В сердцевине ада: Записки, найденные в пепле возле печей Освенцима

II. Уничтоженный крематорий: смысл и цена одного восстания

1. Диспозиция сопротивления: польский и еврейский центры

Как непосредственные носители главного людоедского секрета Третьего Рейха члены "зондеркоммандо" были априори еще более обречены на смерть, чем их жертвы. Прямых инструкций, предписывающих сменять "зондеркоммандо", скажем, каждые четыре месяца или полгода, не было - иначе бы немцы их строго исполняли, а в самих акциях исполнения прослеживалась бы более строгая периодичность, нежели это было на самом деле. Но угроза висела над ними каждый день, каждый час и каждую минуту. При этом немцы, конечно, ценили их опыт [335] - живые они были им все же полезнее, чем безвредные мертвые; да и обучать новеньких в самый разгар запарки с венгерскими евреями было некогда.

Отсюда тактика, она же стратегия, самой "зондеркоммандо" - выбрать момент, восстать, вывести из строя печи и газовни, перерезать проволоку и прорваться за пределы лагеря, а там, там - на волю. В Татры, в Бескиды, например! К партизанам!

Иными словами, достойной целью восстания представлялся именно массовый и успешный побег [336] . То же самое, к слову, было и в других лагерях смерти - Треблинке и Собиборе.

Кстати, о побегах. Сами по себе еврейские побеги были сравнительной редкостью - шансов на успешный побег у них практически не было. Без больших надежд на сочувствие и помощь со стороны окрестных поляков у евреев (даже у польских) не было и серьезных шансов уцелеть [337] .

Не случайно едва ли не все успешные еврейские побеги пришлись на 1944 год. 5 апреля вместе с настоящим эсэсовцем Виктором Пестиком [338] бежал переодевшийся в эсэсовскую форму Витеслав Ледерер, прибывший в Аушвиц из Терезина в декабре 1943 года: он добрался до Чехословакии, связался с подпольщиками, жил в укрытиях в разных городах и несколько раз тайно посещал Терезин. Там он встречался с членами еврейского Совета старейшин и рассказал им о том, что их ожидает в Аушвице. Но они не верили ему, а только качали головами и показывали почтовые карточки из мистического "Ной-Беруна" с датой 25 марта, а столь недостоверными и нелепыми байками они решили 35 тысяч евреев не волновать [339] .

7 апреля 1944 года убежали словацкие евреи Рудольф Врба (настоящее имя Вальтер Розенберг) и Альфред Ветцлер; оба работали в Биркенау регистраторами [340] . Переждав три дня в заранее подготовленном укрытии, они пошли вверх вдоль Солы, пересекли границу со Словакией и благодаря помощи случайно встреченных людей, 25 апреля благополучно добрались до Жилины [341] .

Следующую пару составили Чеслав Мордович и Арношт Росин, причем Росин (№ 29858) - бывший и старейший член "зондеркоммандо" и, наверное, единственный, кому удалось от этой "чести" откупиться (он прибыл в лагерь 17 апреля 1942 года и после нескольких недель на строительстве лагеря в Биркенау был включен в "зондеркоммандо", но за взятку был переведен в качестве старосты блока в барак № 24). Они бежали 27 мая 1944 года - примерно по той же схеме, что Ветцлер и Врба. 6 июня их даже арестовали в словацкой деревушке Недеца, но приняли за контрабандистов (у них были с собой доллары) и отпустили, вернее, позволили местной еврейской общине выкупить их из тюрьмы и спрятать все в том же Липтовски Святы Микулаше [342] .

Время от времени члены "зондеркоммандо" пытались бежать и со своих рабочих мест, но всегда неудачно. Особенно громким был провал побега пятерых во главе с французским евреем-капо Даниэлем Остбаумом, подкупившим охрану. Их поймали и вместе с подкупленным охранником, которого Остбаум выдал, казнили [343] . Этот побег был использован как повод для очередной ликвидации "зондеркоммандо" в феврале 1944 года - и это та самая селекция, о которой пишет Градовский в "Расставании" [344] .

Были и другие задокументированные случаи еврейского сопротивления или коллективного неповиновения в лагере. Так, ночью 5 октября 1942 года около 90 евреек-француженок были убиты во время "кровавой бани", устроенной эсэсовцами и немками-капо (из уголовниц) в бараке женской штрафной роты в лагерном отделении Аушвица в Будах (близ Биркенау). Шестеро из их особенно рьяных убийц были даже казнены 24 октября после проведенного политотделом расследования [345] .

Встречался и еврейский самосуд - правда, только по отношению к "своему", к еврею-коллаборанту: так, "незарегистрированные" евреи из Лодзи якобы забили до смерти ненавистного им председателя юденрата Румковского прямо перед их общей газацией [346] .

А вот история, которая облетела весь концлагерь, ибо - с небольшими вариациями - ее рассказывали десятки человек. 23 октября 1943 года в Аушвиц прибыл транспорт с так называемыми "евреями на обмен" из Берген-Бельзена, в основном, богатыми евреями из Варшавы. Их заставили раздеться, и тогда одна женщина, красавица-артистка, улыбнувшись, хлестнула только что снятым бюстгальтером по лицу стоявшего рядом высокопоставленного эсэсовца (Квакернака), выхватила у него револьвер и двумя выстрелами смертельно ранила раппортфюрера Шиллингера, стоявшего рядом с Квакернаком [347] , а также самого Квакернака или унтершарфюрера СС В. Эмериха. (См. комментарий к "Чешскому транспорту". Мужчин из этого транспорта направили на крематорий III, а женщин - на крематорий II. Сообщения об этом случае весьма часты, причем не только узников "зондеркоммандо", но и обычных заключенных. При этом, как правило, они весьма неточны в деталях. См., например, "свидетельство" Ш. Драгона, якобы присутствовавшего при этой сцене и находившегося всего в 5 метрах от женщины, застрелившей Шиллингера (Greif, 1999. S. 163-165). В лагере после этого даже распространялся слух, что остальных евреев из этой группы нацисты были вынуждены выслать живыми за границу (здесь - в передаче Аврома-Берла Сокола из Высоко-Мазовецка. См: ZIH. Relacje 2250). Сообщают об этом инциденте и те, кто совершил удачный побег из Аушвица, в частности И.Табо. ) После этого и другие женщины набросились на эсэсовцев в попытке выхватить у них оружие, но всех их перестреляли на месте. Своего рода Массада посреди Холокоста!

Спонтанное сопротивление демонстрировали иногда и члены "зондеркоммандо": два греческих и три польских еврея транспортировали однажды пепел к реке под конвоем всего лишь двух эсэсовцев. Греки - оба флотские офицеры и оба из Афин - напали на них, одного утопили и переплыли на другой берег, где вскоре и были пойманы (все трое польских евреев при этом стояли и безучастно смотрели) [348] . Одним из двух греков был кадровый офицер Альберто (по другим источникам - Алессандро или Алекс) Эррера, имя которого фигурировало и в связи с подготовкой восстания, что позволяет датировать это событие скорее всего августом или сентябрем 1944 года [349] . Отчаявшись дождаться общего восстания, Эррера не преминул воспользоваться предоставившимся случаем и "восстал" самостоятельно.

