ХАДАССА БЕН-ИТТОЛОЖЬ, КОТОРАЯ НЕ ХОЧЕТ УМИРАТЬ"ПРОТОКОЛЫ СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ":СТОЛЕТНЯЯ ИСТОРИЯ |
|
ГЛАВА 6
НРАВСТВЕННЫЙ ВЫБОР ЖУРНАЛИСТА
4 июня 1953 года, через день после того, как в возрасте 77 лет скончался в своем доме в Ирландии Филипп Грейвс, "Таймс" опубликовала длинный некролог, отдававший ему должное как одному из самых замечательных корреспондентов этой газеты. Пересказав историю его семьи и перечислив множество постов, которые он занимал, "Таймс" написала:
"Одним из исторических исследований, которыми гордился Грейвс, было доказательство поддельности "Протоколов сионских мудрецов", обнаруженное им в те времена, когда эта фальшивка широко использовалась для антиеврейской пропаганды".
В сущности, не только у Грейвса имелись причины гордиться своими разоблачениями. "Таймс" также приобрела престиж и доверие читателей как первая газета, напечатавшая драматическую правду о "Протоколах". Получила она и прибыль, намного превысившую размер выданной Расловлеву ссуды.
Сразу после публикации в августе 1921 года статей Грейвса выяснилось, что на них имеется немалый спрос. "Таймс" издала эти статьи в виде брошюры и занялась ее рекламой и продажей во всем мире. Брошюра печаталась тысячами экземпляров, которые продавались в Англии по цене в 1 фунт.
В США издательские права на нее были приобретены за 150 долларов в сентябре 1921 года Маршаллом. Права эти покупались и во многих других странах.
Уже 31 августа ответственный сотрудник "Таймс" сообщал, что "брошюра о "Протоколах" расходится очень хорошо".
8 сентября управляющий "Таймс" обратился к Итамару Бен-Ави из "Палестайн уикли", предлагая ему приобрести издательские права в Палестине "по сниженной цене". Он написал и в Польшу, высказывая уверенность, что в этой стране брошюра может очень хорошо продаваться "в течение многих лет".
24 октября мистер Бейкер из "Континентального агентства", как называлось французское представительство "Таймс", писал, отвечая на требование 100 фунтов за издательские права во Франции:
"С сожалением должен сказать, что, переговорив с основными газетами и издателями, я понял, что никому здесь эта брошюра не нужна". Им не интересна эта тема, написал он, добавив: "Странные люди, эти французы!"
Пять лет, указанные в соглашении с Расловлевым, истекли, и права следовало возвратить ему после того, как он вернет ссуду. Однако русский изгнанник исчез, не оставив нового адреса. Впрочем, "Таймс" не собиралась махнуть на свою ссуду рукой.
Не зная о том, что Гитлер постарается оживить интерес к "Протоколам", газета в 1926 году, когда названный пятилетний период истек, сочла, что возможности рынка по части продажи брошюры о "Протоколах" исчерпаны.
Было решено найти Расловлева и напомнить ему о его обязательствах. Газета полагала, что книга Жоли ей больше не понадобится. Корреспонденты "Таймс" получили указание разыскать Расловлева, стараясь при этом не выдать его. Публике он был по-прежнему известен как "господин X.". Нашел его мистер Бейкер, парижский корреспондент. Расловлев жил в столице Франции в невзрачной квартирке. 27 января 1927 года Бейкер предъявил Расловлеву требование о возвращении ссуды.
Расловлев пришел в ужас. Он написал в "Таймс", что, беря ссуду, он надеялся на недолговечность большевистского режима, на то, что ему удастся снова вступить во владение своим имуществом и вернуть ссуду, ибо он более чем заинтересован в получении этого редкого документа для своей личной библиотеки. Он напомнил "Таймс", что газета хорошо понимала, почему соглашение было заключено в форме выдачи ссуды. Ныне, поскольку у него нет доступа ни к его собственности в России, ни к находящимся там же деньгам, он предлагает "Таймс" вступить в полное владение книгой Жоли, приобретя ее по цене ссуды, либо продлить срок, на который эта ссуда выдана.
"Таймс" выбрала первое, получив таким образом возможность, оставшись полноправной владелицей книги Жоли, продавать свою брошюру и дальше, тем более что "Протоколы", взятые на вооружение пропагандистской машиной нацистов, вновь обрели популярность во многих странах.
