ШИМОН ДУБНОВ "Новейшая История Евреев"

Отдел I: Эпоха первой эмансипации

Глава I: Эмансипация евреев во Франции во время революции и империи

БОРЬБА ЗА РАВНОПРАВИЕ НА ПОЧВЕ ДЕКЛАРАЦИИ ПРАВ

В ту историческую весну 1789 года, когда в Париже собрались Генеральные Штаты Франции, превратившиеся вскоре в Учредительное собрание, французские евреи сознавали, что поднявшаяся освободительная волна может и их поднять со дна бесправия. Отстранённые от гражданской жизни, еврейские массы не могли участвовать в общественном движении, предшествовавшем созыву народных представителей, не избирали депутатов, и не выражали своих пожеланий в "наказах". Только группа натурализованных евреев южной Франции (т.н. "португезы" или сефарды) принимали некоторое участие в избирательной компании в Бордо оказалось несколько евреев-выборщиков, и одному из них не хватило лишь несколько голосов, чтобы попасть в депутаты (Давид Градис).

Но еврейские деятели северных провинций по своему готовились к борьбе за свои права. Борьба вызывалась и необходимостью самозащиты, ибо во многих округах района еврейской оседлости Эльзаса и Лотарингии избиратели-христиане из первых двух сословий давали своим депутатам юдофобские наказы. Духовенство епархий Кольмара и Шлетштадта выразило желание, чтобы в каждой еврейской семье разрешали жениться только старшему сыну, во избежание "черезмерного размножения этого племени" местное дворянство высказалось, что само существование евреев есть "общественное бедствие" город Страсбург настаивал на своей старинной "привелегии" изгонять евреев из своих пределов. Юдофобские тенденции духовенства и дворянства часто проводились и в наказах депутатам третьего сословия.

Если в Париже и некоторых культурных центрах (Мец) депутатам наказывали "принимать во вниимание положение евреев" и отстаивать их равноправие, то в Эльзасе и третье сословие добивалось ограничения роста еврейского населения, стеснения его промыслов, особенно кредитного, и даже упразднения отдельных еврейских общин. Вообще большинство эльзасцев мечтало накануне революции о дополненном издании драконовского регламента 1784 года (§ 6)… После долгих ходатайств, "генеральному синдику" эльзасских евреев, Серф-Берру, удалось добиться от правительства Неккера разрешения созвать съезд уполномоченных от еврейских общин трёх провинций (Эльзаса, Лотарингии и Меца) и представить правительству их пожелания. Совещания еврейских уполномоченных начались в мае 1789 года, когда Генеральные Штаты уже собрались был выработан ряд скромных требований, направленных не к полному устранению еврейского бесправия об этом сначала ещё не смели мечтать, - а только к смягчению наиболее жестких его форм… Но летние события великого года, открывшие новую политическую эру во Франции, дали и еврейскому вопросу совершенно новый оборот.

Июльские дни 1789 года принесли евреям и радость и горе. Евреи города Парижа увидели разгромленную Бастилию, унижение деспотизма, торжество народа. Обитатели гетто, ещё вчера трепетавшие перед полицейским надзирателем, который мог любого из "бесправных" изгнать из столицы, сразу преобразились: их коснулся животворный электрический ток, пробежавший по организму Франции. В Париже группы евреев стали вступать в армию свободы в национальную гвардию; то же было и в Бордо… Но в это же время (конец июля) из Эльзаса пришли тревожные вести: в связи с аграрным движением крестьян, в сельских округах Эльзаса совершались разгромы еврейских жилищ. Раздражённые многовековым гнётом светских и духовных феодалов, крестьяне принялись с ожесточением поджигать и грабить замки и усадьбы дворян, а попутно также жилища евреев в деревнях, стараясь в особенности уничтожить там долговые обязательства и торговые книги своих кредиторов. Унижаемые дворянами евреи сделались по выражению одного историка, товарищами своих тиранов по страданиям. Свыше тысячи евреев бежали, оставив дома и имущество на произвол грабителей, и нашли временный приют в швейцарском городе Базеле.

Вопли эльзасских жертв дошли до Национального Собрания. В защиту гонимых поднял свой голос свободолюбивый священник, поставивший целью своей жизни добиться освобождения евреев. Депутат Национального Собрания, аббат Грегуар из Нанси (автор горячей апологии еврейства, написанной ещё до революции), готовился выступить в собрании с речью в защиту равноправия евреев, когда весть об эльзасском погроме заставила его подняться на трибуну, чтобы требовать для бесправных безопасности жизни и имущества. Собрание, сочувственно выслушав речь взволнованного аббата (на заседании 3-го августа), перешло к очередным делам. Оно не могло остановиться на том, что считало только эпизодом аграрного движения, в такой момент, когда оно готовилось к коренному разрешению вековой проблемы к отмене рабства. Под влиянием мощного народного протеста против феодализма, в ночь того же дня в знаменитую ночь на 4-е августа - Национальное Собрание приняло решение об уничтожении феодально-крепостного строя.