Примером не спонтанной, а длительной и "рафинированной" подготовки может послужить еще один - и, увы, тоже неудачный - побег шести польских евреев из Аушвица, состоявшийся 28 сентября 1944 года. Беглецы прикинулись двумя эсэсовцами, сопровождавшими четырех стекольщиков к определенной стройке. Всех их нашли - поймали или расстреляли, но те, кто встал под пули палачей, выкрикивали здравицы в честь Сталина и свободной Польши (вся эта акция была бы совершенно невозможна без опоры на польское подполье) [350] .

Более успешными оказались побеги [351] советских военнопленных и членов польского Сопротивления. Бежали они совершенно по-разному: первые - как-то безоглядно, на авось и не считаясь с "ценой вопроса", а вторые - не бежали, а именно устраивали побеги: долго и осторожно и то лишь после того, как была отменена - из соображений сбережения трудовых ресурсов - коллективная ответственность за них. Бежали в основном к "своим" - к партизанам из Армии Крайовой: связь с ними у польского подполья была действительно налаженной [352] .

Во главе лагерного подполья стояли поляки (Юзеф Циранкевич, Збышек Райноч и Тадеуш Холуй), австрийцы (Хайнц Дюрмаер, Эрнест Бургер, Герман Лангбайн) и немцы (в частности Бруно Баум, заменивший Бургера). Но в организации состояли и русские, и евреи [353] . А вот французы и бельгийцы не примкнули к общей организации, предпочтя маленькие, но свои очажки. Своя автономная организация, судя по всему, была и в чешском лагере.

До февраля-марта 1942 года, когда начали поступать первые еврейские эшелоны, Аушвиц был почти исключительно польским лагерем, и, несмотря и на то, что в 1943-м евреев было уже втрое, а в 1944 году даже вчетверо больше, чем поляков, именно польское Сопротивление было наиболее организованным и сильным. Поляки постепенно вытесняли даже немцев-рейхсдойче со всех важных внутрилагерных постов [354] .

Строго говоря, какого-то общепольского Сопротивления в контексте Второй мировой войны не было и не могло быть: но если между "аковцами" и "аловцами" [355] где-то и возникало какое-то единство, то как раз в тяжелых и чрезвычайных ситуациях, таких, например, как во время Варшавского восстания или в жестких обстоятельствах концлагеря.

Свою деятельность подпольщики из Аушвица I понимали прежде всего как постепенный захват ключевых позиций - должностей так называемых функциональных узников (капо, форарбайтеров, штубендистов и др.) - и систематическое вытеснение с этих должностей своих политических соперников, вытеснение любой ценой. Кроме того, подкармливание и облегчение режима для своих, нередко помещение их в изоляторы к "своим" врачам, иногда - создание фальшивых документов и даже смена номеров. Начиная с 1943 года подпольщики регулярно слушали радио и раз в неделю - по принципу радио, но "сарафанного" - проводилась своего рода политинформация. Искались и находились различные пути для взаимодействия с другими лагерными отделениями и, что особенно трудно и важно, с внешним миром: за время существования лагеря на волю было переправлено около 1000 касиб! И это, наверное, самое серьезное из того, что заговорщики могли поставить себе в заслугу: на основании этих касиб в Кракове выходила даже летучая газета "Эхо Аушвица" [356] .

Наконец, изыскивался и припрятывался (на чердаке дезинфекционного барака) инструментарий для будущего восстания - например, ножницы для взрезывания колючей проволоки, оружие, но оно, похоже, ушло обратно на "черный рынок", ибо Баум говорит о членах "зондеркоммандо" как о неплохо вооруженном воинстве. И надо признать; многое у подпольщиков из Аушвица I было вполне налажено - какой контраст по сравнению с тем, чем располагали члены "зондеркоммандо"! Даже оружие для "зондеркоммандо" подпольщики из "Боевой группы Аушвиц" были в состоянии раздобыть и поставить, пусть и не бесплатно (благо у "зондеров" была прочная репутация "платежеспособных" - особенно котировались их доллары и лекарства).

Кроме "рыночных" имелись и союзнические отношения: члены "зондеркоммандо" передавали подпольщикам в центральный лагерь списки эшелонов и даже фотографии процесса уничтожения, а центр, в свою очередь, снабжал их не менее существенными сведениями, например заблаговременной - и потому жизненно важной - информацией о сроках предстоящих селекций среди "зондеркоммандо". Роль связных при этом выполняли отдельные мастеровые (например, электрики) или узники, работавшие на складах "Канады", соприкасавшиеся и с основным лагерем, и с "зондеркоммандо" [357] .

На фоне ротационной динамики заключенных в Биркенау и Моновице жизнь в основном лагере в Аушвице, если только она проходила не в бункере и не в медико-экспериментальных "лабораториях", могла считаться верхом размеренности и стабильности.

А у прошедших сквозь рампу евреев, даже если их и зарегистрировали, счет подаренной им лагерной жизни, по некоторым оценкам, шел не на годы, а на первые месяцы: с такой средней продолжительностью им просто недоставало времени не то что на вынашивание планов сопротивления, но и на то, чтобы элементарно оглядеться.

Как возможное исключение и источник надежды смотрелся семейный Терезинский лагерь - эта имитация классического гетто, но уже как бы отдепортированного куда надо. Всего в двух шагах от него плескался кровавый океан то быстрой, то замедленной еврейской смерти - и, оглядевшись, просто невозможно было предполагать, что тут могут быть исключения. Но, как показала жизнь (а точнее смерть), терезинцев сковывало по рукам и ногам именно ощущение собственной исключительности и привязанность к своим близким, жизни которых при всяком сопротивлении ставились бы на кон, и ничем не объяснимая уверенность в том, что их "островок еврейского счастья" неприкасаем.

Намеки Градовского на то, что между "зондеркоммандо" и терезинцами было что-то вроде соглашения о намерениях (если вторые восстанут, то первые к ним присоединятся), подтверждается Врбой и Ветцлером. Кто-то из них двоих был связующим звеном, другим был директор еврейской школы терезинцев Фреди Хирш: не сумев организовать такое выступление, он покончил с собой [358] .

Возможность оглядеться была, разумеется, у самих членов "зондеркоммандо", а вот уверенности в завтрашнем и даже сегодняшнем дне у них не было совершенно. Не было у них и "обремененности семьями", а после беспроблемного уничтожения семейного лагеря, чему они были как минимум свидетелями, среди них сложилось и все более крепло ощущение, что им уже не на кого полагаться - только на самих себя. Все это и делало их группой, максимально заинтересованной в восстании, и чем раньше, тем лучше [359] .

Непременной частью их планов было уничтожение самого узкого звена аушвицкого конвейера смерти - крематориев. Похоже, что "зондеркоммандо" были единственной в мире силой, вознамерившейся вывести из строя хотя бы часть инфраструктуры Холокоста. Красная Армия была еще далеко, а никому из союзников с их воздушными армадами это, кажется, не приходило в голову.