На тот момент имя Филиппа Грейвса прочно ассоциировалось с разоблачением "Протоколов". Его совета и поддержки искали даже выдающиеся представители еврейства. И сентября 1933 года ему писал Невилль Ласки, председатель Еврейской ассоциации Великобритании.
Он приводил цитату из письма некоего Пьера ван Паассена доктору Рубинову в ответ на предложение разобраться в слухах относительно "Протоколов", не раскрывая источников этих слухов. Согласно письму, новую жизнь слухам дал граф Ревентлов, человек, с которым судился Ахад Гаам и который еще в марте 1923 года отказался от своих утверждений относительно происхождения "Протоколов".
Он давно уже писал на антисемитские темы и был теперь тем, "что можно назвать "нацистским экспертом" антиеврейского отдела немецкой администрации".
Согласно этой информации, выходу "Протоколов" должно было предшествовать издание книги Германа Геринга "Призыв к англоязычным народам". С публикацией "Протоколов" следовало подождать, пока не выяснится реакция на книгу Геринга. Но "Протоколы", писал ван Паассен, по всей видимости, будут использованы.
"Я получил немало печальных известий и боюсь, что надвигается новая волна; если Советы разорвут торговые отношения с Рейхом, Гитлер обвинит в этом евреев, поскольку он думает или делает вид, что думает, будто этот разрыв станет еврейским контрударом, и, судя по тому, что я слышал, хоть мне и больно говорить это еврею, худшее еще впереди.
Евреи Америки просто обязаны решиться на то, чтобы вывезти из Германии всех своих соплеменников. Если это не будет сделано, их станут систематически морить голодом и уничтожать. Нет никакой надежды на то, что Гитлер смилостивится!"
Грейвс немедленно отправил это письмо руководству своей газеты, но времена уже переменились. По Европе расползались страхи и дурные предчувствия.
В письме к Грейвсу от 14 сентября 1933 года управляющий "Таймс", обсуждая план нового издания посвященной "Протоколам" брошюры, рекомендовал соблюдать осторожность.
"Если мы осуществим новое издание нашей брошюры, - написал он, - возможно, будет разумным не слишком активно рекламировать ее на страницах "Таймс", а то и не рекламировать вовсе, имея в виду репрессалии, которым нас могут подвергнуть в Германии"
Брошюра была переиздана и хорошо расходилась.
20 декабря 1933 года Коллегия представителей южноафриканских евреев попросила Грейвса прислать брошюру, чтобы перепечатать ее "с целью противодействия проводимой в масштабах всей страны и особенно среди белой части населения кампании по распространению "Протоколов сионских мудрецов". Лондонская Коллегия представителей уже выслала им 1400 экземпляров, и "Таймс" согласилась продать еще 400.
Коллегия представителей еще не знала, что всего через несколько месяцев ей и впрямь понадобятся все доступные материалы о "Протоколах сионских мудрецов" для опровержения в суде города Грейамстаун чудовищной клеветы, сочиненной нацистским фронтом, называемым "Серыми рубашками", - этот процесс в дальнейшем получил известность как "Южноафриканский суд над "Протоколами".
В конце концов интерес к "Протоколам" проснулся даже у французов. В марте 1934 года "Таймс" получила просьбу разрешить перевод брошюры на французский язык, переводчиком предстояло стать доктору Бруцкину из ОЗЕ, медицинского информационного бюро в Париже, занимавшегося вопросами здравоохранения среди евреев.
"Протоколы" снова стали популярными, так что брошюра "Таймс" продавалась очень хорошо, однако Филипп Грейвс, как и управляющий "Таймс", старался избежать ненужной огласки и известности. Когда его попросили написать переложение исходных статей, он ответил решительным отказом. Отказался он и раскрыть имя Расловлева без разрешения последнего
Теперь стала понятной и причина его отказа дать показания на Бернском процессе. В памятной записке, направленной Грейвсом 28 февраля 1935 года редактору "Таймс", он сообщал, что отослал бернским юристам заверенные под присягой показания "касательно того, что мой рассказ об истории "Протоколов", которую я, как Вы помните, помог прояснить, был правдивым". Далее в этой записке говорилось о вставшем перед Грейвсом нравственном выборе.
