ШИМОН ДУБНОВ "Новейшая История Евреев"

АГИТАЦИЯ ПАРИЖСКОЙ КОММУНЫ В ПОЛЬЗУ ЕВРЕЕВ

Отмечая торжество либеральных идей, проявившееся в декрете 28 января о южных евреях, "Journal de Paris" заметил: "Но в этом торжестве есть осадок горечи. Евреи Эльзаса и Лотарингии могут сказать Национальному Собранию, как Исав своему отцу: "неужели у тебя только одно благословение?"… Обойдённые пасынки отечества, эльзас-лотарингские и парижские ашкеназы не ограничились, однако, скорбными жалобами. Они научились требовать равноправия как должного, а не просить как дара. Ещё после отсрочки 24 декабря, эти "немецкие" евреи, возмущённые медлительностью Национального Собрания, изготовили "петицию" к нему, где заявляли, что они ждут гражданского равноправия "не путём постепенных улучшений", а "безотлогательно". Они требуют своих прав "с настойчивостью людей, ждущих не милости, а акта справедливости", ибо, участвуя в общественных обязанностях, они должны иметь долю и в преимуществах общественности. Это для них "вопрос жизни и смерти в области социальной". Петиция, подписанная лучшими деятелями ашкеназской группы в Париже (Серф-Берр, Бер-Исаак Берр, Давид Зинцгейм, впоследствии председатель Наполеоновского "синедриона" и др.), была подана Собранию 28 января 1790 года, в день вотирования равноправия сефардов, но не имела никакого успеха. Роковая "отсрочка" оставалась в силе.

Особенно глубоко почувствовали обиду евреи города Парижа. Они находились в самом центре революционного движения и принимали в нём деятельное участие. Свыше ста евреев служило в национальной гвардии столицы, вступив туда добровольцами вскоре после взятия Бастилии. В некоторых участках Парижа (особенно Кармелитском) еврейские граждане, вопреки ограничениям, состояли членами муниципальных советов и других городских учреждений. Евреи выказывали патриотическое рвение и готовы были жертвовать жизнью за родину-мачеху. Они жертвовали также немало денег на общественные нужды. Бедный учёный, автор дореволюционной "Апологии евреев", Залкинд Гурвиц, состоящий переводчиком при королевской библиотеке в Париже, уделял из своего скудного годового жалования в 900 франков четвёртую долю в общественную кассу.

Такие люди не могли дольше мириться с клеймом бесправия. И вот парижские евреи прибегли к новому способу борьбы за свои права: они решили воздействовать на Национальное Собрание через парижскую Коммуну или городскую думу. В Коммуне были сосредоточены наиболее радикальные элементы столицы, которые не раз своими резолюциями производили давление на Национальное Собрание. Расчет евреев состоял в том, что если городское управление, орган общественного мнения Парижа, выскажется в пользу эмансипации, то и Национальное Собрание не замедлит поставить на очередь отсроченный еврейский вопрос и разрешить его в положительном смысле.

В тот самый день 28 января, когда в Национальном Собрании обсуждался вопрос о южно-французских евреях, в зале общего собрания парижской Коммуны (Assemblee generale de la commune) происходила торжественная сцена. Многочисленная депутация от столичных евреев, в которой находилось не менее 50 национальных гвардейцев в трёхцветных кокардах (между ними и Залкинд Гурвиц), предстала перед коммунальным собранием с просьбою, чтобы община столицы, в лице своих гласных, вступилась за уравнение прав еврейского населения. Оратором этой депутации был парламентский адвокат и член Коммуны Годар, уполномоченный парижскими евреями ходатайствовать за них. Оставив своё место среди коммунальных гласных, Годар выступил вперёд и, став во главе еврейской депутации, обратился к собранию с речью: "Господа, я оставил на короткое время место, которое занимаю среди вас, для того, чтобы занять место, более подобающее мне в момент, когда я говорю за просящих и являюсь ходатаем за несчастных. Уполномоченный большею частью евреев в королевстве защищать их интерес перед Национальным Собранием (9), я являюсь вместе с тем и представителем евреев, живущих в Париже. И в качестве такового, я могу засвидетельствовать вам их глубокое почтение, могу заверить вас в их преданности и представить доказательство их признательности. Ибо благородные жители нашей столицы опередили благодеяние закона по отношению к евреям, воспользовавшись нынешнею достопамятною революцией для того, чтобы сделать из них товарищей по оружию и облечь их в гражданский мундир (национальной гвардии), в котором некоторые из них являются перед вами.