Независимо от исхода восстания сама подготовка к нему - это то, что примиряло члена "зондеркоммандо" с ужасом происходящего и возвращало его в рамки нормальности и моральности, давая шанс искупить вину и реабилитироваться за все ужасное, что на их совести. И тут "неудачи" решительно не могло быть - удачей было бы уже умереть по-человечески, а может и героически, умереть в борьбе - умереть людьми!

В этом смысле восстание членов "зондеркоммандо" в Биркенау сродни обоим Варшавским восстаниям: шансов на победу никаких, но боевой и моральный дух они подняли исключительно!

Но это шло решительно вразрез со стратегией (она же тактика) польского руководства "Боевой группы Аушвиц": никаких резких движений, выжить любой ценой, поелику возможно информировать внешний мир и лишь тогда поднимать восстание, когда будет ясно, что СС хочет всех уничтожить или когда Красная Армия постучится прямо в ворота.

Как известно, никакого восстания, разработанного подпольем основного лагеря, не состоялось. Приводимое Баумом описание его плана настолько мутное, что впору усомниться как минимум в значительности роли самого Баума в их разработке. Весь пар ушел в хитроумную организацию экстравагантных побегов, неудавшихся из-за банального предательства, невезенья и превентивной эвакуации немцами на запад показавшихся им подозрительными лиц [360] .

Удивительно, но Баум при этом не постеснялся, с одной стороны, упрекать "зондеркоммандо" в бездействии, когда они не поддерживали обреченных, догадавшихся у дверей газовни о предстоящей ликвидации и начинавших спонтанно бунтовать и не повиноваться, а с другой, удерживал членов "зондеркоммандо" от выступления и предупреждал прочих узников Биркенау о неразумности присоединения к восстанию "зондеркоммандо", если таковое случится [361] . В то же время четырех евреек - работниц фабрики "Унион", с риском для жизни добывших и доставивших в крематории порох для гранат и принявших, когда это раскрылось, героическую смерть на виселице, - Баум причисляет к "своей" организации, упомянув "зондеркоммандо" лишь мельком и сквозь зубы [362] .

Исчерпывающим выражением уверенности в том, что немцы позаботятся, чтобы ни один еврей не вышел из концлагеря живым, а оставшиеся в живых поляки не расскажут правду о погибших, является следующий пассаж из Залмана Левенталя: "История Аушвица-Биркенау как рабочего лагеря в целом и как лагеря уничтожения миллионов людей в особенности будет, полагаю, представлена миру недостаточно хорошо. Часть сообщений поступит от гражданских лиц. Между прочим, я думаю, что мир и сегодня уже кое-что об этом знает. А остальное расскажут, вероятно, те поляки, что по воле случая останутся в живых, или же представители лагерной элиты, которые занимают лучшие места и самые ответственные должности, или же, в концов концов, и те, чья ответственность не была столь большой…" [363] .

Давая евреям обещания, которые они и не собирались выполнять, поляки добивались и поначалу добились только одного - максимальной отсрочки восстания.

Тем не менее однажды оба центра сумели договориться, при этом поляки потребовали большие деньги за помощь восстанию [364] .

Согласовали и общий срок выступления - одна из пятниц в середине июня 1944 года: скорее всего, 16 июня. Судя по всему, переговорщиками - через курьеров - были Циранкевич и Бургер с польской стороны, и капо Яков Каминский - с еврейской [365] . Однако, перенеся этот срок в последнюю минуту и в одностороннем порядке, польская сторона не только сбила боевой настрой еврейской стороны, но и во многом деконспирировала ее, что не могло не иметь последствий и, возможно, стоило жизни руководителю еврейского штаба - капо Каминскому. В начале августа его застрелил лично Моль.

После этого фиаско евреи, по выражению Левенталя, "сжали зубы, но промолчали". А после сентябрьской селекции в "зондеркоммандо" [366] они окончательно разочаровались в перспективах сотрудничества с поляками, отчего и решились на мятеж-соло [367] .

Уже после разгрома восстания - и в самом конце своей рукописи (и своей жизни) - Левенталь обвинил поляков в сознательной недобросовестности и коварстве, решительно отказав им в праве на уважение и доверие: "У них было только одно желание - обделать свои собственные, личные дела за счет наших усилий и ценою наших жизней. <…> [Поляки] использовали нас по-всякому, мы же передавали им все, что они только ни просили - золото, деньги, деликатесы - ценою в миллионы, И самое главное: мы поставляли им документы и материалы обо всем, что здесь происходило… Все, вплоть до самых мелочей, передали мы им о том, что здесь творилось и чем когда-нибудь заинтересуется весь мир. Конечно, всем будет любопытно и захочется узнать, что же тут у нас творилось, но без нас никто не узнает, что именно происходило и когда. <…> Мы делали все, что только могли, ничего не прося взамен, но оказалось, что поляки, с которыми мы стояли в связи, нас попросту обдурили. И все, что они у нас забрали, они использовали для своих целей. И даже материалы, которые мы им пересылали, они приписывали себе. Наши имена они совершенно замолчали, как если бы мы тут совершенно ни при чем… <…> Во всем они нас обманули и бросили на произвол судьбы. <…> Но все равно мы будем делать свое дело и постараемся все это сохранить для мира. Мы будем все просто закапывать в землю. И если кто-то захочет это найти, он обязательно найдет <…> во дворе нашего крематория [368] , но не в сторону дороги с противоположной стороны, [а]с другой стороны, там вы многое найдете, потому что таким образом мы должны предъявить миру накануне надвигающихся событий и всё это с помощью системы летописца, как это положено, описать все так, как это развивалось. Отныне мы всё будем прятать в земле…" [369] .

Увы, слова Левенталя оказались во многом справедливыми и пророческими: "Евреев из "зондеркоммандо", - писал Збигнев Соболевский, - в Польше при коммунистах всегда выставляли предателями, коллаборантами, но в моих глазах это были герои, ибо, имея пусть и небольшие шансы на выживание, они вчистую пожертвовали ими и разрушили крематорий единственно ради того, чтобы сократить смертоносный потенциал Аушвица" [370] .

2. Подготовка восстания: планы, сроки и руководители

Когда Залман Градовский в "В сердцевине ада" писал, что все члены "зондеркоммандо" составляли как бы одну большую семью, он все-таки выдавал желаемое за действительное. На самом деле лишь часть из них кипела жаждой мести и восстания, другие, которых было не меньше, цеплялись за любой дополнительный час своей жизни, а третьи, составлявшие большинство, были "совершенно апатичны. Им было все равно, они были не люди, а роботы" [371] . Были и другие оси, испытывавшие социум "зондеркоммандо" на прочность, например, и в аду сохранившийся антагонизм между евреями-ашкеназами и евреями-сефардами [372] . Он, несомненно, достигал своего апогея во время селекции: сефарды были бесспорно первыми кандидатами в списки, составлять которые входило в обязанность капо-ашкеназов. Не были дружелюбными и отношения поляков с русскими [373] . Просто чудо, что среди всей этой неоднородной еврейской массы - по крайней мере, накануне и во время восстания - предателей, в сущности, не оказалось! [374]

Но так, без предателей, обходилось не всегда: как правило, они находились. Мы очень мало знаем о той "зондеркоммандо", на замену которой и отбирали Градовского со товарищи. Она была ликвидирована 3 декабря 1942 года, и одним из поводов к ликвидации послужили ее намерения, а возможно и действия по подготовке к восстанию [375] . Членов той "зондеркоммандо" предали и убили, а содержание их плана так и осталось неизвестным.

