Ян Томаш ГроссСоседиИстория уничтожения еврейского местечка |
НОВЫЙ ПОДХОД К ИСТОЧНИКАМ
Преступление против евреев 10 июля 1941 года в Едвабне заново открывает историографию опыта польского общества во время Второй мировой войны. От успокоительных средств, которыми нас более полувека пользовали историки, публицисты и журналисты, - а именно: что евреев на территории Польши убивали исключительно немцы, при участии, возможно, каких-то формирований подсобной полиции, состоявшей из латышей, украинцев или каких-нибудь калмыков, не говоря уже, естественно, о постоянном "мальчике для битья", от которого всем легко откреститься, поскольку он представляет, как всем известно, немногочисленные отбросы общества, существующие везде (я имею в виду так называемых "шмальцовников"[141]), - пора отказаться. Начало такого исследования польско-еврейских отношений заставляет нас продумать заново огромную проблематику военной и послевоенной истории Польши.
Если речь идет о работе историка эпохи печей, это означает, в моем понимании, необходимость радикального изменения подхода к источникам. Наше изначальное отношение к каждому свидетельству уцелевших жертв Холокоста должно измениться. В них не следует сомневаться, их нужно принимать. Просто потому, что, считая текст такого свидетельства правдой и признавая ошибку этой оценки только тогда, когда находим для этого убедительные доказательства, - мы избежим гораздо большего числа ошибок, чем занимая противоположную позицию.
Я говорю это, делая выводы частично из собственной прежней трактовки источников, которая привела к тому, как я уже писал, что мне потребовалось четыре года на то, чтобы понять сообщение Васерштайна. Но подобный же вывод напрашивается, когда мы замечаем огромные пробелы в польской историографии, в которой за более чем полвека после окончания войны все еще не появилось работ на основную тему, какой является вопрос об участии этнических поляков населения в уничтожении польских евреев. А информации об этом предостаточно. В самом ЕИИ можно прочитать более семи тысяч свидетельств, собранных сразу после войны, в которых спасшиеся евреи рассказывают, что с ними случилось. Если говорить о содержании этих свидетельств на интересующую нас тему, скажу только, что сборник "Это мой соотечественник…", в свое время опубликованный, не дает даже в приближении верной картины содержания всей коллекции.
Но не только наши прежние профессиональные недочеты ("наши", то есть
историков этого периода) хороший повод, чтобы изменить подход к оценке источников.
Этот методологический императив также вытекает и из имманентных черт свидетельств
об уничтожении польских евреев. Ведь все, что мы знаем на эту тему, - самим
фактом, что это рассказано, - не является репрезентативным образцом еврейских
судеб. Это все рассказы "через розовые очки", с хеппи-эндом, рассказы
тех, кто выжил. Даже недоконченные сообщения - тех, кто не дожил до конца войны
и оставил только фрагменты записей, - ведь записи можно вести только до тех
пор, пока авторам удается счастливо избегнуть смерти. О самом дне, о последнем
предательстве, жертвой которого они пали, о крестных муках девяноста процентов
довоенного польского еврейства мы не знаем ничего. И поэтому должны относиться
к тем буквально обрывкам информации, которыми мы располагаем, с осознанием того,
что истина о уничтожении евреев может быть только более трагична, чем наше представление
о ней на основе свидетельств тех, кто выжил.