Население уже обращается с евреями как с братьями, прежде, чем зажить с ними как с гражданами"… Указав далее на патриотическое рвение парижских евреев, пославших из своей среды сто воинов в национальную гвардию, - Годар высказал пожелание еврейской депутации: "Ходатайствуя перед Национальным Собранием и ожидая от его мудрости закона себе благоприятного, евреи придают большое значение тем веским одобрениям, которые они везде встречают в столице… Они полагают, что расположение к ним столичного населения даёт им право просить вас, чтобы вы возвысили ваш голос в их защиту и произнесли то слово, которое могло бы ускорить решение их участи… Ваше торжественное заявление, которое будет только данью истине, должно споспешествовать не только делу парижских евреев, но и делу евреев во всём королевстве, и таким образом подготовить счастье пятидесяти тысяч человек". - На речь Годара президент коммунального собрания, аббат Мюло, ответил, что собрание обсудит ходатайство еврейской депутации, и выразил уверенность, что решение Коммуны "будет вполне сообразно с законами разума и человечности".

Но еврейские деятели и их христианские сподвижники на этом не успокоились. Они подняли агитацию в "секциях" или участковых собраниях гласных города Парижа (город делился на 60 муниципальных участков, из которых каждый имел свой совет гласных), побуждая их посылать свои отзывы о необходимости равноправия в центральное городское управление. Первым откликнулся Кармелитский участок, где жило наибольшее число евреев, имевших даже своих представителей в участковом совете гласных.

30 января в общее собрание Коммуны явилась депутация от гласных Кармелитского участка и вручила президенту единогласно принятую резолюцию участкового совета: просить Коммуну всеми способами содействовать тому, чтобы Национальное Собрание признало за евреями права активного гражданства. При этом глава депутации прокурор-синдик де-Жервиль произнёс горячую речь в защиту евреев. "Из всех участков парижской общины, - говорил он, - в Кармелитском проживает наибольшее число евреев. Более, чем какой-либо другой участок, Кармелитский имел возможность, с самого начала революции, наблюдать поведение еврейских жителей, ознакомиться с их принципами, составить себе суждение об их нравственности… Вы не удивитесь, поэтому, если представители Кармелитского участка первые осмелятся отдать публично дань их патриотизму, их храбрости и благородству. Никакие граждане не выказали себя более ревностными в деле завоевания свободы, чем евреи; никто так не рвался к мундиру национальной гвардии, как они; нет людей, более привязанных к порядку и справедливости, более расположенных к благотворительности по отношению к бедным и к добровольным взносам на нужды общины… Евреи, живущие в Париже, не провозглашены ещё французами, но поверьте нам, что они вполне заслуживают этого названия. Я даже осмелюсь сказать, что среди нас они уже на деле являются французами. Да, господа, Кармелитский участок не желает, чтобы в нём различали граждан. Евреев допускают в советы, они разделяют с нами честь и труд воинской службы, и ни малейшего ропота не слышно против предоставления им прав граждан, - прав, которым недостаёт только санкции закона… Удостойте же, господа, принять к сведению наши справедливые и настоятельные заявления в пользу новых братьев наших. Присоедините и ваше заявление к нашему - и предоставьте их вместе Национальному Собранию. Не сомневайтесь, господа: вы без труда добьётесь для парижских евреев того, в чём не отказали евреям, известными под именем португальских, авиньонских и испанских. Да и ради чего стали бы последним давать предпочтение перед первыми? Разве учение всех евреев не одно и то же? Разве наши политические отношения к тем и другим не одинаковы? Если предки тех евреев, интересы которых мы защищаем, испытали муки и жестокости произвольных властей в большей мере, нежели евреи португальские, то разве самое это ужасное и продолжительное угнетение, перенесённое ими, не даёт им ещё больше прав на национальную справедливость?"