Залман Левенталь в своих записках и Ф. Мюллер в своих воспоминаниях описали первоначальный план восстания, которое, согласно X. Тауберу и Ф. Мюллеру, намечалось на одну из пятниц в середине июня 1944 года [376] . Важно подчеркнуть, что этот разработанный Каминским план относится ко времени и ситуации, когда вся "зондеркоммандо" проживала вместе - в отдельном 13-м бараке, посреди мужского лагеря (расщепление команды и ее изолированное от Биркенау расселение по крематориям воспоследовало в конце июня [377] ).

План же был примерно такой: в четыре часа дня, еще до вечернего аппеля, 140 членов "зондеркоммандо" на крематориях IV и V захватывают и ликвидируют [378] "своих" эсэсовцев (7 человек) и перерезают телефонные линии. То, же самое - и на крематориях II и III, где было даже 180 "зондеркоммандо" (против 10 эсэсовцев). Когда придет смена для СС, то захватывают и их, причем завладевают и их оружием, и их формой. В руки восставших тогда попало бы и автоматическое оружие. Важная роль отводилась лагерным зонам "Сауна" и "Канада", располагавшимся между двумя крематорными комплексами: они должны были соединить два очага восстания в один.

Вечером, когда снимается большая охранная цепь СС вокруг лагеря, переодетые в форму СС повстанцы "эскортируют" 10 человек с пилами и прочим инвентарем в лагерь, снимая по пути постовых мелкокалиберным револьвером с глушителем, перерезают телефонные провода и при входе в барак ликвидируют блоковых эсэсовцев. Далее восстание перекидывается на весь лагерь Биркенау, а оттуда и на Аушвиц I.

Заключенные нападают на своих блоковых, на больничное отделение, на женский и мужской лагеря, поджигают бараки…

В это же самое время группа из крематория II-III, где хранился порох, перерезает проволоку в женский лагерь и взрывает один за другим все крематории. Для колючей проволоки были заготовлены ножницы с резиновыми ручками, для крематориев - взрывчатка (точнее, порох, запрятанный в крематории II), каждый крематорий - без исключения - должен был быть взорван и подожжен.

Все понимали, что большинство все равно погибнет, но именно такой смерти каждый и искал, хотя в душе все же надеялся, что не попадет в это большинство и уцелеет.

И вот наступил оговоренный день и приближался оговоренный час - 9 часов вечера. Все было наготове, но в 2 часа дня прибыл связной от поляков с извещением: "Отбой, товарищи! Все переносится по непредвиденным обстоятельствам, надо еще немного подождать".

Это ввергло всех в шок.

А в конце июня Моль, он же "Циклоп" [379] , перевел практически всех членов "зондеркоммандо", кроме лазарета, непосредственно на территорию смерти (чердаки крематориев II и III, раздевалка крематория IV), из-за чего решительно все многократно осложнилось. Члены "зондеркоммандо" за исключением врачей оказались не только ближе к своим жутким рабочим местам, но и в полной изоляции от большого лагеря. Разработанный и едва не запущенный план восстания можно было смело забыть.

Интересно, что существует и еще одна версия того несостоявшегося восстания - версия Леона Когена, отличающаяся от только что изложенной некоторыми деталями и еще одним - сроком его проведения. Вместо середины июня в ней фигурирует середина августа [380] , и именно это заставляет думать о ней все же как об аберрации памяти, поскольку переезд из барака на крематории в любом случае состоялся в конце июня [381] .

Но саму версию нелишне изложить: она содержит немало подробностей, проливающих свет и на версию № 1, в частности, на совершенно иную - гораздо более активную - роль заключенных с "Канады" и "Сауны".

План восстания составлялся летом: сначала его назначили на 19-е августа, а потом передвинули на 15-е. Сначала, когда охранники-эсэсовцы сменяют друг друга, им предполагалось вколоть фенол. Вторая стадия: в 16.00 оператор пара в дезкамере не ослабит, а наоборот, поднимет давление пара до максимума - это приведет ко взрыву здания. Работники "Канады" всё там подожгут, телефоны отключат, проволоку в женском лагере перережут и выпустят всех женщин на волю. Своих раненых решили пристреливать, чтобы они не попали в руки эсэсовцам. Леон Коген вместе с еще четырьмя повстанцами, должен был поджечь крематорий.

Но 12-13 августа вдруг послышалась канонада. Русские? Русские так близко? А ежели так, то, стало быть, восстание не нужно! После чего многие отказались от этого плана - многие, но не все.

Весьма трудную задачу являет собой определение первоначальной даты предполагавшегося восстания; в то же время от даты многое зависит в понимании всей цепочки событий, приведших к реальному бунту 7 октября 1944 года.

А. Килиан отвечает на этот вопрос достаточно однозначно: пятница, 28 июля. При этом он базируется на сочетании трех факторов, приходящихся на этот и только на этот день: а) восстание могло состояться лишь только после того, как "венгерская акция" была позади (а это произошло вскоре после 11 июля), б) оно намечалось на пятницу и в) случайно оно пришлось на день, когда в Аушвиц прибыл эшелон из Майданека с весьма сильным эскортом CC [382] .

Если эшелон прибыл на рампу Биркенау, то повстанцы из "зондеркоммандо" с крематориев II и III во главе с оберкапо Яковом Каминским могли лицезреть его собственными глазами [383] . В таком случае приказ о переносе сроков восстания отдал именно Каминский, безо всякой просьбы или директивы от "Боевой группы Аушвиц".

Вместе с тем создалась чрезвычайно неприятная и хрупкая ситуация: многие из членов "зондеркоммандо", от которых сама подготовка восстания скрывалась, были уже предупреждены о нем, и опасность предательства возросла в разы.

Каминскому же оставалось жить всего одну неделю. 2 августа его застрелил (и самолично сжег его труп) "Циклоп"-Моль, обвинив его, правда, не в подготовке восстания, а в подготовке покушения на другого эсэсовского изверга - Мусфельдта [384] . Подругой версии, его схвати ли на крематории II, где он жил, и отволокли, избивая, на крематорий IV, где убили и сожгли [385] . По третьей (по Л. Когену) Каминского убили 14 августа - в то время, когда он решил обойти свою территорию с целью предупредить об отсрочке восстания [386] .

Однако маловероятно, что убийство Каминского не связано с восстанием: политический отдел, возможно, напал на его след и первым нанес удар - но такой, чтобы "производственный процесс" не пострадал (переезд на крематории стал первым таким ударом, а сентябрьская селекция - третьим; несостоявшаяся октябрьская должна была стать сокрушительным четвертым).

Согласно тому же Л. Когену, 15 августа обе смены "зондеркоммандо" построили, и эсэсовцы стали допытываться: "Где ваше оружие и патроны?". Они увели с собой четверых русских… [387]

Капо Яков Каминский - вплоть до своей смерти - и был главным стратегом и организатором восстания на крематориях. Большим подспорьем ему была та относительная свобода передвижений по лагерю, которой он как капо (а одно время и оберкапо) пользовался. У него был личный контакт с женским лагерем (в частности с Р. Роботой), с польским лагерным подпольем, а через него - и с партизанами.

