ШИМОН ДУБНОВ "Новейшая История Евреев"

ФРАНЦИЯ

В дореволюционной Франции для евреев существовала "черта оседлости": провинция Эльзас (кроме города Страсбурга) и часть Лотарингии (города Мец и Нанси). Вся остальная территория государства находилась вне "черты", и евреи либо вовсе не допускались туда, либо допускались с ограничениями. Потомки испанских евреев, сефардов, жили на юге Франции в промышленных центрах Бордо и Марселе, в Бретани и Байонне. Проникши туда первоначально под маскою "марранов" или "новых христиан", сефарды впоследствии сбросили маску и заставили правительство признать свершившийся факт. Но если центральное правительство мирилось с фактом пребывания евреев в запретных областях, то местные власти, муниципалитеты и купеческие гильдии, делали всё возможное для вытеснения "незаконно проживающих" из пунктов, где их торговая конкуренция давала себя чувствовать христианскому купечеству. В 1773 году христианские купцы в Нанте исходатайствовали у короля декрет о выселении из этого города купцов-евреев. В 1780 году, вследствие денежной тяжбы мецского еврея Исраэля Креанжа с двумя чиновниками города Бреста, реннский парламент постановил: "выселить Креанжа и всех евреев, находящихся в настоящее время в Бретани, в места их постоянного жительства" и эту операцию произвести в течение двух недель. Прочно утвердилась только большая еврейская колония в Бордо, состоявшая преимущественно из крупных негоциантов и банкиров, связанными финансовыми операциями с королевским двором. При Людовике XVI бордосцы добились права селиться и торговать на всей территории Франции (1776). Королевская казна от этого не осталась в убытке: за привелегии уплачивались сотни тысяч ливров, а в 1782 году благодарные евреи Бордо собрали более 60.000 ливров на покупку военного корабля, поднесённого королю в виде подарка. Другой еврейский центр на юге Франции удержался в Авиньоне, находившимся ещё накануне великой революции под властью римских пап. Здесь царили средневековые порядки: евреи жили в особом квартале (carriиre des juifs) и состояли под надзором папской инквизиции; иезуиты и доминиканские монахи приходили в гетто и по субботам читали в синагогах проповеди о душеспасительности христианства и погибельности иудейства; нередко малолетние еврейские дети похищались, увозились в монастыри и обращались в христианство, вопреки всем протестам несчастных родителей.

Главная масса французского еврейства сосредотачивалась в северо-восточных провинциях королевства Эльзасе и части Лотарингии (2). В двух городах Лотарингии, Меце и Нанси с округом, число евреев было строго нормировано: в первом 480 семейств, во втором 180. От времени до времени производилась чистка: изгонялись сверхсметные еврейские семейства, образовавшиеся путём прироста или тайной иммиграции. Гетто в Меце представляло собой и в конце XVIII века то же мрачное гнездо париев, как и в начале века: та же теснота и грязь замкнутого квартала, те же разорительные налоги за droit d'habitation (ежегодная сумма подати в 20.000 ливров взималась ещё в первые годы революции в пользу потомков герцога Бранка и графини Фонтэнь), унизительная подать в пользу местных приходских церквей, а дальше запрещение показываться в городе в воскресные и праздничные дни и т.п. всё, как во франкфуртском гетто, с некоторыми вариациями.

