ШИМОН ДУБНОВ

"Новейшая История Евреев"

Обсудим?
Жду Ваших писем!

= ГЛАВНАЯ = ИЗРАНЕТ = ШОА = ИСТОРИЯ = ИЕРУСАЛИМ = НОВОСТИ = ТРАДИЦИИ = МУЗЕЙ = АТЛАС = ОГЛАВЛЕНИЕ =

КАЗЕННОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ и КРУШЕНИЕ АВТОНОМИИ (1840-48)

Наступил короткий момент, кагда "рука бойцца колоть устала". Почувствовалась потребность перейти от средневековых форм опеки к современным, усовершенствованным. В составе правительства были люди (как например министр просвещения С. Уваров), хорошо знакомые с западными порядками и знавшие, что в Австрии и Пруссии реакционные правительства изобрели некоторые способы действия по еврейскому вопросу, которые могли бы пригодиться и в России. Всячески отгораживаясь от "гнилого Запада" и страшась его политических движений, русское правительство ухватилось, однако, за те пережитки "просвещённого абсолютизма", которые были в ходу, особенно в Австрии, в первые десятилетия XIX века. В Пруссии русских сановников прельщало обилие ассимилированных евреев и выкрестов, а также попытки реформы иудаизма, в которых миссионерское воображение видело уклон в сторону христианства. И вот явилось искушение - пустить в ход подходящие приёмы западной реакции, держа, однако, в запасе и полицейские бичи собственного производства.

В 1840 году Государственный Совет опять приступил к обсуждению еврейского вопроса - на сей раз с принципиальной стороны. Донесения провинциальных администраторов (особенно киевского генерал-губернатора Бибикова) гласили, что и "Положение" 1835 года не способствует "исправлению" евреев, ибо всё зло в их "религиозном фанатизме и отчуждённости", которые можно устранить лишь путём воздействия на их внутреннюю жизнь. Министры просвещения и внутренних дел Уваров и Строганов, развили в заседаниях Государственного Совета начала новой исправительной системы. Результатом этих суждений была знаменательная "мемория" Совета, представленная Николаю I.

В ней правительство признаёт своё бессилие в борьбе с недостатками еврейских масс: "отсутствием полезного труда и вредными занятиями мелочной промышленностью, бродяжничеством, упорным отчуждением от общего гражданского быта". Оно видит причину неуспеха в том, что доселе не вникали в корень еврейской обособленности, лежащий в их религиозном и общинном строе. А корень всех зол - Талмуд, который "питает в евреях глубочайшее презрение к народам других вер" и даже стремление "к господству над прочими". Вследствие зловредных внушений Талмуда, "евреи должны почитать пребывание своё во всякой другой земле, кроме Палестины, пленом" и "обязаны повиноваться более своей собственной власти, нежели чуждому правительству". Отсюда - "могущество кагалов", которые осуществляют автономную общинную и судебную власть, пользуясь для этого бесконтрольно суммами специальной еврейской подати - коробочного сбора. Образование еврейского юношества вверено меламедам - "классу домашних учителей, погружённых в глубочайшее невежество и суеверие", а "под влиянием сих фанатиков дети получают вредные понятия нетерпимости к другим народам".

Наконец, особая одежда евреев отделяет их от окружающей христианской среды. Русское правительство "принимало против евреев ряд охранительных мер", но без заметного успеха: рекрутский устав "мог действовать на изменение нравов еврейских" только в ограниченной степени, поощрение земледелия и русского школьного образования было недостаточно, меры выселения из деревень оказались бесплодными: "евреи разорились, но и состояние поселян не улучшилось". "Из сего следует - заявляет Государственный Совет, - что частные или полицейские ограничения недостаточны для обращения сего многочисленного класса людей к полезным занятиям (в записке число евреев в России без Царства Польского, определено в миллион душ). Евреи с мученическим терпением переносили самые жестокие гонения в западной Европе и сохранили тип своей национальности неизменно, доколе правительства не приняли на себя труда глубже исследовать причины, отделяющие евреев от общего гражданского устройства, дабы действовать на сии причины"... Договорившись, таким образом, до правды (что конечная цель есть изменение еврейского национального типа) и только из скромности уступив западной Европе заслугу "жестоких гонений", которые на Западе все-таки отходили в прошлое, а в России составляли политику дня, - Государственный Совет обращается к "примерам иностранных государств" и с особенною любовью останавливается на прусском регламенте для польских провинций от 1797 года (о прусском эмансипационном эдикте 1812 года мемория благоразумно умалчивает) и на австрийской системе принудительной школы.