После смерти Каминского руководство подготовкой восстания и самим восстанием перешло к другим - скорее всего, к нескольким лицам сразу. (Подчеркнем, что одним из этих "других" определенно был и Градовский [388] .) Но один свидетель - Элеазер Айзеншмидт - в качестве единоличного руководителя восстания называет советского военнопленного-еврея, майора по званию и артиллериста по военной специальности, воевавшего еще в Сталинграде [389] . (Его имя, увы, так и осталось неизвестным.)

Залман Левенталь, светский человек с очень левыми взглядами, много страниц посвятил восстанию и его подготовке. Особенно проникновенно он пишет о Йоселе Варшавском, которого лично знал еще в 1920-1921 годах как коммуниста и одного из вожаков рабочего профсоюзного движения всей Варшавы. Позднее Йосель переехал в Париж, где сотрудничал в коммунистической прессе. Левенталь характеризует его как "очень интеллигентного человека, выделявшегося своим хорошим спокойным характером. Вместе с тем его душа пылала от готовности к борьбе". Имя "Иосиф Варшавский" было его конспиративным псевдонимом еще со времен классовой борьбы в Варшаве (другим его прозвищем было "Йоселе ди маммеле" - "маменькин сынок"), а по-настоящему его звали Иосиф Доребус. Он родился в 1906 году в Жирардуве. Его лучший друг, дамский парикмахер и тоже коммунист, Янкель Гандельсман, родился в 1908 году в Лейпциге, жил в Радоме, учился в иешиве в Сандомире, за что его в шутку звали "коммунистом-ешиботником" или "социалистом еврейского вероисповедания". В поисках работы оба эмигрировали в 1931 году во Францию и, оставаясь польскими гражданами, приняли участие во французском Сопротивлении. Оба были арестованы и интернированы, а 2 марта 1943 года депортированы из Дранси [390] и прибыли в Аушвиц 4 марта [391] . Как одного из лучших во всей "зондеркоммандо" упоминает Левенталь и Залмана Градовского из Сувалок [392] .

По сведениям Дануты Чех [393] , организаторами и лидерами восстания были уже упомянутые И. Варшавский и Я. Гандельсман, а также Лейб Лангфус из Макова-Мазовецкого, Айцек Кальняк и Лейб Панич (Гершко) из Ломжи, Залман Градовский из Сувалок [394] и Иосиф Дережинский из Лунно. Ф. Мюллер приводит еще три имени - Юкл, Врубель и польский капо Владек [395] , а Э. Минак и Д. Шмулевский [396] еще одно - Давид Финкельштейн. Имя Хенрика Фуксенбруннера из Кракова, хорошо знавшего местность, называет Ш. Драгон [397] .

Есть множество свидетельств и об участии в подготовке и проведении восстания советских военнопленных и греков. Так, согласно Лангбайну, в выработке плана восстания участвовали два греческих офицера, одного из которых звали Александро (по другим сведениям - Альберто) Эррера из Ларисы [398] . Исаак Кабели, впоследствии профессор Афинского университета, называл и такие имена: капитан Йозеф Барух, Вико Брудо, Рауль Яхон [399] , Карассо и Ардите.

О Барухе вспоминает и Я. Габай, он же говорит и о советском военнопленном майоре (еврее по национальности) из крематория II [400] , а Ш. Драгон - об одном русским "полковнике" [401] и еще об одном французе с опытом испанской войны за плечами [402] . С русским майором, по Левенталю, установились особенно тесные отношения, но что-то помешало им укрепиться. О том, что организатором восстания был некий советский военнопленный с крематория II, вспоминал и Л. Коген [403] . Скорее всего во всех этих свидетельствах подразумевается одно и то же лицо - тот самый майор-артиллерист, о котором говорили Э. Айзенштадт и Я. Габай.

Интересно, что Левенталь упрекает русских примерно в том же, в чем польское подполье упрекало еврейское - в дефиците терпения и политической мудрости, в пренебрежении конспирацией, в неумении держаться согласованного плана, в недопонимании целого. Левенталь, тем не менее, писал, что русские хотя и спровоцировали отчасти выступление в том виде, в каком оно произошло, но все же были лучшим элементом восстания. В то же время Д. Пайсикович называет их не иначе как ни на что не годными пьяницами [404] .

3. Подготовка восстания: оружие и порох

К восстанию готовились, запасались оружием. В арсенале у заговорщиков имелись 3 гранаты из Аушвица I, несколько парабеллумов и мелкокалиберных пистолетов - всё, кроме нескольких револьверов, найденных случайно в багаже одного из чешских транспортов [405] , было "организовано" у поляков, то есть куплено за доллары или обменено на лекарства [406] . В ход шли и шаббатные тупые ножи для разрезания халы: их затачивали [407] .

Одной из главных целей восстания был подрыв крематориев, для чего была необходима взрывчатка [408] . Недалеко от базового лагеря, в цехах, в свое время построенных Круппом разместились, начиная с 1 октября 1943 года заводы Weichel Metall Unions Werke Verl, передислоцированные сюда из Украины и производившие взрыватели для бомб. Там работала группа еврейских девушек, но под таким пристальным надзором, что даже установить с ними контакт было практически невозможно.

Но это сумела сделать 21-летняя Роза Робота из Цеханува, член сионистской организации "Хашомер Хацер" и член центральной подпольной организации в Аушвице (у нее была важная должность в "Канаде"), Ей было поручено раздобыть несколько небольших порций взрывчатки. Порох в хранилище похищали четыре еврейские девушки: бельгийская еврейка Элла (Аля) Гэртнер (по другим данным, она была из Сосновца), Регина Сафир (или Сафирштейн) из Беджина и две сестры Вайсблум из ассимилированной варшавской семьи - Эстер (Тося) и Ханка, 19 и 15 лет. Порох выносили с завода в обуви, небольшими порциями по 250 грамм и в течение многих месяцев [409] . Другим звеном этой цепи была девушка Хадасса, забиравшая эти мини-порции в условленном укромном месте и передававшая их через Розу Роботу и Марту Биндигер, работавших в "Канаде" [410] . Собственно ручные гранаты изготовлял русский военнопленный и пиротехник Бородин [411] , заполнявший пустые консервные банки взрывчаткой и нужными химикалиями, в частности фосфорными взрывателями.

Та же Роза Робота доставляла порох - в потайных кармашках в подоле своего платья - и в Биркенау, при этом связным между ней и "зондеркоммандо" был электрик Айгер, передававший порох Каминскому и оставивший об этом собственные воспоминания [412] .

Ш. Драгон, дневальный (штубовый) 13-го барака, прятал и хранил взрывчатку, а затем распределял гранаты по крематориям. Сам Драгон, по его словам, хранил их в своем матраце или же во внутренней части верхнего контрфорса на чердаке крематория (по другим данным, члены "зондеркоммандо" прятали их в ведрах, где у них хранилось мыло). Всего было сделано около 30 гранат, которые Драгон проносил по одной-две всякий раз, когда ходил из блока 13 в крематории (туда же он пронес и фотоаппарат) [413] .