В Эльзасе еврейское население было разбросано в двухстах городах и селениях; но в столице, Страсбурге, евреям запрещалось постоянное жительство. Старинная привелегия, данная городу во время черной смерти (1349), предоставляла магистрату право не допускать туда ни одного еврея, и против этой привелегии оказывались бессильными даже благоприятные евреям попытки королей. Во второй половине XVIII века евреи допускались в Страсбург только проездом, на ночлег или на пару дней, по делам, каждый раз с особого разрешения полиции. При этом каждый приезжий должен был проходить через ряд унизительных процедур; у въезда в город он уплачивал пропускную пошлину, установленную для скота (pиage corporel, соответствовало германскому Leibzoll); получив пропуск, он мог останавливаться только в некоторых, особо для этого назначенных подворьях, и полиция следила за тем, чтобы он по истечении данного ему срока выехал из города. Характерный полицейский приказ был издан в Страсбурге в ноябре 1780 года: "Судьи полицейской камеры обратили внимание, что некоторые горожане осмеиваются сдавать в наём евреям комнаты и квартиры в своих домах, побуждаемые к тому приманкою денег и не предвидя вытекающих отсюда худых последствий. Это вызывает крайне опасное общение и сближение между христианами и еврейским племенем, что прямо противоречит духу старинных регламентов, решительно воспрещающих еврею жить под одной крышей с христианином. Желая воспрепятствовать столь опасному по своим последствиям злоупотреблению, мы… строжайше запрещаем горожанам сдавать внаем евреям дом, лавку и какое бы то ни было помещение, под опасением штрафа в 150 ливров. Приказываем им (горожанам) отсылать евреев, которые попросятся у них на квартиру или ночлег, в места, для сего назначенные"… Дабы никто не отговаривался незнанием закона, Полиция распорядилась напечатать этот приказ на двух языках и расклеить по городу. Таким образом Страсбург, центральный пункт эльзасской "черты оседлости", был закрыт для евреев; как позже в российском гетто город Киев. Особые подворья для приезжих евреев, "облавы" полиции на незаконно проживающих все это сближало город на Рейне с городом на Днепре при "старом порядке", давно минувшем для первого, но доныне еще сохранившемся для второго.

Как ревностно охранялся Страсбург от "нашествия" евреев, видно из следующего эпизода. В 1767 году богатый еврейский подрядчик, поставщик королевской армии, Герц Серф-Берр из Бисгейма ходотайствовал перед городскими властями о разрешении ему остаться на зиму в Страсбурге, так как по дорогам бродят грабители и опасно ездить часто по делам в город и обратно. Администрация отказала в просьбе. Тогда в дело вмешался известный государственный деятель, герцог Шуазель, который в письме на имя страсбургского магистрата доказывал, что зимнее пребывание одного еврейского негоцианта в городе, под бдительным надзором полиции, не принесёт никакого вреда. И только уступая настояниям всесильного министра, местные власти оставили Берра в Страсбурге. Спустя несколько лет им пришлось сделать ещё более резкое отступление от средневекового регламента. В 1775 году король выдал Серф-Берру и его семье патент на натурализацию и право повсеместного жительства, в воздаяние за оказанные им армии и правительству услуги. Городской совет в Страсбурге, который Берр избрал своей резиденцией, сначала чинил ему всякие препятствия в приобретении недвижимости, но наконец, скрепя сердцем, подчинился королевской воле. И таким образом, к переписи 1784 года оказалось к ужасу отцов города 4 еврейскмх семейства из 68 душ: то были семьи Серф-Берра и его родных, его торговые служащие и домашние слуги.

Но вся огромная масса эдьзасских евреев оставалась ненатурализированной: это была группа бесправных и беззащитных иностранцев, которые были только "терпимы" (toleres). В деревнях и владельческих местечках они пользовались правом жительства по милости феодалов-помещиков или "сеньоров" (seigneurs), взимавших за это droit d'habitation тяжёлые налоги. Целам рядом ограничений в промыслах еврейская масса была загнана в область мелкой торговли и ростовщичества. Евреи, жившие в деревнях, давали крестьянам ссуды под хлеб или виноград; в городах и местечках они являлись кредиторами мещан и ремесленников. Должник-христианин, зная о непрочном правовом положении еврея, которого в любой момент можно выжить из данного места, часто брал ссуду без намерения возвратить её. Это увеличивало риск кредита и заставляло кредитора брать ростовщические проценты. Отсюда ряд столкновений и судебных процессов, несчастное положение еврея, как эксплуатируемого эксплуататора, общее презрение к нему, превращение слова "juif" в синоним "usurier" (ростовщик). На этой почве выросла грандиозная афёра юдофоба Гелла, земского судьи в Эльзасе, организовавшего массовую подделку платёжных расписок, которыми погашались выданные христианами евреям долговые обязательства. Гелл понёс кару за мошенничество и декретом короля был выслан из Эльзаса (1780), но сотни еврейских семей были разорены.