"Тем временем, - писал он, - как показывает прилагаемый документ, некий доктор Флейшгауэр, профессиональный антисемит и, вероятно, тип, каких мы называли когда-то "Гансами", позволил себе сделать заявления, ставящие под сомнение мои личные качества и правдивость и косвенно обвиняющие "Таймс" в том, что газета либо была введена мной в заблуждение, либо сама участвовала в обмане.
До настоящего времени я, навлекая на себя подозрения антисемитов, отказывался раскрыть имя того русского, который помог мне в этом деле... Поборник нацистов утверждает также, что книги, которая была послана мной в "Таймс" и которая, полагаю, поныне находится в архиве газеты, попросту не существует...
Я не могу не думать о том, что, если имеются какие-либо сомнения в исходе суда и если это допускается швейцарскими законами, мы получаем возможность послужить делу правосудия (далее стерты слова, "а заодно и очистить мою репутацию"), послав связанные с делом, слушаемым швейцарским судом, документы, которыми располагает "Таймс", для их конфиденциального рассмотрения, но, разумеется, не для публичного обсуждения - и именно на этих условиях.
Конечно, документы будут газете возвращены... Я не хочу показаться чрезмерно озабоченным тем, что касается лично меня, но у меня есть родственники, чьи связи со мною известны в Баварии. Им уже приходится тяжело. Одному - из-за того, что его бабушка была еврейкой, другому - из-за того, что сестра его жены вышла замуж за еврея, а сам он, бывший гвардейский офицер, всегда был ярым баварским монархистом. Немецкому посольству, в котором полным-полно нацистов, известно о моей связи с этими людьми, и я побаиваюсь, что, если Флейшгауэру и прочим их утверждения сойдут с рук, если они станут публиковать в антисемитской прессе статьи о том, что разоблачение "Протоколов" было фальшивкой, состряпанной мною из низменных побуждений, это может дурно отразиться на моих родственниках, людях порядочных.
Исходя из всего этого, я хотел бы попросить Вас, чтобы "Таймс" согласилась, если то допускается швейцарским судопроизводством, послать в суд документы, связанные с разоблачением "Протоколов".
Евреи способны сами за себя постоять, а вот мои несчастные баварские родственники - вряд ли, особенно если нацисты, зная о моей связи с ними, получат возможность публиковать заявления, подобные прилагаемому, не испытывая никакого противодействия.
Я вполне понимаю, что о какой-либо полемике между "Таймс" и антисемитским отребьем Германии не может идти и речи, и ни в коем случае не предлагаю вступать в такую полемику. Однако я думаю, что, если у швейцарского судьи будет возможность ознакомиться с документами, о которых я говорю, это ускорит торжество правосудия и устранит всякий риск для моих родственников".
Относительно просьб раскрыть личность Расловлева Грейвс пишет:
"До настоящего времени я, навлекая на себя подозрения антисемитов, отказывался раскрыть имя того русского, который помог мне в этом деле. Причины мои таковы. Я не хочу называть имя третьей принявшей участие в этом деле стороны, не получив на то ее разрешения, а где сейчас этот русский, имени которого я даже правильно не смогу теперь написать, мне не известно.
Подозреваю, что он вернулся в Россию, а в таком случае обнародование сведений о том, что в 1920 году он связался с корреспондентом "Таймс" в Константинополе, наполненном тогда антибольшевистски настроенными русскими, никакого добра ему не принесет".
24 апреля редактор "Таймс" Уильям Стид написал управляющему газеты о просьбе Грейвса разрешить ему послать в бернский суд письмо с сообщением, что, по сведениям газеты, книга Мориса Жоли после 1864 года попала в Британский музей и потому ценность и важность открытия Грейвса не подлежит никакому сомнению; при этом он заметил, что "главным для суда, который вскоре состоится в Берне, является не открытие Грейвса, но само существование "женевской книги" (как до сих пор называют книгу Жоли) задолго до того, как были составлены или сфабрикованы "Протоколы".
Соображения, которые он предлагал принять во внимание, были такими:
Ничья жизнь не будет подвергнута опасности. Газета чувствует себя морально, если не юридически, обязанной защитить Расловлева, хотя и не знает, где он сейчас находится и угрожает ли что-либо его жизни.