Умудрённый опытом Запада, Совет намечает три пути "коренного преобразования сего народа": 1) Путь культурного воздействия - учреждение особых общеобразовательных школ для еврейского юношества, борьбу со старым "хедером" и "меламедами", преобразование раввината, запрещение "еврейской одежды". 2) Путь уничтожения автономии - упразднение кагалов и преобразование системы специальных податей. 3) Путь репрессий против неисправимых - выделение из еврейской массы всех не имеющих прочной оседлости и определённого имущественного ценза, для дисциплинарного исправления их посредством выселений, ограничений в правах, усиленных рекрутских наборов и тому подобных полицейских способов. Все эти три системы рекомендуются, как дополняющие одна другую. "Таким образом, - говорится в заключении мемории, - согласуя все части сего предположения с коренною мыслью преобразования еврейского народа и содействуя тому мерами понудительными, можно надеяться достигнуть цели правительства".

На основании этой записки Государственного Совета был учреждён, по царскому повелению от 27 декабря 1840 г., "Комитет для определения мер коренного преобразования евреев в России". Председателем комитета был назначен министр государственных имуществ граф Киселёв, а членами - министры просвещения, внутренних дел и финансов, управляющий вторым отделением императорской канцелярии Блудов и начальник политической полиции, страшного "Третьего отделения", Дубельт. Последний имел особую функцию: "тщательно наблюдать за происками и действиями, могущими последовать со стороны евреев во время производства сего дела". Записка Государственного Совета, служившая программой Комитету, рассылалась западным генерал-губернаторам "секретно, для собственного сведения и соображения". Преобразовательный поход на евреев начался, таким образом, без объявления войны неприятелю, под покровом тайны и с полицейскими предосторожностями.

Разработка проекта в Комитете должна была идти в последовательном порядке указанных трёх пунктов: сначала "просвещение", потом уничтожение автономии, наконец, репрессии. По первому пункту написал и представил Комитету подробный доклад министр просвещения Уваров. Усвоив себе "хороший тон" Запада, Уваров начал свой доклад с того, что европейские правительства уже оставили путь "гонений и насильства", как средство решения еврейского вопроса, и что "этот период настал и для нас". "Народы не истребляются, - замечает Уваров, - особенно тот народ, коего новейшая история начинается у подошвы Голгофы"...

Из дальнейшего, однако, видно, что министр не теряет веры в возможность иными мерами приблизить евреев к религии, ведущей своё начало от Голгофы. "Лучшие из евреев - говорит он - чувствуют, что одна из главных причин их унижения лежит в превратном толковании их религиозных преданий, что Талмуд развращал и развращает их соотечественников. Но нигде влияние Талмуда не так сильно, сколько у нас и в Царстве Польском. Это влияние можно устранить просвещением, и правительству остаётся действовать в духе горсти лучших между ними (евреями). Преобразование учёной части между евреями в то же время составляет очищение их религиозных понятий". О каком "очищении" думал автор доклада, видно из вскользь брошенного им замечания, что не напрасно боятся реформы обособленные евреи, "ибо религия креста не есть ли чистейший символ гражданственности всемирной?"... Но об этом, добавляет Уваров, не следует заявить гласно, ибо "это значило бы до начала вооружить против училищ большинство евреев".

Реформа состоит в том, чтобы открыть во всех городах черты оседлости начальные еврейские училища с преподаванием русского языка, общеобразовательных наук, еврейского языка и "закона Божия по Св. Писанию". Преподавание ведётся на русском языке, но в виду недостатка учителей, знающих этот язык, допускается временно и употребление немецкого языка. Преподаватели низших школ, на первое время, вербуются из среды "заслуживающих доверия" меламедов, а для высших - из образованных евреев России и Германии. Одобрив в общих чертах план Уварова, Комитет признал, что для приготовления еврейской массы к предстоящей реформе необходимо послать в черту оседлости агитатора, который бы познакомил строптивый народ с "благими намерениями правительства". Такой агитатор явился в лице молодого германского еврея, доктора Макса Лилиенталя.

Уроженец Баварии (род. в 1815 г. в Мюнхене) и питомец германского университета, Лилиенталь был типичным представителем большинства немецко-еврейской интеллигенции: поклонником ассимиляции и умеренной религиозной реформы. Едва окончив университет, он был приглашён группой образованных евреев на пост проповедника общины в Риге и директора местного еврейского училища - одного из трёх реформированных училищ, существовавших тогда в России (остальные были в Одессе и Кишенёве).