Впервые в Национальном Собрании коснулись еврейского вопроса при обсуждении пунктов "Декларации прав человека и гражданина". 22 августа в собрании обсуждался пункт "о веротерпимости", в следующей формулировке депутата Кастеллана: "Никто не должен подвергаться стеснениям за свои религиозные убеждения". Консервативные депутаты говорили о признании католической религии господствующею, великодушно обещая "терпимость" иноверцам. Тут на трибуне показалась негодующая фигура Мирабо. "Господствующая религия! воскликнул он: - пусть будет изгнано из нашего законодательства это тираническое слово! Ибо если вы допустите такой эпитет в области религии, вы должны допускать его и во всех других областях: вы будете иметь господствующий культ, господствующую философию, господствующие системы. Нет, господствовать должна только одна справедливость; верховное начало право личности; ему всё подчиняется"…

Громовержца "Конституанты" поддержал протестантский пастор Рабо Сент-Этьен. Свою речь о правах протестантов он закончил словами: "Для французских протестантов, для всех некатоликов в нашем королевстве, я требую того, чего вы желаете для себя: свободы, равноправия! Я этого требую и для того народа, оторванного от почвы Азии, блуждающего, гонимого и преследуемого вот уже 18 веков, который бы усвоил наши нравы и обычаи, если бы наше законодательство ввело его в нашу среду; этот народ мы не вправе упрекать и за его нравственные недостатки, ибо они плод нашего собственного варварства, плод того унизительного состояния, на которое мы его несправедливо обрекли". После долгих прений 10-й пункт декларации о свободе совести был принят (23 августа) в следующей редакции: "Никто не должен подвергаться стеснениям за свои убеждения, даже религиозные, если только их проявления не нарушают установленного законом общественного порядка".

Если бы вслед за принятием этой статьи были бы установлены все вытекающие из неё практические следствия, то вопрос о равноправии евреев был бы решён немедленно, на основе Декларации прав. Но собрание этого не сделало. У людей легче вырвать признание теоретической истины, чем согласие на практическое её применение. Национальное Собрание перешло к обсуждению следующих статей Декларации прав, затем к выработке основ конституции. Шум революционной бури, то и дело врывавшийся в зал заседаний народных представителей, отвлекал их внимание от частных практических вопросов, даже более крупных, чем еврейский. Последнему предстоял ещё длинный, скорбный путь.

Провозглашение Декларации прав и первое сочувственное слово о евреях в Национальном Собрании вызвали радостное волнение среди еврейских деятелей. Теперь они могли смелее приступить к той политике внепарламентского воздействия путём петиций и депутаций, - которую они раньше себе наметили.

26 августа Национальному Собранию был представлен адрес парижских евреев, подписанный преимущественно представителями сефардской общины. Восхищаясь "великими актами справедливости", исходящими от Национального Собрания, и выражая надежду, что эти акты отразятся и на судьбе еврейского населения, авторы петиции просят, чтобы собрание в своих декретах особо упомянуло (faire une mention particuliere) о еврейском народе и "освятило его гражданские права, дабы на этот счет не было никаких сомнений и дабы долгий гнёт не служил для иных оправданием дальнейшего угнетения".

Спустя несколько дней, такой же адрес поступил от тех "соединенных еврейских депутаций" Эльзаса и Лотарингии, которые при созыве Генеральных Штатов предполагали ограничиться только скромными пожеланиями о смягчении участи евреев. Теперь депутаты заговорили смелее. Революция писали они в своём адресе, провозгласила права человека и гражданина: неужели же мы, евреи, одни будем исключены из этого акта? Мы до сих пор ещё гонимы, и даже в последнее время, "когда народная ярость искала жертв", она обратилась против нас, ибо народ верит и будет верить, что еврей стоит вне закона, пока торжественным декретом не будет провозглашено его равноправие. Характерное разногласие бросается в глаза в этих двух адресах, из которых один исходил от привилегированных столичных евреев, а другой от еврейских масс "черты оседлости".

Парижане требуют равноправия, выражают готовность "ради общественного блага и нашей собственной пользы, отказаться от данной нам привилегии иметь своих особых начальников, избираемых из нашей среды и назначаемых правительством", то есть отказываются от отдельного общинного самоуправления. Эльзасцы же в своём адресе настоятельно просят "сохранить нашу синагогу (общину), наших раввинов, наших синдиков" и оставить неприкосновенным то общинное самоуправление, без которого внутренние дела евреев придут в расстройство. Так оторванные от народа столичные верхи, в одном чаянии равноправия, уже отреклись от своей культурной автономии, между тем, как сплошные массы еврейства не предлагали никаких унизительных уступок в благодарность за равноправие… На заседании 3-го сентября эти и некоторые другие еврейские петиции были доложены Национальному Собранию. Аббат Грегуар потребовал слова, желая выступить в защиту еврейского дела, но другие неотложные вопросы заставили собрание передать рассмотрение еврейских петиций в комиссию.