Он сознает важность того обстоятельства, что источником информации является бывший русский полковник, следует помнить, однако, что имя этого полковника так и осталось неназванным.
Поскольку Грейвс озабочен защитой своих родственников, "следует придавать особое значение опасности, которой они могут подвергаться, хотя, с другой стороны, это вопрос чувств... а я считаю, что нам не следует позволять каким бы то ни было чувствам становиться помехой нашей готовности сделать то, что может оказать правосудию важную услугу.
Если, с одной стороны, для газеты желательно не быть втянутой в частное судебное разбирательство, то, с другой стороны, желательным является и повсеместное признание и широкая известность ее приоритета в разоблачении на редкость отвратительного обмана.
При нынешнем положении дел воинствующий антисемитизм может распространиться из Германии в другие страны, в частности в Соединенные Штаты, он может, как показывает тактика, усвоенная Освальдом Мосли, затронуть и нашу страну. Было бы хорошо поэтому, чтобы "Таймс" приобрела репутацию газеты, предпринявшей попытку отстоять истину, едва лишь ее внимание было привлечено к таковой благодаря зоркости одного из ее иностранных корреспондентов".
В конечном итоге между "Таймс" и Коллегией представителей был достигнут компромисс: в дополнение к письменным показаниям, уже отправленным Грейвсом в Берн, Невилу Ласки были предоставлены фотокопии различных документов - на том условии (с чем Ласки выразил согласие в своем письме от 26 апреля 1936 года), что они не будут предъявлены суду еврейской общиной Швейцарии от собственного имени.
Желательно, согласились обе стороны, чтобы бернский суд прибег к некоему подобию subpoena duces tecum, (Приказ о явке в суд с документами, лат.), попросив "Таймс" предоставить оригинальные документы и книгу, дабы газета могла в максимально возможной степени сохранить позицию непредвзятости и помочь суду в установлении истины.
Невил Ласки писал:
"Вы также указали мне, и я целиком с этим согласен, на желательность защиты и обеспечения безопасности того русского, хоть нам и не известно, жив он или мертв, поскольку, если он жив и имя его будет раскрыто, он может оказаться в опасном положении".
Бернская команда, недовольная компромиссом, но чувствовавшая себя обязанной считаться с ним, решила не вызывать в суд ни "Таймс", ни Филиппа Грейвса. Она предъявила суду письменные показания Грейвса, но документами "Таймс" так и не воспользовалась.
Я помню рассказ Эмиля Рааса о том, как Георг Бруншвиг эффектным жестом предъявил судье Мейеру книгу Мориса Жоли. Каким образом она попала к Георгу, Эмиль припомнить не смог.
Несколько лет спустя Одетта подарила мне эту самую книгу, найденную ею в личной библиотеке мужа. Маленькая, буроватая, переплетенная в кожу книга, отпечатанная в 1864 году в Брюсселе издательством "А. Мертенс и сын", расположенным по адресу: улица Де л'Эскалье, 22. Имя автора на титульном листе не значится. Вместо него стоит "Par un Contemporain" - "От современника". Однако под этими словами некий обладатель прекрасного почерка написал мягким карандашом слова "(Морис Жоли)".
Озаглавленное "Просто объявление" предисловие, также неподписанное, занимает две страницы. В нем поясняется, что, хотя эта книга представляет собой плод авторского воображения, содержание ее приложимо к любому правительству, но в особенности относится к определенной политической системе. Напечатанные внизу слова "Женева, 15 октября 1864" показывают, где и когда Морис Жоли писал эту книгу. Теперь понятно, почему ее иногда ошибочно называли "женевской книгой".
Я и поныне не знаю, откуда взялся этот экземпляр. Судебных архивов в Берне не существует, так что я не имею возможности подтвердить мою догадку о том, что после завершения судебного разбирательства Георг смог изъять книгу из материалов суда. Но как он ее раздобыл изначально, не знает никто.
Я дорожу этим редким экземпляром, который и поныне хранится у меня. 324 страницы текста, разделенного на 25 "диалогов", - тогда как подделка содержит 24 так называемых "протокола".
Наборщик был не очень внимателен - на последней странице под заголовком "Опечатки" указано не менее 14 таковых.