Старый порядок достиг своей цели: он сделал еврея сначала бесправным, а потом презренным. Еврея заставляли всё покупать: право жительства, передвижения, промысла; его заставляли платить за каждый глоток воздуха, которым он дышал, за каждую пядь земли, на которой ему дозволяли стоять. Что же мог он сделать, как не жадно гнаться за деньгами, дававшими ему право получать то, что другим давалось без денег? Дворяне-помещики или сеньоры выжимали из живших в их имениях евреев последние соки. Давая за крупную ежегодную подать "право жительства" еврею, сеньор не гарантировал такого права его детям, когда те вырастали; подросшему сыну приходилось часто покидать родительский дом из-за нежелания сеньора дать ему право жительства. И когда евреи жаловались на этот произвол в "верховный совет Эльзаса" (Conceil souverain d'Alsace), они получали такого рода ответы от высшего в крае административного органа: "Еврей не имеет определённого местожительства; он осуждён на вечное скитание. Этот рок за ним следует всюду и говорит ему, что он не может нигде себе позволить прочную оседлость. Поэтому возмутительно (rиvoltant), что лицо из этой осуждённой нации (nation proscrite) хочет понудить сеньора признать его и дать ему право покровительствуемого на том основании, что сеньор соблаговолил допустить отца этого еврея жить в своих владениях и что этот еврей там родился… Еврей ни гражданин ни горожанин (ni citoyen, ni bourgeois); право жительства в каждом данном месте может ему давать только сеньор, который волен и выселять его в случае надобности.

В 1784 году правительство сделало некоторые шаги к облегчению положения евреев. В январе этого года декретом короля Людовика XVI была отменена "телесная подать" (pиage corporel) или пропускная пошлина, взимавшаяся с пассажиров-евреев в Эльзасе и "приравнивавшая их к животным" (qui les assimile aux animaux). Но в июле того же года был опубликован новый королевский регламент для евреев Эльзаса, в котором монарх возвёл в ранг закона все тяготевшие над ними унизительные ограничения и репрессии, изобретённые феодальными и буржуазными юдофобами. Если не считать пары статей, направленных к некоторому расширению еврейских промыслов (по сельской аренде, земледелию, фабричной промышленности), то все основные статьи регламента являются кодификацией бесправия. Особенно бросается в глаза тенденция воспрепятствовать естественному росту еврейского населения. Первая статья устава гласит: "Те из евреев, рассеянных в провинции Эльзас, которые ко времени опубликования этого акта окажутся неимеющими определённого местоприбывания и неуплатившими налогов за покровительство (droit de protection) королю, за допущение и жительство (rиception et habitation) сеньорам и городам, и сбора (contribution) в пользу общин, - обязаны в течение трех месяцев удалиться из этой провинции, даже в том случае, если бы они отныне обязались уплачивать упомянутые повинности; если же они останутся в стране, то поступить с ними, как с бродягами и бессовестными людьми (vagabonds et gens sans aveu), по всей строгости ордонансов". Следующие статьи запрещают сеньорам, городам и сельским общинам допускать на постоянное жительство иностранных евреев; последние, приезжая в Эльзас по торговым делам, допускаются только на временное жительство до трёх месяцев, если они предоставят удостоверение о своей личности и цели приезда от администрации тех мест, откуда они прибыли. Охраняя страну от наплыва евреев извне, новый закон нормирует также и естественный прирост их. Всем евреям и еврейкам Эльзаса запрещается заключать браки без формального разрешения короля, даже н а феодальных землях, под страхом изгнания из провинции; раввинам запрещено совершать обряд бракосочетания без такого разрешения, под угрозой штрафа в 3000 ливров, а в случае рецидива изгнания из страны.