В короткое время Лилиенталю удалось поставить преподавание общих и еврейских предметов в училище на такую высоту, что он вызвал горячую похвалу Уварова. Рижская школа казалась министру образцом для той сети школ, которой он готовился покрыть черту оседлости, и Лилиенталь оказался тем человеком, на которого он мог положиться в деле проведения реформы. В феврале 1841 года Лилиенталь был вызван в Петербург и имел там продолжительную беседу с Уваровым. По официальным источникам, он убеждал министра упразднить все домашние школы (хедеры) и "меламедов", а для проектируемых новых училищ выписать весь персонал преподавателей из Германии. По рассказу самого Лилиенталя, он осмелился заметить министру, что все препятствия к просвещению русских евреев устранились бы, если бы царь даровал им равноправие, но министр на это возразил, что первый шаг должны сделать евреи, дабы "заслужить благоволение монарха". Лилиенталь, тем не менее, принял на себя трудную миссию - просвещать бесправных. Ему было поручено объехать черту оседлости, организовать там разрозненных передовых людей, любителей просвещения ("маскилим"), и агитировать в пользу школьной реформы в народной массе.

Отправляясь в путь, сам Лилиенталь не сознавал всей трудности возложенной на него задачи. Ему предстояло убеждать в "благих намерениях правительства" людей, которые непрерывным рядом преследований и жестоких ограничений были низведены на ступень париев. Ему предстояло уверять, что правительство желает добра еврейским детям в то время, как на улицах "черты" шла дикая охота "ловцов" на этих детей, которые тысячами сдавались в рекруты, ссылались в далёкие края и там подвергались такой обработке, что едва половина оставалась в живых и едва десятая часть оставалась в еврействе. Руководимый непосредственным чутьём, народ просто объяснял себе новый шаг правительства: теперь крестят детей через казарму, впредь станут их крестить и через школу. Когда Лилиенталь приехал в Вильно (в начале 1842 г.) и в большом собрании еврейского общества сообщил о плане правительства и "друга евреев" Уварова, его выслушали с явным недоверием. "Старцы сидели, погруженные в глубокое раздумье - рассказывает Лилиенталь. Наконец, глава их задал мне многозначительный вопрос: "Знакомы ли вы, доктор, также с побуждениями нашего правительства? Меры, принимаемые против всех, не принадлежащих к греко-христианскому вероисповеданию, ясно показывают, что правительство желает иметь в государстве только одну церковь, заботится только своей мощи и величии, а не о нашем благосостоянии". В ответ на это Лилиенталь привёл внушительный довод "от противного": противодействие новым мерам только раздражит правительство, которое пойдёт по пути репрессий, между тем, как теперь предоставляется возможность доказать, что евреи не враги просвещения и заслуживают лучшей доли.

На вопрос, чем гарантировано еврейское общество, что в плане правительства не скрывается посягательство на иудейскую религию, - Лилиенталь ответил торжественным обещанием, что он откажется от своей миссии, как только убедиться, что правительство связывает с нею какие-нибудь тайные замыслы против иудаизма. Кружок "просвещённых" в Вильне поддержал Лилиенталя, и он уехал дальше с верой в успех своего дела. Но жестокое разочарование ждало его в Минске. Здесь, среди страстных прений в собрании, оппоненты выдвинули следующие доводы: "Пока государство не предоставит еврею гражданских прав, образование будет для него только несчастьем. Простой и необразованный еврей не гнушается унизительными занятиями фактора или мелкого торговца. Черпая утешение и радость в своей религии, он мирится со своей жалкой долей. Еврея же образованного, просвещенного, но не имеющего возможности занять почётное положение в государстве, чувство недовольства поведёт к отвлечению от религии, а для такого исхода честный отец не станет воспитывать своих детей". Минские противники казённого просвещения не ограничились, однако, разумными возражениями: в собрании и на улицах раздавались из толпы по адресу Лилиенталя оскорбительные возгласы.

