14, 15 и 16 бернского закона о непристойной литературе. Не случайно, сказал он, что законодатели оставили интерпретацию термина "непристойный" на усмотрение суда. Один американский судья сказал некогда, что не может определить, что такое порнография, но способен узнать ее с первого взгляда.
Суд обладает уникальной возможностью высказаться в том же духе, а именно, что непристойность трудно определить, но легко распознать. И что лучшим образом подходит для определения "Протоколов сионских мудрецов", спросил Матти, чем термин "непристойность"?
Он хотел бы указать на то, продолжал профессор, что документ может быть непристойным, не будучи поддельным. Процитированные параграфы позволяют осудить и подлинный документ как непристойный, однако подложность документа имеет большое значение. Поэтому судья и не может уклониться от рассмотрения вопроса о том, кто был автором "Протоколов".
Многие годы утверждалось, что "Протоколы" созданы на Базельском конгрессе, куда вожди еврейского народа съехались, чтобы содействовать достижению господства над христианским миром.
Неудивительно поэтому, что ответчики, оказавшиеся лицом к лицу с впечатляющими свидетельскими показаниями, прозвучавшими на этом процессе, решили, по-видимому, игнорировать вышеизложенный тезис и теперь, похоже, основывают свою теорию на том, что еврейский заговор, как он изложен в "Протоколах", представляет собой проистекающую из духа иудаизма неотъемлемую часть еврейской религии, традиции и философии, - даже если сам документ является поддельным.
Он изумлен, сказал профессор, тем, что такой смехотворный довод приводится в зале суда, руководствующегося правовыми нормами. Разве взялся бы кто-нибудь доказывать, что картина написана Ходлером, потому что она не хуже подписанных им, независимо от того, действительно ли она вышла из-под его кисти или нет?
"Протоколы" являются фальшивкой независимо от того, был ли Жоли арийцем или неарийцем. Они фальшивы независимо от того, сочинены ли они евреем или кем-то еще. Достаточно констатировать, что они не являются произведением организованного еврейства!
Ответчики могли попытаться доказать подлинность "Протоколов" как документа Базельского конгресса, прибегнув к одному из трех способов. Матти поднял три пальца и стал по очереди загибать их, перечисляя эти способы:
Процитировав оригинальные протоколы Базельского конгресса. Этого сделано не было.
Представив свидетелей, участвовавших в предположительных тайных совещаниях. Этого не только не было сделано, но, напротив, многочисленные свидетели, включая и стенографов-неевреев, засвидетельствовали противное.
И, наконец, представив научные доказательства подлинности "Протоколов", каковые полностью отсутствуют.
Матти говорит педантичным, сухим тоном, но именно этот тон, тон ученого, и производит наиболее сильное впечатление, подумал Георг Бруншвиг. Те, кто упорствует в распространении этой лжи, продолжал Матти, подлежат уголовной ответственности.
Документ, изображающий целый народ оравой разбойников, следует считать непристойным. Такая литература не заслуживает защиты, предоставляемой свободой слова или печати.
Хочется надеяться, что решение суда поможет раз и навсегда убрать такого рода литературу со швейцарских прилавков, сказал он. "Она зародилась не здесь, и мы в ней не нуждаемся. Нам не нужны газеты, подобные "Айдгеноссе", которая имитирует немецкую "Штюрмер".
На время оставив "Протоколы", профессор обратился к статье, предупреждающей швейцарских девушек о том, что евреев следует остерегаться. Эта статья - худшее из всего, когда-либо им прочитанного. Все до единого евреи изображаются в ней сексуальными преступниками.
"Это было написано не в Швейцарии, - провозгласил он, на миг позволив себе выказать гнев, - она поступила к нам прямиком из Берлина! Тот, кто осмеливается скармливать нам подобную грязь, должно быть, считает швейцарцев идиотами. Исход нашего процесса затронет не одних только евреев. Он важен для всей Швейцарии. Когда сопредельное государство наводняет Швейцарию такого рода преступными материалами, - взволнованно продолжал Матти, - оно угрожает самому нашему существованию. Попытка лишить швейцарских евреев их законных прав есть проявление чистой воды деспотизма".
Свобода, а не притеснение - вот критерий истории человечества, сказал профессор, вновь прибегая к тону ученого. "Безответственные граждане, стремящиеся насадить здесь чужие ядовитые растения, оказывают своему отечеству дурную услугу. Мы не присваиваем себе право учить другие страны, но и сами идти к ним в ученики не желаем.