4. Ход восстания

По новому плану восстание должно было начаться на крематориях IV и V и начаться по-тихому. В тележке для перевозки кокса планировалось привезти оружие на крематории II и III, но даже это не вышло - вероятно, из-за предательства поляков или немцев из "зондеркоммандо" [414] .

6 октября 1944 года шарфюрер СС Буш, один из начальников на крематориях IV и V, собрал капо этих крематориев и велел им в течение 24 часов составить список на селекцию, в общей сложности на 300 человек. Список этот составлялся ночью, и, начиная с этой же ночи, судорожно перебирались в уме все те куцые возможности к сопротивлению, что еще оставались.

Сохранилось несколько описаний начала, хода и подавления восстания.

Наверное, первым по времени описанием восстания было то, что дал Миклош Нижли в книге 1960 года. Для него оно началось не 7, а 6 октября с приказа Менгеле сделать аутопсию трупа советского военнопленного офицера, застреленного еще утром при попытке к бегству. На крематории II была обычная работа, но во всем поведении "зондеркоммандо" было много необычного - неторопливость, разговоры шепотом, теплая одежда. Оказалось, что с завтра на послезавтра ожидается селекция "зондерокоммандо" [415] и что на завтра, на 6 часов утра, в пересменок, намечено выступление, цель которого - прорваться до Вислы, пересечь ее по низкой октябрьской воде вброд и уйти в партизанские леса, начинавшиеся уже в 8 км на том берегу и тянущиеся до словацкой границы. Однако уже в час ночи раздался взрыв и послышались автоматные очереди: все крематории были окружены эсэсовцами, но на крематориях II и IV они встретили вооруженный отпор, причем крематорий IV был то ли взорван, то ли подожжен.

В живых на крематории II оставили только семерых - инженера вентиляторов газовых камер, оберкапо и некоего Пипеля, судя по описаниям - штубового на крематории II, а также, по приказу Менгеле, самого Нижли и его трех ассистентов. От Пипеля Нижли узнал, что ночью эсэсовцы из политического отделения концлагеря прибыли на крематорий IV и приступили к селекции: сотню венгерских евреев даже отправили в 13 барак "зондеркоммандо" сектора D. Затем отобрали греческих евреев, но когда начали выкликать номера польских - в эсэсовцев полетели бутылки с зажигательной смесью. Те открыли - в том числе и по грекам - шквальный огонь из автоматов, но польские евреи забаррикадировались в крематории и подорвали его. Всех греческих и венгерских евреев на крематории IV расстреляли, как расстреляли и всех остальных на всех четырех крематориях.

К восставшим присоединился - и то не сразу - только крематорий II: именно здесь было основное оружие восставших, и оно было пущено в ход. Показал себя и крематорий V: там было выведено из строя все оборудование. Но в неравном бою погибли или сразу же после боя были расстреляны все, кроме упомянутой семерки, и еще 12 беглецов, сумевших форсировать Вислу, но выданных польским крестьянином. Их окружили и перестреляли. Согласно Нижли, в этот день погибли 850 членов "зондеркоммандо" и 70 эсэсовцев, в том числе 18 офицеров.

Версия М. Нижли серьезно расходится с последующими в весьма существенных деталях, например, во времени суток (согласно Нижли, это была глубокая ночь), способе получения повстанцами оружия (согласно Нижли, его поставляли польские партизаны во время лихих ночных налетов на лагерь, в действительности никогда не имевших места) или в количестве жертв [416] .

Так что примем за основную версию ту, что, обобщая многие свидетельства, рисует Андреас Килиан с соавторами в книге "Свидетельства из мертвой зоны. Еврейская зондеркоммандо в Аушвице", но дополним картину деталями, встречающимися в других источниках, или не учтенными, или же оставленными им без внимания.

Воскресным утром 7 октября стояла солнечная, безоблачная погода. В обед на крематории II собрался штаб восстания, и это засек оберкапо Карл Конвоент, пригрозивший всех заложить. Его схватили и бросили живым в печь. В середине дня (примерно в пол-второго) обершарфюрер СС Хуберт Буш, унтершарфюрер СС Йоханн Горгес и шарфюрер Куршус появились на территории крематория V и приступили к намеченной селекции, двигаясь по списку от больших номеров к меньшим. К крематорию IV было приписано 170, а к крематорию V - 154 человека, но на построение вышло всего только 286, так как 8 человек из крематория V - и среди них Яков Зильберберг и Генрих Мандельбаум - были заняты дроблением непрогоревших костей, а около 30 человек были отобраны еще до начала селекции в строю и заперты в одном из помещений крематория IV (среди них Элиазер Айзеншмидт и два венгерских врача - Гаваш и Петер, во избежание пыток покончившие жизнь самоубийством).

Когда до конца списка осталось уже немного, вдруг обнаружилось, что части людей из списка в строю нет. Эсэсовцы кинулись их искать, и в это время на них набросился с молотком польский еврей Хайм Нойхоф, один из самых старых (около 50 лет) в "зондеркоммандо". Его поддержали другие - с молотками, топорами и камнями, а также с криками "ура". А в это время уже загорелся крематорий IV: забросав его самодельными гранатами, это сделал Йосель из Беджина [417] .

В 13.50 зазвучала общелагерная сирена. В это время эсэсовцы, к которым прибыло подкрепление из казармы, уже давно стреляли из безопасных укрытий; многие из тех, кто находился во дворе крематория V, погибли [418] .

(Сам Ф. Мюллер пишет, что перебежал из крематория V в крематорий IV и спрятался в канале между печью и трубой. Дождавшись ночи, он попытался пробраться под ее покровом в сторону "Канады", но понял, что охрана усилена, и вернулся. Там же, в трубе, он и переночевал, а наутро его прикрыл капо Шлойме, и он пристал к его бригаде (Muller, 1979. S. 251-255). Но части восставших все же удалось достичь близлежащего леска и приготовиться к бою, часть перерезала колючую проволку (она была не под напряжением) и ушла в сторону "Канады", один даже влетел в сортировочный барак № 14, но был схвачен тамошним охранником.

Овладев ситуацией сначала на крематории V, эсэсовцы согнали всех еще находившихся там и в крематории IV "зондеров" во двор и заставили лечь рядами ничком [419] . После того как расстреляли каждого третьего лежащего, в живых из 324 человек с двух малых крематориев остались всего 44. Оцепив территорию вокруг горящего крематория, эсэсовцы начали стрельбу в направлении леска, где скрылась часть восставших.

На двух же других крематориях, согласно Д. Чех, не происходило решительно ничего - несколько странное утверждение, особенно если учесть, что по одной из версий (Ф. Мюллера и других) там-то - с убийства ненавистного оберкапо - все и началось. Не происходило же ничего отчасти потому, что выступление на крематории IV было настолько спонтанным, что другие крематории не были предупреждены, а отчасти потому, что эсэсовцы быстро, в течение получаса, взяли ситуацию под контроль.