Иногда, глядя на эту книгу, я задаю себе вопрос, как получилось, что ее, такую умную, так хорошо написанную удрученным всем происходящим во Франции гражданином этой страны, решившимся обличить коррумпированный диктаторский режим, использовали для создания грубой подделки, принесшей моему народу столько бед и страданий?
Думаю я и о том, как отреагировал бы Морис Жоли, узнав о том, какое применение было найдено для его книги. Но Морис Жоли давно уж мертв.
Филипп Грейвс согласился открыть имя своего информатора, лишь когда в Верховный суд Берна была подана апелляция, оспаривавшая решение, вынесенное судьей Мейером. 28 апреля 1937 года он написал управляющему "Таймс":
"...В то время я считал, что обнаружение прежних связей Расловлева, пусть даже недолгих, с сотрудником "капиталистически-империалистической" газеты "Таймс" может навлечь на него неприятности со стороны ОГПУ. Похоже, однако, что ситуация в России сильно переменилась. Главные вожди коммунистов по большей части убиты или сосланы в трудовые лагеря, и создается впечатление, что русское правительство не проявит особой враждебности к человеку, который когда-то недолгое время сотрудничал со мной... Я склонен думать, что, если мой русский информатор вернулся в Россию... согласие "Таймс" открыть его имя может послужить интересам правосудия - при условии, что евреи, заинтересованные в исходе процесса, смогут получить от русского посольства обещание, что мой константинопольский информатор, если он живет в России, не подвергнется преследованиям за услугу, оказанную им "Таймс" более 15 лет назад".
В действительности, если Расловлев вернулся, что крайне сомнительно, в Россию, он ничем не рисковал. В то время российские власти сотрудничали с бернскими юристами, позволяя их представителю изучать и копировать любые относящиеся к делу документы, хранящиеся в государственных архивах.
Впрочем, у Грейвса имелись и другие причины для того, чтобы изменить свою позицию. Теперь он понимал, что никакие усилия не помогут отделить его имя от "Протоколов сионских мудрецов".
Под конец письма он сообщал:
"Могу ли я указать на личную причину, которая побуждает меня выразить надежду, что "Таймс" сочтет возможным, через посредство мистера Невила Ласки, предоставить заинтересованным сторонам необходимые материалы? В нацистских газетах несколько раз появлялись утверждения:
1. что корреспондентом "Таймс" в Константинополе был в действительности мистер Люсьен Вольф,
2. что корреспондент "Таймс" в Константинополе был подставным лицом, которого евреи подкупили либо уговорили приписать себе честь воображаемого открытия,
3. что корреспондент "Таймс" в Константинополе был по происхождению евреем.
Первые два обвинения, - писал Грейвс, - скорее комичны, нежели существенны; а вот что касается третьего, оно способно поставить моих немецких знакомых и родственников в трудное положение.
Приемная мать моя была немкой, и через нее я связан с баварским семейством фон Ранке. Один из его членов, имевший несчастье получить с материнской стороны бабушку-еврейку, пусть и поспешившую креститься, живет в постоянной боязни утратить скудную пенсию. Другой, мой добрый друг, состоит под подозрением как баварский монархист, и я в последнее время стал побаиваться, что, если мои отношения с этими людьми станут известны нацистам, сказка о моем еврейском происхождении может основательно испортить им жизнь.
Это и дает мне причину надеяться, что "Таймс" найдет возможным пойти в этом деле на некоторое отступление от правил и открыть больше сведений, чем на первом суде.
Я говорил об этом с редактором. Он сказал, что не имеет никаких возражений, если только это не поставит "Таймс" в неловкое положение.
Могу добавить, что до сей поры евреи, возбудившие дело в Швейцарии, вели себя во всем, что касается материалов, с которыми им позволили ознакомиться, как честные люди".
Вопрос о "Протоколах" так и остался центральным в жизни Филиппа Грейвса. Сколь важное значение придавал он своему участию в этом деле, становится ясным из его письма редактору "Таймс" мистеру Доусону от 18 февраля 1939 года. В письме Грейвс говорит, что вынашивает идею написать книгу о "Протоколах сионских мудрецов" и их разоблачении в 1921 году. Снова описав все факты и историю своего открытия, он упоминает, что изданная "Таймс" брошюра продавалась очень хорошо "и ныне распродана", добавляя: "Я не получил ни гонорара от "Таймс", ни комиссионных от продаж".