Мы - народ достаточно зрелый для того, чтобы решать, как нам править нашей страной. Если суд сможет привести в чувство определенных швейцарских граждан, даст обществу ясно понять, что этот путь для Швейцарии не годится, то время, силы и средства, потраченные на наш процесс, окажутся потраченными не впустую".
Как правильно они поступили, наняв профессора-нееврея, прошептал Лифшиц Винеру. Как правильно они поступили, наняв профессора Матти, прошептал Винер в ответ.
На этот раз судья, почувствовав, что ответчикам не следует предоставлять слово сразу после речи профессора Матти, объявил короткий перерыв.
Судье не терпелось услышать их аргументы. У Флейшгауэра была возможность говорить все, что заблагорассудится, однако теперь наступал черед их швейцарским защитникам выступить перед швейцарским судом - станут ли и они равняться на антисемитизм немецкого пошиба?
Доктор Уршпрунг начал с того, что бремя доказательства возложено на истцов, а подложность "Протоколов" ими не доказана. Из его выступления вскоре стало ясно, что ответчики пытаются перевалить ответственность один на другого. Доктор процитировал Флейшгауэра, с похвалой отозвавшись о его заключении. И выразил уверенность, что евреи, прежде чем затеять этот процесс, крепко подумали бы, знай они, какого выдающегося эксперта представят ответчики.
В отношении "Протоколов", заявил Уршпрунг, ему добавить особенно нечего, однако он может много чего сказать о евреях. Они несомненно принадлежат к другой, особой расе, но сумели каким-то образом взять верх в Швейцарии. Антисемитизм отнюдь не немецкий продукт, он вовсе не импортируется из Германии. Евреев, приобретающих все более заметные роли в театре, кинопроизводстве, литературе, науке и печати, необходимо остановить.
Арийцы всего мира наконец пробудились и осознали тот факт, что они страдают под пятой евреев, которых, к несчастью, поддерживают и некоторые нееврейские исследователи Талмуда. О еврейской опасности мир предупреждали многие великие люди и среди них - Кант, Наполеон I, Гете и Амбруннен.
Сидящие в зале начали переглядываться, чувствуя себя пристыженными оттого, что никогда не слышали последнего имени, и переглядывались до тех пор, пока не узнали, что это псевдоним дававшего на процессе показания доктора Цандера, известного антисемита, публиковавшего под этим псевдонимом антисемитские материалы, за которые он уже попадал под суд.
Он, доктор Уршпрунг, был бы рад увидеть евреев обосновавшимися на собственной, изолированной территории вроде Мадагаскара, однако весь остальной мир отдавать им на откуп нельзя.
"Протоколы" представляют собой значительный научный труд, и он надеется, что после этого процесса заключение Флейшгауэра найдет себе путь в каждый швейцарский дом.
Подлинность "Протоколов" важна далеко не так, как он утверждал в начале процесса; на назначении экспертов настаивали истцы, желавшие доказать непристойность этой книги.
"Протоколы" с нами, - заявил он, - с нами они и останутся. Этого достаточно для доказательства их существования. Любой выступающий против них обязан доказать их поддельность, а это сделано не было".
Он высмеял сказанное Баумгартеном и Лоосли и оспорил показания княгини Радзивилл на том основании, что она назвала неверную дату.
На прессу нечего обращать внимание, сказал он, поскольку вся она находится в руках евреев.
Он истинный демократ, заявил Уршпрунг, он противник погромов. Однако валить вину за погромы на ответчиков не следует - они всего лишь выражают свое мнение и свободны делать это.
Что из того, что "Протоколы" были составлены не на Базельском конгрессе, а на другом, на конгрессе "Бней-Брит", как указал Флейшгауэр?
Разве это дает нам причину игнорировать их?
Когда Уршпрунг вдруг собрал свои заметки и поклонился суду, все удивились, поняв, что он закончил.
Настал черед защитника Рюфа. Он швейцарский демократ, сказал Рюф, он не представляет ни Третий Рейх, ни движение национал-социалистов. Он понимает желание евреев защитить свою честь и попытаться доказать истину. Он согласен с тем, что на процессе был сделан еще один шаг в поисках истины о "Протоколах", однако свидетели всего лишь высказывали свои субъективные мнения, а судья не может сказать, в чем состоит объективная истина. В самые последние дни в его контору поступили новые материалы, которые могли бы пролить свет на этот вопрос, но к данному процессу они запоздали.
Недолго проконсультировавшись, Георг Бруншвиг и профессор Матти заявили, что, не желая утомлять судью, они не станут использовать свое право на ответ. Все, что они хотели сказать на этом процессе, они сказали.