Увидев горящий вдалеке крематорий и услышав стрельбу, члены "зондеркоммандо" 57 (крематорий II) - и в первую очередь русские - решили, что общее восстание началось. Они разоружили охранника эсэсовца и бросили его, вслед за ненавистным майданекским оберкапо Карлом Конвоентом, в горящую печь [420] . После этого пути назад не было уже ни у кого. Поджечь свой крематорий им не удалось: может быть, отсырел порох. Они разоружили второго охранника, перерезали колючку и побежали по дороге, ведшей к женскому лагерю BIb. Перерезали проволоку и там, но никто из женщин-заключенных даже не понял, что произошло [421] . Беглецы же продолжили свой путь, прихватив по дороге одного узника из команды, работавшей на очистных сооружениях, - брата капо Лемке Плишко.

Тем временем эсэсовцы подтянулись к большим крематориям. Тем, кто совершил побег с крематория II (около 100 человек), отрезали путь в Райско. Тогда они приготовились к сопротивлению забаррикадировавшись в конюшне, но в ней-то большинство и погибло - после того, как эсэсовцы ее забросали гранатами и подожгли.

Но бежали с крематория II не все: оставались четверо врачей во главе с М. Нижли, а также несколько других узников, в том числе трое (во главе с Элушем Малинкой) пытавшихся взорвать крематорий. В живых, после вмешательства Менгеле, были оставлены только врачи. Остальные члены "зондеркоммандо" с этого крематория - 171 человек - погибли во время восстания или были расстреляны.

По ходу восстания в неравном бою погибли все его организаторы, кроме Я. Гандельсмана. Последний наблюдал за ходом события с крематория III вместе с 3. Левенталем, Л. Лангфусом, М. Буки, Ш. Венеция и другими членами "Зондеркоммандо" 58 [422] . Дов Пайсикович, дневальный на крематории III, и еще шестеро человек, уйдя в этот день в лагерь Биркенау за супом, принесли в канистрах не суп, а бензин [423] . Но употребить бензин по назначению, кажется, не удалось. Всех членов "зондеркоммандо" во главе с капо Лемке [424] , общим числом 85, заперли в тесном помещении патологоанатомического кабинета Менгеле.

Тогда-то Левенталь и взял на себя роль настоящего хрониста и к 10 октября описал все существенные события этих героических дней [425] . При этом он начал с подчеркивания той особенной, хотя и неоднозначной роли, которую во всем сыграли русские, в частности с упоминания случая, когда один из советских военнопленных был застрелен унтер-шарфюрером СС после того, как он, напившись, напал на эсэсовца. После этого прошел слух, что дни остальных русских членов "зондеркоммандо" сочтены - их ликвидируют вместе с ближайшей порцией "зондеркоммандо", подлежавшей "сокращению" [426] .

Согласно Л. Когену, Я. Габаю, Ш. Венеция и другим, работавшие на крематории III фактически не приняли никакого участия в восстании [427] , их даже никак не наказали, но заставили сжечь трупы "зондеркоммандо", погибших на крематории II [428] . Однако внимательное чтение Мюллера и Левенталя наводит на мысль о том, что был не только третий очаг восстания - крематорий V, с селекции на котором все и началось, но и четвертый - крематорий III (обстоятельство, которое всегда ускользало от внимания исследователей).

В ночь с 8 на 9 октября оставшиеся на этом крематории повстанцы во главе с Я. Гандельсманом и Ю. Врубелем (всего 14 человек) все же попробовали воспользоваться имевшейся у них взрывчаткой и взорвать собственный крематорий - по-видимому, вместе с собой [429] . После того как это им не удалось (возможно, что, как и на крематории II, их подвел отсыревший порох), они были схвачены и брошены в гестаповский бункер главного лагеря [430] . Это могло произойти только 8 или 9 октября, а не 10, как об этом всегда писали, поскольку запись Левенталя от 10 октября говорит о нем как об уже сидящем в бункере, а Р. Робота ко времени своего ареста уже знала, что Врубеля нет в живых.

Для тушения пожара на крематории из центрального лагеря Аушвиц I прибыла пожарная команда, состоявшая из 9 узников [431] . Они стали невольными свидетелями последней фазы подавления восстания и расстрела захваченных его участников. Позднее пожарников направили в Райско для тушения и конюшни [432] .

Вечером расстрелянных участников восстания привезли на территорию крематория IV, куда согнали и остальных членов "зондеркоммандо". Еще 200 человек из восставших "зондеркоммандо" расстреляли тут же. Представитель лагерного начальства произнес речь, в которой угрожал расстрелом всем в случае попыток повторения восстания. После чего на крематориях II, III и V приступили к работе [433] .

От рук восставших в тот день пало три эсэсовца - унтершарфюрер СС Рудольф Эрлер, унтершарфюрер СС Вили Фризе и унтершарфюрер СС Йозеф Пурке. Еще 12 эсэсовцев были ранены [434] . В середине октября пятеро эсэсовцев получили боевые Железные кресты - за геройство при предупреждении массового выступления: первый случай награждения ими персонала концлагерей [435] .

Вот несколько других свидетельств о восстании, каждое из которых содержит какие-нибудь детали, отсутствующие у других.

Так, Дов Пайсикович [436] показал в Нюрнберге в 1964 году, что были подготовлены взрывчатка, гранаты и оружие и что существовал общий план восстания для всех четырех крематориев. Однако восстание началось на крематории IV спонтанно - при свете дня и прежде намеченного срока, без согласования и координации с другими. Поэтому к другим прибыло СС и преспокойно заперло всех в помещениях [437] .

Меир Пшемысловский [438] описывал восстание со слов члена "зондеркоммандо" Генеха (Еноха) Кадлобски. Сигналом к бунту якобы послужила брошенная граната, которой был убит эсэсовец, выгонявший членов "зондеркоммандо" на работу. Потом сожгли живым немецкого капо (после чего восставшие ворвались в лагерь и стали призывать поляков присоединиться к мятежу, но призыв остался без ответа). Из 900 членов "зондеркоммандо" в восстании приняли участие 200,140 из них погибли в перестрелке, некоторые убежали или утонули, переплывая через ров, окружавший лагерь, некоторые были убиты (снаружи лагерь охранялся и находился под постоянным наблюдением: непосредственно вокруг него жили не поляки, а немцы), спаслись только 12 человек, а остальные были казнены [439] .

День восстания пережили 169 узников из крематория III, но спустя несколько дней были арестованы и замучены в бункере 14 человек. Таким образом, по состоянию на 10 октября в живых оставались 198 человек, в том числе 155 с крематория III и 44 с крематориев IV и V. Один находился в бегах, но был схвачен позднее. Общее же число погибших повстанцев составило 452 человека [440] .

Еще одним сообщением о том, что кому-то из членов "зондеркоммандо" удалось уйти от преследования и спастись, является свидетельство Курта Хэккера, утверждавшего, что именно греки около двух часов отстреливались от эсэсовцев, обороняя крематорий, который они частично взорвали; пятнадцати удалось прорваться сквозь все преграды на волю, но тринадцать из них уже были ранены. Раненых, конечно, поймали и уничтожили, но двоих так и не нашли [441] . О беглом участнике восстания - советском военнопленном Иване, схваченном и доставленном в Аушвиц только спустя две недели после 6 октября, впоминал Ш. Венеция [442] . Я. Габай утверждал (заведомо неточно), что из узников крематория IV в живых остался один-единственный - капо Элиазер [443] .