Между тем, из сёл и городов Эльзаса и Лотарингии продолжали доноситься жалобы еврейских семейств, разорённых во время аграрного движения. Погромная эпидемия ещё не утихла; в некоторых местах восставшие срывали крыши с еврейских домов, стреляли в синагоги и угрожали избиением людей. Королевские войска слабо защищали евреев. 28 сентября депутаты Грегуар и Клермон-Тоннер потребовали от Национального Собрания перерыва в занятиях для немедленного вотирования мер против погромов. "Приближается еврейский праздник искупления ("Йом Кипур"), - говорил Клермон, - а собрания в синагогах остаются беззащитными против народной ярости; место молитвы евреев может сделаться местом их смерти". Оба депутата требовали немедленного воздействия на эльзасскую администрацию. Собрание, выразив своё возмущение против совершённых в Эльзасе жестокостей, поручило своему председателю Деменье тотчас написать циркуляр к эльзасским властям о принятии чрезвычайных мер к охране личности и имущества евреев, а также просить короля поддержать это требование "всей силой своего авторитета".

Торжественная сцена произошла в Национальном Собрании вечером, 14 октября, через несколько дней после того, как собрание вслед за королём переместилось из Версаля в Париж. Аббат Грегуар заявил, что депутация от евреев Эльзаса и Лотарингии давно уже дожидается очереди представиться собранию, и просил немедленно принять её. Приказано было ввести еврейскую депутацию. Она вошла и заняла место у решётки. Во главе депутации стоял известный еврейский деятель, друг и земляк Грегуара, Бер-Исаак Берр из Нанси. Обращаясь к собранию, Берр дрожащим от волнения голосом произнёс следующую речь:

"Милостивые государи! Во имя Вечного Творца всякой правды и справедливости; во имя Бога, который, предоставив людям одинаковые права, предписал им и одинаковые обязанности; во имя человечества, оскорбляемого в течение многих веков позорным обращением, которому подвергались почти во всех странах земли потомки древнейшего из народов, - во имя всего этого заклинаем вас: обратите внимание на нашу плачевную участь! Повсюду преследуемые, повсюду униженные и тем не менее всегда покорные, несопротивляющиеся; будучи у всех народов предметом ненависти и презрения, в то время когда они скорее заслуживали терпимости и сострадания, - евреи, представителями которых мы являемся перед вами, позволяют себе надеяться, что среди важных работ, занимающих вас, вы не оставите без внимания и их жалоб; что вы выслушаете с некоторым интересом их робкие заявления, с которыми они осмеливаются обратиться к вам из глубины своего унижения. Мы не станем, злоупотреблять вашим временем, господа, чтобы входить в подробные суждения о характере и справедливости наших требований: всё это изложено в записках, которые мы имеем честь вам представить. От вас зависит поставить нас в положение менее прискорбное, чем то, на которое мы доселе были обречены. Пусть будет разорвана та позорная завеса, которая так долго отделяла нас от мира! Пусть люди увидят в нас своих братьев! Пусть распространиться и на нас та божественная любовь к ближнему, которою вы так дорожите! Пусть последует коренная реформа во всех тех позорных учреждениях, которые нас порабощают, и пусть эта реформа, которой мы доселе тщетно добивались и о которой мы теперь молим со слезами на глазах, пусть она будет вашим благодеянием, делом ваших рук!"

С глубоким вниманием выслушало собрание речь представителя евреев. Многие были тронуты ею. Перед христианским обществом стояли послы веками гонимой нации и, обещая забыть все исторические обиды молили о справедливости, о братском союзе, о прекращении тысячелетней вражды… Когда Берр кончил, председатель собрания Фрето встал и, обратившись к еврейской депутации, сказал: "Великие мотивы, приводимые вами в поддержку ваших требований, не позволяют собранию выслушать вас без участия. Собрание примет к сведению ваше прошение и сочтёт себя счастливым, если ему удастся доставить вашим братьям спокойствие и счастье. Пока вы можете об этом нашем заявлении донести вашим доверителям". Ответ президента вызвал громкие рукоплескания собрания. По предложению Грегуара, еврейским депутатам в знак особого внимания и почёта, позволено было остаться в палате до конца заседания.

В это время неутомимый аббат Грегуар опубликовал в особой брошюре ту речь в защиту евреев, которую ему не удалось произнести в Национальном Собрании вследствие отсрочки обсуждения еврейских петиций ("Motion en faveur des juifs"). Свою апологию он кончает следующим патетическим восклицанием, обращённым к представителям народа: "Пятьдесят тысяч французов встали сегодня рабами; от вас зависит, чтобы они легли спать свободными людьми!"