Возвратившись в Петербург, Лилиенталь представил Уварову доклад, убедивший министра, что проведение школьной реформы - дело трудное, но не безнадёжное. 22 июня 1842 года был издан указ, установивший надзор министерства народного просвещения за всеми еврейскими училищами, не исключая хедеров и иешив. Вместе с тем объявлялось об учреждении в Петербурге комиссии из четырёх раввинов "для содействия видам правительства" в проведении школьной реформы. Приглашением раввинов хотели дать еврейскому обществу гарантию, что реформа не направлена против иудейской религии. Одновременно Лилиенталь был вторично командирован в черту оседлости. Ему поручили объехать преимущественно юго-западные и новороссийские губернии и воздействовать на еврейские массы в духе инструкций, данных ему министерством. Перед отъездом Лилиенталь опубликовал брошюру на еврейском языке "Вестник спасения" ("Magid Ieshua"), в которой призывал общины идти навстречу желаниям правительства. В частных письмах к общественным деятелям он уверял, что указ о школах есть только предвестник ряда указов, направленных к улучшению гражданского положения евреев. На этот раз агитация Лилиенталя имела больший успех, чем во время первой поездки.

В некоторых больших общинах - Бердичеве, Одессе, Кишенёве - его встречали приветливо и уверяли в готовности обществ содействовать успеху новой школы. Окрылённый надеждами, Лилиенталь вернулся в Петербург, чтобы принимать участие в работах созванной правительством "Раввинской комиссии", заседавшей в столице с мая по август 1843 года. Состав комиссии не вполне оправдывал её название: в неё входили только два духовных лица - представитель "миснагидов", ректор высшей талмудической школы в Воложине Ицхок Ицхаки, и вождь белорусских хасидов Мендель Шнеерсон. Юго-западный край и Новороссия послали в комиссию двух мирян - бердичевского банкира Гальперина и директора одесского еврейского училища Бецалеля Штерна. Представители духовенства горячо отстаивали традиционную еврейскую школу - хедер - против министерского "надзора", направленного к её уничтожению. Достигнут был компромисс: пока не трогать национального хедера, а предоставить казённой школе свободно конкурировать с ним. Была выработана и программа преподавания еврейских знаний в новых училищах.

Труды комиссии обсуждались в Еврейском комитете, под председательством Киселёва, в связи с общим планом школьной реформы. Нужно было найти среднюю линию между двумя противоположными силами: стремлением правительства вытеснить казённым училищем старую национальную школу и стремлением еврейских масс сохранить свою школу как оплот против навязанной, казённой. Не отказываясь от своих тенденций, правительство должно было прибегнуть к дипломатическим приёмам. 13 ноября 1844 года были подписаны царём два акта: подлежавший оглашению указ "об образовании еврейского юношества" и секретная инструкция на имя министерства народного просвещения. Гласно повелевалось учредить еврейские школы двух разрядов, соответствующих курсам приходских и уездных училищ, а также два раввинских училища для приготовления раввинов и учителей. Учительский персонал в казённых училищах состоит из евреев и христиан.

Окончившим училища сокращается срок военной службы. Осуществление школьной реформы на местах возлагается на временные "училищные комиссии" из евреев и христиан. В секретной же инструкции говорилось, что "цель образования евреев состоит в сближении их с христианским населением и в искоренении предрассудков, внушаемых учением Талмуда". Что по мере учреждения новых училищ должны закрываться или преобразовываться старые, а когда казённых училищ будет открыто достаточное число - обучение в них станет обязательным. Что смотрителями новых начальных училищ должны назначаться только христиане. Что следует всячески "затруднять выдачу дозволительных свидетельств" на право преподавания в хедерах меламедам, не имеющим общего образования. Что по истечении 20 лет никто не сможет получить звание учителя или раввина без свидетельства об окончании казённого Раввинского училища.

Вскоре, однако, тайное сделалось явным. Народ почувствовал ужас утраты своей многовековой школьной автономии и вступил на привычный путь пассивного сопротивления мерам правительства. Медленно продвигалась школьная "реформа": открытие начальных и раввинских училищ (в Вильне и Житомире) началось только в 1847 году, и в первые годы эти казённые училища влачили жалкое существование. Ещё до завершения реформы сошёл со сцены д-р Лилиенталь. В 1845 году он внезапно оставил службу в министерстве народного просвещения и навсегда покинул Россию. Ближе узнав стремления правящих кругов, Лилиенталь убедился в справедливости опасений, высказанных ему старцами виленского собрания, и счёл нужным исполнить публично данное обещание. Из страны, где еврей мог угодить правительству "только поклонением греческому кресту" (выражение Лилиенталя в его воспоминаниях), он ушёл в страну свободы и равенства - в Соединённые Штаты Северной Америки, где занимал пост раввина-проповедника до своей смерти (в Цинцинати, в 1882 г.).