По довольно странному мнению В.Ренца, аушвицкое восстание с трудом подпадает под категорию героического: дескать, восстали "зондеркоммандовцы"-евреи от отчаяния, от безысходности - жизнь им не светила ни так, ни эдак [444] .

Бруно Баум и Рауль Хильберг упрекали их также в случайности мятежа, точнее, в его спонтанности. И еще, если хотите, в "шкурности": мол, только когда запахло их собственной смертью, они бросились в бой, но никто из них не "мятежничал" из солидарности с жертвами газовен!

Упрекал "зондеркоммандо" и Г. Лангбайн - за их хотя и героическое, но все же изолированное и неподготовленное, на его взгляд, выступление. Это восстание хотя и подняло моральный дух еврейских узников, но почему-то сильно понизило боевую мощь польских подпольщиков. Сорвался и побег Эрнста Бургера 27 октября 1944 года. Неудачей закончился и другой побег: Веселы, Фримеля и еще двух поляков схватили и назавтра всех повесили; пятый поляк, Райнох, принял яд [445] . В результате, неожиданно заключает Лангбайн, в январе 1945 года в Аушвице, несмотря на то, что в лагере было пусть примитивное, но оружие, все оно осталось нетронутым - его никто ни разу не употребил!

Как это мило - делать евреев ответственными еще и за это!

5. После восстания

На следующий день, 8 октября, отдел трудового использования дал точно такую же численность членов "зондеркоммандо", что и накануне - 663 человека, в том числе по 169 человек на каждый крематорий (по 84 истопников на дневную и 85 на ночную смены) [446] . Видимо, сведения о восстании еще не поступили в этот отдел. Но уже 9 октября статистика резко меняется: во всех 8 сменах крематориев значится всего 212 узников, а начиная с 10 октября - 198 человек. При этом если 9 октября на каждый крематорий было выделено по 53 человека (по 26 истопников на дневную и 27 на ночную смены), то начиная с 10 октября, на крематории IV уже никто не работает, а за остальными тремя командами закреплено по 66 человек, по 33 на дневную и вечернюю смены [447] .

Но крематорий IV более не заработал и в ежедневных разнарядках уже не упоминался: 14 октября "зондеркоммандо", согласно Лангфусу, приступила к разборке его разрушенных во время восстания стен.

Общее число трудозадействованных сократилось на 451 человека, убежать, судя по всему, не удалось никому. Впрочем, несколько членов "зондеркоммандо" из восставших крематориев каким-то чудом пережили восстание. Первым был доктор Миклош Нижли с крематория II, непосредственно в это время находившийся в прозекторской (впрочем, его статус был, видимо, несколько иной, нежели у "зондеркоммандо"). Вторым был Филипп Мюллер - с крематория V: он укрылся в яме и переждал шум и стрельбу, а затем спрятался в крематории IV и, после того как все утихло, перебрался обратно в крематорий V [448] . Третьим был С. Файнзильбер-Янковский, накануне собравшийся бежать в одиночку и поэтому во время восстания прятавшийся в другой части лагеря; там его и обнаружили, наказав палочными ударами [449] . А вот греческому еврею Раулю Яхуну с крематория IV повезло меньше: по свидетельству Шаула Хазана, он перебежал на крематорий III к своему брату, но на перекличке его обнаружили и тут же расстреляли [450] .

Между тем началось многонедельное расследование, которое - со всей суровостью и подобающими пытками - вели следователи Дразер и Брох. 10 октября был арестован Врубель - в составе 14 узников "зондеркоммандо" он был доставлен в бункер 11-го блока в Аушвице I [451] . Среди арестованных были Янкель Гандельсман и 5 советских военнопленных [452] . Живым из бункера уже ни один "зондеркоммандовец" не вышел.

Райя Каган, работавшая в штандесамте лагеря [453] , а также переводчицей при допросах, вспоминала о легших на ее стол 96 свидетельствах о смерти повстанцев 7 октября: каждая бумажка - каждая судьба - вызывала у нее благоговение. Имен она не запомнила, но помнит, что были там евреи из Гродно и из Салоник, а также несколько русских [454] .

А между тем оставшиеся и оставленные в живых "зондеркоммандовцы" вовсю трудились на новом для себя направлении: начиная с 14 октября - на разрушении стены крематория IV, изрядно пострадавшего во время восстания. Разве не к этому же стремились и восставшие?

Другим поводом для дознания была взрывчатка: откуда порох в самодельных ручных гранатах?

Имя предателя назвал Гутман: это Ойген Кох, полуеврей из Чехословакии [455] . Первыми 10 октября арестовали Эстер Вайсблум и Регину Сафин, но поначалу все обошлось, и они отделались 25 ударами палками: по данным регистрации, все сходилось, и никакой недостачи пороха не было (ее не было только потому, что девушки закладывали в бомбу только половину пороха). Поэтому их отпустили. Но потом взяли Эллу Гэртнер, и она не выдержала пыток, после чего взяли Розу, потом Регину и снова Эстер [456] .

В тот же день в женском лагере Аушвиц II были арестованы еще две еврейки, через которых была передана взрывчатка, украденная Эллой Гэртнер. Одна из них, Роза Робота, работала в Effektenlager, примыкавшему к территории крематория IV; именно она передавала порох узнику "зондеркоммандо" Юклу Врубелю [457] . Узнав, что Врубеля уже нет в живых, Роза призналась в том, что передавала ему порох.

После ареста Р. Роботы своего ареста ждали и Гутман с Лауфером (страшась не столько смерти, сколько пыток; они даже готовились к самоубийству). Розу дважды в день проводили мимо них из бункера в СД. Якоб, капо бункера, устроил Лауферу даже свидание с Розой - та, когда пришла в сознание, сказала, что всю вину она возлагает на тех, кого уже нет в живых (Врубель) и что она никого не выдаст. Он принес записку от Розы - ее последнее слово: "Хазак ве-амац" - "Будьте сильными и храбрыми"! [458]

5 января 1945 года всем, кто работал на Юнионе, не только еврейкам, было приказано кончить работу раньше обычного - это никогда ничего хорошего не предвещало. На этот раз была не селекция, а казнь - публичная казнь четырех героических девушек [459] . Их повесили - как бы в две "смены": двоих (ими были Аля и Эстер) около 4 часов дня и еще двоих (Розу и Регину) около 10 часов вечера - в назидание обеим рабочим сменам лагеря. Оба раза перед казнью Хёсс зачитывал приговор Верховного суда в Берлине и добавлял: "Так будет с каждым…". (Так, кстати, стало и с ним!)

В этот день падал снег, и запорошенные тела висели три дня [460] .

Некоторое недоумение вызывает столь поздняя дата казни. Легенда утверждает, что лагерный палач, Якуб Козельчик, или "Бункер Якоб" якобы, отказывался их вешать до тех пор, пока не придет официальное подтверждение из Берлина [461]