Настояния депутации подействовали. В тот же день, 30 января, общее собрание парижской Коммуны обсуждало вопрос о поддержке ходатайства евреев перед Национальным Собранием. Шли горячие прения: большинство стояло за оказание поддержки, меньшинство колебалось. Чтобы уничтожить эту нерешительность и подготовить единогласное решение в пользу евреев, взошёл на трибуну один из лучших ораторов Коммуны, аббат Бертолио, и произнёс длинную речь, в которой затронул все важнейшие стороны еврейского вопроса. Начав с указания, что Франция дожила, наконец, до времени, когда можно разрушить перегородки между людьми, воздвигнутые предрассудками, Бертолио воскликнул: "Но она останется незаконченной, эта революция, столь же счастливая, сколь неожиданная, если понятия людей не последуют в своём росте за ростом конституции, ею порождённой. Поднимемся же до высоты нашей конституции!.. Принципы, освящённые Национальным Собранием, возвратили уже гражданскую жизнь трём миллионам французов. Французские протестанты восстановлены уже во всех своих гражданских правах…

Эти новые принципы на днях восторжествовали и над другим предрассудком, ещё более закоренелым. Гражданское положение евреев бордосских, байонских и авиньонских было упрочено торжественным декретом. Об оказании такой же справедливости хлопочут теперь французские евреи, живущие в Париже и в других частях королевства. Можно ли отказать им в этом? Какое существенное различие можно провести между ними и их братьями из Бордо? Скажут, что они имеют патенты и права состояния, каких не имеют другие. На это скажу, что патенты французских евреев начертаны в природе, а печать природы стоит печатей всех канцелярий Европы вместе взятых". Оратор закончил свою речь следующим пожеланием: "Я думаю, что мы должны высказаться в том смысле, чтобы Национальное Собрание поставило на очередь как можно скорее еврейский вопрос, обсуждение которого им отсрочено, и чтобы оно издало декрет, приравнивающий всех евреев к евреям Бордо, Байоны и Авиньона. Но такое заявление должно быть внесено в Национальное Собрание не раньше, чем оно будет разослано во все шестьдесят участков Парижа и одобрено большинством голосов".

Оратор вполне достиг своей цели. Нерешительность и колебания исчезли после его речи. После кратких прений, собрание Коммуны приняло резолюцию: 1) публично засвидетельствовать о добром поведении, патриотизме и личных добродетелях евреев, и 2) громогласно заявить желание парижского населения, чтобы за евреями были признаны все права активных граждан. Чтобы придать этому характер плебисцита, Коммунальное собрание постановило разослать свою резолюцию во все коммунальные участки города Парижа и, по получении их согласия, представить её Национальному Собранию. Резолюцию подписали знаменитый в истории революции парижский мэр Бальи и президент Мюло. Адвокат Годар, поблагодарив собрание от имени парижских евреев, закончил свою речь повторением исторической фразы мэра Бальи: "Будем благословлять революцию, которая делает нас всех братьями"!

Парижский муниципалитет мог скоро привести в исполнение своё решение. Созванные экстренно участковые собрания поспешили высказаться в пользу ходатайства об эмансипации. Из 60 участков прислали свои отзывы в этом смысле 53; отзывы 6 участков остались неизвестными, и только один участок ("Матерен") предлагал обождать с эмансипацией евреев до выслушивания отзывов провинциальных собраний. Было ясно, что почти "весь Париж" высказался за равноправие евреев. 25 февраля депутация от парижскую Коммуны, в составе президента Мюло, Годара, аббата Бертолио и других, предстала перед Национальным Собранием. Депутация передала собранию законодателей письменную резолюцию о необходимости поспешить с рассмотрением еврейского вопроса и решить его в смысле предоставления евреям активного гражданства. Чтение резолюции сопровождалось горячею речью президента Коммуны, аббата Мюло. Коммунальной депутации ответил председательствовавший в тот день в Национальном Собрании Талейран-Перигор: "Национальное Собрание поставило себе священным долгом возвратить всем людям их права. Оно объявило условия, необходимые для того, чтобы быть активным гражданином.

В этом именно духе и сообразно этим условиям оно рассмотрит, по всей справедливости, доводы, выставляемые вами в столь трогательной форме в пользу евреев". Однако, - когда на следующий день герцог Ланкур потребовал, чтобы Национальное Собрание назначило день для рассмотрения вопроса о гражданском положении евреев, один из депутатов возразил: "Вопрос о евреях несомненно очень важен, но ведь у нас на очереди имеются вопросы ещё более важные, касающиеся всех граждан. То, что мы решим относительно евреев, затронет интересы одной только части народа; но установить порядок судебной власти, определить количество и состав французской армии и регулировать финансы - вот три вопроса занимающие всю страну и требующие всего нашего времени. А потому я предлагаю: снова отложить вопрос о евреях". Это предложение было принято. Разрешение еврейского вопроса в Национальном Собрании опять было отсрочено, до рассмотрения ближайших очередных вопросов.

Примечания.

(9)Годар был также уполномоченным ходатаем Эльзасских евреев и автором вышеупомянутой петиции 28 января.