Едва только была объявлена школьная реформа, то есть отмена еврейской школьной автономии, правительство приступило к осуществлению второго пункта своей программы - к уничтожению остатков общинной автономии. 19 декабря 1844 года появился указ о "подчинении евреев в городах и уездах общему управлению, с уничтожением кагалов". Все административные функции кагалов передаются полицейским учреждениям, а хозяйственные и общеподатные - городским думам и ратушам. Выборное кагальное управление перестаёт существовать. Проведённая до конца, такая "реформа" должна была бы привести к упразднению самой общины вне тесных пределов синагогального прихода, если бы одновременно последовало полное податное уравнение еврейского населения с христианским. Но русское правительство не хотело расстаться ни с исключительным порядком отбывания евреями рекрутской повинности, ни со специальными еврейскими податями.

Ради сохранения рекрутского и податного неравенства, пришлось смягчить нанесённый еврейскому самоуправлению удар: были оставлены институты "рекрутских старост", сборщиков податей и их помощников, избираемых еврейскими обществами "из благонадёжнейших людей". Пришлось также учредить особый стол для еврейских дел при городских думах и ратушах. Так, разрушив кагальное управление, закон оставил рудимент его - податное самоуправление, хотя и под контролем властей. Крайне деморализованный, как правительственный агент по исполнению ужасной рекрутской повинности (при помощи "поверенных" и "ловцов"), кагал тогда утратил своё былое национальное значение, но исторический инстинкт цеплялся и за уцелевшие обломки автономии...

Покончив с кагалом, как органом "обособленности", правительство принялось за специальную систему податей, - не для упразднения её, конечно, а для строжайшего над ней контроля, дабы она не служила орудием в руках еврейских обществ для национальных целей. В день опубликования указа о кагале, вышло и новое "Положение о коробочном сборе". Давнишний сбор с мяса, которым раньше свободно распоряжались кагалы, был ещё в 1839 году поставлен под контроль администрации и муниципалитета.

По новому же статусу расходованием сумм коробочного сбора, отдаваемого в откуп, всецело распоряжается губернская администрация, обязанная заботиться, чтобы из этих сумм прежде всего покрывались казённые недоимки, затем расходы на содержание казённых училищ, на казённое поощрение еврейского земледелия и, наконец, на местную благотворительность. Кроме общего мясного сбора, обязательного для всех членов общины, был установлен ещё "вспомогательный коробочный сбор" - с недвижимости, промыслов и доходов.

Специально для устройства казённых еврейских училищ правительство, подражая австрийскому образцу, установило или восстановило свечной сбор (с субботних свечей) - налог на религиозный обряд, предоставленный всецело в распоряжение министерства народного просвещения. Так, по мере разрушения общинной автономии, самообложение превращалось в административное обложение, что усиливало податное обременение масс и делало это бремя и морально более тягостным. "Такса" (мясной сбор по откупной системе) стала с тех пор одной из язв общинного строя. Откупщики "таксы" из местных богачей деспотически властвовали в общинах и обирали бедную массу. И тут гнёт вёл к деморализации.

Как ни старалось правительство действовать дипломатично, остановив поток репрессий на время осуществления школьной реформы, дабы не усиливать недоверия к реформе в еврейской массе, - оно, однако, долго удержаться не могло. Оставленный в запасе третий пункт программы Еврейского комитета - воздействие репрессивными способами на экономическую деятельность евреев - требовал своей очереди и прорывался из недр канцелярий в жизнь раньше, чем это допускали тактические соображения.

20 апреля 1843 года, в самый разгар просветительной компании, внезапно последовал короткий указ, в виде собственноручной резолюции царя на доклад комитета министров, следующего содержания: "Всех евреев, живущих в 50-вёрстной полосе вдоль границы с Пруссией и Австрией вывести внутрь губерний, предоставив имеющим собственные дома, продать их в двухгодичный срок, и исполнить без всяких отговорок". Получив этот строгий указ, Сенат сначала остановился перед вопросом: есть ли это подтверждение старого закона о выдворении евреев только из приграничных сёл и деревень, или же это новый закон об изгнании решительно всех приграничных евреев, даже из городов и местечек. Вследствие резкого и решительного тона царской резолюции, Сенат разъяснил вопрос в смысле полного и абсолютного изгнания, и это разъяснение было царём одобрено, причём срок выселения владельцев недвижимости был продлён ещё на два года, а разоряемым было обещано временное освобождение от податей. Новая катастрофа, обрушившаяся на десятки тысяч семейств во многих городах и местечках (преимущественно в Ковенской губернии, на границе Пруссии), вызвала крик ужаса в приграничной полосе и даже за границей. Полиция требовала от обречённых на изгнание, чтобы они указали место, куда они намерены переселиться, но 19 общин отказались исполнить это требование, заявив, что не бросят своих домашних очагов и могил предков и останутся, пока их не выдворят силой. Общественное мнение на Западе возмущалось: во французских, немецких и английских газетах появились резкие статьи по поводу политики "новой Испании".