Таким образом, и этот устав, изданный в "либеральные" годы царствования Людовика XVI, только узаконил позорную систему закрепощения евреев. Еврейское население Эльзаса продолжало стонать под отеческою опёкою сеньоров и городских властей; предприимчивые люди рвались вон из этого царства феодалов-крепостников, устремляясь в крупные центры, особенно в столицу страны Париж. Но тут их ждали новые унижения. Париж находился вне "черты оседлости", и с приезжавшими туда евреями обращались так, как ныне ещё обращаются в России с евреями прибывающими в Петербург или Москву. Они находились всецело в распоряжении полиции, под надзором особой "Инспекции для бродяг и евреев" (Inspection des escrocs et des juifs). Для получения права временного жительства в Париже, евреи должны были предъявлять документы о цели своего приезда; полицейские комиссары, раз в неделю или две, являлись в обитаемые евреями гостиницы и постоялые дворы, делали обыски, забирали "подозрительных" жильцов, а неимеющих документов на жительство тащили в тюрьму. Эти "облавы" происходили обыкновенно вечером или даже ночью. Вот сцена расправы в полицейском участке с группою арестованных евреев: "Чем занимается этот?" спрашивает чиновник. Это старьёвщик отвечает городовой. "Ладно, в тюрьму его! А этот?" Леон Кагин, жительствующий на улице Сен-Мартен, приехал в Париж, чтобы уладить дела с гренадерским полком (как поставщик); Уедет через несколько дней. "Хорошо, но если останется дольше положенного срока в тюрьму! Третий?" Молотильщик кофе. "Следующий?" Пользуется плохой репутацией. "Выгнать его из столицы!" Наконец, последний? Александр Жакоб с улицы Модюэ, фактор, паспорта не имеет… "Гоните его! Гоните других! Гоните их всех!"

Несмотря на все запреты и гонения в Париже существовала постоянная еврейская колония, численность которой около 1780 года достигала 800 человек. Эта колония имела пёстрый состав. Привелигерованными считались в ней южные или сефардские евреи большей частью крупные негоцианты из Бордо; во главе этой группы стоял известный филантроп, основатель института для глухонемых, Яков-Родригес Перейра. Низшее место в колонии занимали "ашкеназы" евреи эльзасские и вообще немецко-польские. С 1777 года все приезжавшие в Париж евреи обязаны были, по распоряжению начальника полиции, представлять свои документы (рекомендательные письма от нотаблей их общин) Перейре, который вёл точный реестр новоприбывшим и периодически представлял его полицейским властям; эта еврейская инспекция была тягостна для ашкеназов, к которым Перейра относился гораздо строже, чем к своим землякам сефардам. Полицейские облавы на "беспаспортных" евреев не прекращались, и ещё в первые месяцы революции (май-июнь 1789 года) были в Париже случаи ночных набегов полиции на еврейские квартиры.

Эдикт 1787 года, предоставивший некатоликам полную свободу торговли и индустрии, распространялся на протестантов, а не на евреев. В последние годы перед революцией еврейский вопрос обсуждался в правительственной комиссии, под руководством либерального министра Мальзерба; в неё входили и представители евреев от сефардов бордосцы Фуртадо, Градис и другие; от ашкеназов вышеупомянутый Серф-Берр из Страсбурга и Исайя-Бер Бинг из Нанси. Еврейские представители требовали гражданского равноправия, но правительство не решалось на такую коренную реформу, пока не грянул гром 1789 года.

Примечания.

(2)По переписи 1784 года, в Эльзасе считалось

19.624 еврея; к этому числу следует прибавить множество лиц, незарегистрированных вследствие строгих законов о жительстве

. Если сюда прибавить 480 еврейских семейств, проживавших по легальной норме в Меце, и 180 семейств в округе Нанси (вместе около 4000 душ), то получится общая численность евреев в Эльзас-Лотарингии около 40.000.

Во всей же Франции накануне революции 1789 года насчитывалось около 50.000 евреев.

См. Glaser, Geschichte der Juden in Strassburg, 1894, стр. 81-82 и другие источники к этому § в конце тома.