"Некоторое время назад, - пишет он, - Вы, помнится, говорили мне, что считаете установление "Таймс" поддельности "Протоколов" обстоятельством в определенном отношении несчастливым. Я вполне понимаю, что при теперешних распространившихся в большей части континента настроениях "Таймс" может пожелать не связывать более свое имя с этим разоблачением - отнюдь не из симпатии к возобладавшему антисемитизму, но вследствие того, что связь эта помешает газете убеждать многих влиятельных людей как Германии, так и в других странах в том, что она свободна от "еврейского влияния" и не "управляется евреями".
Как бы там ни было, "Таймс" к настоящему времени получила от этого открытия все, чего можно было ожидать. Я вынашиваю идею, быть может, неразумную, написать на эту тему книгу, которую, возможно, выдвинули бы на соискание Нобелевской премии. Такое было бы невозможно и крайне нежелательно, если бы книга Жоли все еще оставалась собственностью газеты.
Полагаю также, что эта книга могла бы представлять интерес и определенную ценность для моей семьи.
Поэтому я был бы рад услышать от Вас, не готовы ли владельцы "Таймс" передать мне на срок в два года книгу Жоли и относящиеся к ней документы, которые подтверждают ее подлинность, на том условии, что при ее передаче или в течение срока, который будет определен в дальнейшем, я выплачу "Тайме паблишинг компани" сумму, равную, той, за которую книга была приобретена?".
28 февраля 1939 года сотрудник редакции "Таймс" Дж. С. Мэйвуд написал заместителю управляющего мистеру Ф. Филиппу Бишопу:
"...В книге об антисемитизме, написанной покойным графом Кауденхоув, я наткнулся на следующий пассаж:
"Необходимо, чтобы все, кто знаком с "Протоколами", поняли, что этот документ представляет собой плагиат, имеющий для мира роковое значение. Просветить в этом отношении общество - значит, выполнить долг не только перед опороченными евреями, но и перед истиной, поскольку не будет преувеличением сказать, что так называемые "Протоколы сионских мудрецов" являются не только наглейшей фальшивкой, но и редчайшей по своей подлости клеветой в мировой истории".
Отсюда, как мне представляется, и проистекает замысел Грейвса написать книгу на эту тему; и если, как он говорит в своем письме к редактору, неразумно делать это, пока книга Жоли остается собственностью "Таймс", можно предложить ему воспользоваться экземпляром этой же книги, хранящимся в Британском музее; впрочем, он упоминает также о документах, доказывающих ее подлинность".
10 марта 1939 года мистер Бишоп сообщил Грейвсу о принятом редакцией решении:
"Вчера я, по просьбе редактора, изложил правлению содержание Вашего письма от 18 февраля. Вопрос был всесторонне обсужден, и в результате правление поручило мне сообщить Вам, что никаких возражений против использования Вами связанных с "Протоколами сионских мудрецов" книг и статей, которыми мы располагаем, не имеется.
Правление решило, однако, что они должны остаться собственностью "Таймс".
Филипп Грейвс так и не воспользовался полученным разрешением использовать имеющиеся у газеты материалы для написания книги. Всего через несколько месяцев разразилась Вторая мировая война, и у деятельного иностранного корреспондента крупной газеты появились дела куда более важные.
Большая часть этих фактов Георгу Бруншвигу и его коллегам осталась неизвестна. Да и в любом случае они не могли раскрыть на суде полученные из Лондона сведения, поскольку были связаны достигнутым с "Таймс" соглашением. Действительно, как написал в своем письме в "Таймс" Филипп Грейвс,
"евреи, возбудившие дело в Швейцарии, вели себя во всем, что касается материалов, с которыми им позволили познакомиться, как честные люди".
И впрямь, подумала я, честные люди, противостоящие противникам, лишенным и чести, и каких-либо соображений нравственного порядка.
Имя Расловлева так и не было названо бернским юристам. Оно держалось в секрете до 1978 года, когда Колин Холмс, преподаватель истории экономики в Шеффилдском университете, занимавшийся исследованиями в архивах "Таймс", обнаружил расписку Расловлева о получении им ссуды от "Таймс" и сделал свою находку достоянием общественности.