Многие еврейские общины Германии отправили русскому правительству петиции об отмене страшного указа. Были даже попытки дипломатического воздействия. Во время пребывания Николая I в Англии, некоторые высокопоставленные лица просили его о смягчении участи евреев. Правительство, однако, не уступило бы общественному протесту, если бы не оказалось, что указ невозможно практически осуществить без опустошения целых городов, отчего пострадали бы интересы казны. Роковой указ не был формально отменён, но правительство не настаивало на его применении.

Между тем, Еврейский комитет сносился с генерал-губернаторами о способах осуществления третьего пункта своей программы - о "разборе" или сортировке евреев. Предполагалось разделить всех евреев России на два разряда - "полезных" и "бесполезных". К первому отнести гильдейских купцов, цеховых ремесленников, земледельцев и тех мещан, которые владеют недвижимостью, приносящею определённый доход. Всех же прочих мещан, лишённых имущественного ценза и определённого дохода, то есть всю массу мелких торговцев и бедняков, признать "бесполезными" или вредными и подвергать их усиленным репрессиям. На запрос министерства внутренних дел о целесообразности такого "разбора" был получен резко-отрицательный отзыв от Новороссийского генерал-губернатора М.С. Воронцова.

Находясь в отпуске в Лондоне, этот сановник, несколько "испорченный" английскими идеалами, послал в Петербург записку, которую просил представить императору (октябрь 1843). "Смею думать, - говорилось в записке по поводу выделения "бесполезных" евреев, - что самое название "бесполезных" для нескольких сотен тысяч людей, по воле Всевышнего издревле живущих в империи, и круто и несправедливо. Проект считает бесполезными всех тех многочисленных евреев, которые занимаются или мелочной покупкой продуктов у первых производителей, дабы их доставлять оптовому купцу, или полезной продажей потребителям товаров, получаемых от оптового продавателя. Рассуждая беспристрастно, нельзя не удивиться, что сии многочисленные торговцы считаются бесполезными и, следственно, вредными, тогда как они мелкими, хотя оклеветанными, промыслами помогают с одной стороны промышленности сельской, а с другой торговой".

Воронцов называет дикий проект сортировки евреев "кровавой операцией над целым классом людей", которому будет причинена "не одна только боль, но даже истребление через нищету". "Смею думать, - кончает он свою записку, - что мера сия вредна и жестока. С одной стороны отымутся сотни тысяч рук, помогающих мелкой торговой промышленности в провинции, где заменить их нет и долго не будет возможности. С другой же - плач и вопли столь огромного числа несчастных будут служить порицанием, и у нас и за пределами России, правительства нашего"... Со времени речей Сперанского и его единомышленников в "Еврейских комитетах" 1803 и 1812 годов, не слышались в правящих кругах России такие правдивые и смелые слова. В них беспощадно осуждалась вся ложная экономическая политика русского правительства, которое причисляло мелких торговцев и посредников к разряду "вредных" и строило на этом всю систему гонений и жестокостей против евреев. Но в Петербурге резонов не слушали. Единственная уступка, сделанная Еврейским комитетом, состояла в том, что название "бесполезные" по отношению к мелким торговцам было заменено названием "неимеющие производительного труда".

Жестокий проект ещё долго разрабатывался в комитете. В апреле 1845 года председатель комитета Киселёв разослал генерал-губернаторам циркуляр, в котором возвещалось, что после издания тех законов и казённых училищах и об упразднении кагала, которые направлены "к ослаблению влияния Талмуда" и уничтожению всех учреждений, "поддерживающих особенную самобытность евреев", настала очередь осуществить меры "обращения евреев к полезному труду" посредством разбора на разряды. Из мер "культурного" воздействия указано ещё запрещение носить еврейскую одежду по истечении пятилетнего срока. "Все означенные положения - пишет Киселёв - изданы и будут издаваемы отдельно, дабы скрыть от фанатизма евреев общую связь и цель их. Посему его императорскому величеству благоугодно было повелеть мне сообщить о всех означенных видах конфиденциально генерал-губернаторам" (45). Правительство чересчур низко ценило политическую чуткость евреев: оно не знало, что петербургский заговор против еврейства уже давно раскрыт в черте оседлости, ибо заговорщики не сумели даже временно скрыть свою карательную прыть под маской "культурных" преобразований...

Маска была сорвана и перед лицом Запада. В первые годы агитации Лилиенталя еврейские общественные деятели Европы вообразили, что в России для их соплеменников настала светлая эра. Лилиенталь от имени Уварова вёл переписку с Филлипсоном, Гейгером, Кремье, Монтефиоре и другими вождями западного еврейства, прося о моральном содействии школьной реформе и даже об участии в совещаниях созванной в Петербурге Раввинской комиссии. От этих деятелей были получены ответные послания с комплиментами по адресу Уварова. В "Allgemeine Zeitung des Judenthums" начала сороковых годов заявлялось, что в России пришёл конец гонениям...

Пограничная катастрофа 1843 года отрезвила восторженных: они поняли, что беспощадное изгнание десятков тысяч семейств из родных очагов несовместимо с "благими намерениями". Всю Германию обошла сенсационная новость: известный франфурктский художник Оппенгейм вдруг прервал работу над большой картиной, заказанной ему ранее представителями некоторых еврейских общин для поднесения русскому императору. Картина должна была аллегорически изобразить восход солнца в тёмном царстве. Светлые ожидания были обмануты, и поднесение дара пришлось отменить. Из России доносились на Запад вопли о новых преследованиях и ещё более грозных проектах репрессий. Возникла мысль о необходимости предстательства перед русским императором со стороны влиятельного западного еврейства. Выбор пал на лондонского филантропа, сэра Моисея Монтефиоре, близко стоящего ко двору английской королевы Виктории.

Приобретший известность своим заступничеством за евреев в Турции, во время ритуального Дамасского процесса 1840 года, Монтефиоре решился на подобную попытку и в России. В начале 1846 года он поехал туда, официально в качестве путешественника, желающего ознакомиться с положением своих соплеменников. Снабжённый личной рекомендацией королевы Виктории к царю, он был принят в Петербурге с большими почестями. Во время аудиенции во дворце (март 1846), царь выразил согласие на то, чтобы Монтефиоре представлял ему через Еврейский комитет свои соображения о положении евреев в России на основании тех сведений, которые он соберёт во время путешествия. Путешествие Монтефиоре по черте оседлости (Вильно, Варшава и другие города) было обставлено с большой торжественностью: с одной стороны его, по предупреждению из Петербурга, любезно принимали высшие чины местной администрации, а с другой - его везде восторженно встречала еврейская масса, которая возлагала много надежд на результаты заступничества еврейского вельможи перед царём. Надежды, конечно, не оправдались.

По возвращении в Лондон, Монтефиоре послал несколько петиций на имя председателя Еврейского комитета, Киселёва, министра Уварова и наместника Царства Польского, Паскевича. Везде он просил о смягчении суровых законов, угнетающих его страждущих братьев, о восстановлении недавно разрушенной кагальной организации, о сообразовании школьной реформы с религиозными потребностями еврейских масс.

Царя ознакомили с содержанием петиций, но всё это не привело ни к каким последствиям. - В том же году, другим знатным иностранцем была сделана неудачная попытка облегчить положение евреев путём эмиграции. Марсельский негоциант Исаак Альтарас приехал в Россию с проектом переселения некоторого числа евреев в Алжир, незадолго до того перешедший под французское владычество. Снабжённый рекомендательными письмами от французского министра-президента Гизо и других сановников, Альтарас вёл переговоры в Петербурге с министрами Нессельроде и Перовским, а в Варшаве - с наместником Паскевичем, о разрешении определённому количеству евреев эмигрировать из России.

Он уверял, что французское правительство готово принять в Алжире на правах граждан несколько десятков тысяч бедствующих русских евреев и что средство на переселение даёт банкирский дом Ротшильда в Париже. В Петербурге сначала заявили Альтарасу, что евреям разрешат эмигрировать под условием уплаты определённого выкупа за каждого эмигранта, но в Варшаве ему было заявлено, что царь разрешил переселение без всякого выкупа (октябрь 1846). Однако, по каким-то невыясненным причинам Альтарас неожиданно покинул Россию - и проект массовой эмиграции не осуществился.

Не разреженная эмиграцией, сдавленная еврейская масса продолжала задыхаться в черте оседлости. Малейшая попытка покинуть черту, во внутренние губернии, рассматривалась как тяжкое преступление. В декабре 1846 года в Государственном совете долго и серьёзно обсуждался вопрос, до какого пункта можно еврейским извозчикам города Полоцка возить воспитанников местного кадетского корпуса, едущих ежегодно в Петербург, принимая во внимание, что между Полоцком и Петербургом лежит кордон, отделяющий "черту" от запретных внутренних губерний. Было предложено разрешить извозчикам возить своих пассажиров до Пскова, но на доклад последовала царская резолюция (5 января 1848): "согласен, но не до Пскова, а до Острова", то есть до города, ближайшего к черте оседлости... Такой мелочной регламентацией бесправия занимались в России за три месяца до великого переворота, который в соседних Германии и Австрии нанёс удар по абсолютизму и создал эру "второй эмансипации"!...

Экономический быт евреев был расшатан длившейся четверть века системой жестокой опеки, посредством которой правительство хотело преобразовать этот быт. Не экономическую реформу, а разруху могли создать все эти полицейские приёмы, швыряние масс из деревень в города, из приграничной полосы во внутреннюю, преследование одних профессий и навязывание других. Не имела большого успеха и правительственная система поощрения земледелия среди евреев. Выдворение десятков тысяч евреев из деревень Белоруссии в 1823 году загнало пару тысяч скитальцев в земледельческие колонии Новороссии, но они пополнили там только убыль населения, происшедшую среди прежних колонистов от усиленной смертности, вследствие перемены климата и непривычных условий крестьянской жизни. При Николае I возобновилось поощрение земледельческой колонизации путём пособий и податных льгот. Наиболее ценной льготой было освобождение колонистов от рекрутской повинности (на 25-50 лет с момента поселения), но лишь немногие спасались от солдатчины бегством в колонии, ибо и здесь всё более утверждался казарменный режим: колониста сурово опекали русские "попечители" и "смотрители" из отставных военных, следившие за каждым его шагом и каравшие его за "нерадивость в хозяйстве" сдачей в рекруты или высылкой. В 1836 году правительство вздумало расширить район промышленной колонизации евреев, и для этой цели были отведены земли в Сибири - в Тобольской губернии и Омской области.

В короткое время заявили о своём желании переселиться на новые земли 1317 евреев, и многие отправились уже партиями в путь. Но неожиданно царь перерешил вопрос и на докладе комитета министров о начавшемся переселении наложил резолюцию: "переселение евреев в Сибирь приостановить" (январь 1837). Через несколько месяцев был отдан приказ, чтобы вернуть обратно партии, уже направившиеся в Сибирь, и отправить их в еврейские колонии Херсонской губернии. Несчастных переселенцев ловили в пути и этапом, как преступников, препровождали туда, куда они вовсе не желали ехать. Такие капризы законодательства, в связи с тяжкою системой опёки, отбивали у многих охоту переходить в земледельческое сословие.

В 1844 году правительство издало новое "Положение о евреях-земледельцах", которым все расходы по колонизации отнесены на счёт коробочного сбора, а управление колониями на казённых землях окончательно переведено из министерства внутренних дел в министерство государственных имуществ. Медленно развивалась колонизация, переходя из Херсонской губернии в Екатеринославскую и Бессарабскую: разрозненные посёлки евреев-землепашцев появились и в Литве и Белоруссии. Но десяток тысяч "еврейских крестьян" не могли изменить типа экономической жизни миллионных масс. Несмотря на все потрясения, экономическая структура, в общем, мало изменилась. В центре по прежнему оставался питейный промысел, только видоизменённый в связи с усилением казённой откупной системы. Над массой мелких шинкарей, сельских и городских, поднялся класс богатых евреев-откупщиков - содержателей питейных откупов или акцизных сборов в губерниях черты оседлости. Эти откупщики играли роль финансовых агентов казны, а служившие у них на заводах, на складах и в конторах евреи роль казённых суб-агентов, своего рода "чиновников". За питейным промыслом шла торговля - мелкая и крупная, а затем уже ремесло и различные духовные профессии. Пауперизм был неизменным спутником этого хозяйственного строя, и "люди без определённых занятий" насчитывались сотнями тысяч.

Примечания.

(45) В 1846 году проект "разбора на разряды" был уже через губернаторов объявлен евреям, как угроза тем, которые в определённый срок не изберут "полезного промысла" (см. § 95).


= ГЛАВНАЯ = ИЗРАНЕТ = ШОА = ИСТОРИЯ = ИЕРУСАЛИМ = НОВОСТИ = ТРАДИЦИИ = МУЗЕЙ = АТЛАС = ОГЛАВЛЕНИЕ =