ИСТОРИЯ ХАСИДИЗМА

Маггид из Межерича

(из книги "Рассыпаные искры")

Он родился на Волыни в 1710 году и был на десять лет младше Баал-Бема. Будущий Маггид из Межирича происходил из бедной семьи. Учился он прекрасно; как и Баал-Шем, рано женился; зарабатывал скудно – сперва учил детей, а позже стал странствующим проповедником. Он пользовался всеобщим уважением, прослыл честным, благородным, строгим и требовательным человеком. Бедствуя, он нашел приют в заброшенной лачуге, где и жил со своей женой в полной нищете. Здесь родился их сын Авраам.

Утверждают, что однажды, когда жена своими сетованиями вывела его из себя, Дов-Бер воскликнул: “Да будет так: я прокляну мой народ, ибо он мог бы помочь нам, но не делает этого”. Он вышел на улицу и, глядя в небо, сказал: “Да обретет Твой народ счастье, мир и благополучие”. И, вздохнув, прибавил: “Но его деньги, деньги, в которых он мне отказывает, – пусть обратятся они в камни и крапиву”.

Дов-Бер, однако, так и остался бедняком, но никогда больше не жаловался. Напротив, он превратил нищету в добродетель. Как и большинство ранних учителей, он поначалу страстно противился хасидизму. Он не одобрял путь Баал-Шема и как ученый-талмудист, и как мистик, верящий в необходимость умерщвления плоти. Путь самого Дов-Бера был иным: не облегчать, а отягощать жизнь. Он вел размеренное, интроспективное существование, иногда постясь от одной субботы до другой. Он терзал свое тело, пока ему стало невмочь, и он опасно заболел. Обратился к лекарям, но те признались, что не в состоянии ему помочь. Тогда кто-то посоветовал ему повидать Баал-Шема, провидца-исцелителя, о котором говорили все вокруг. Он пошел к нему, руководствуясь скорее заботой о своем здоровье, нежели интеллектуальным любопытством. Он рассчитывал на некоторое облегчение страданий, возможно, даже на полное излечение, но, разумеется, не ожидал влияния достаточно сильного, чтобы заставить его сойти с намеченного пути.

Мы знаем: их первая встреча оказалась неудачной. Правда, гость и не надеялся на многое, но это было хуже, чем разочарование. Это был полный провал. Баал-Шем рассказал ему причудливую историю о кучере и лошадях (вроде той, что он поведал Яакову-Йосефу из Полонного) – и все. Измученный и встревоженный, Маггид ответствовал гробовым молчанием. “Я тащился в такую даль не за тем, чтобы выслушивать побасенки о лошадях”, – подумал он. Контакта так и не получилось. Казалось, у этих людей нет ничего общего. Маггид, раздосадованный напрасной потерей времени, вернулся на постоялый двор и приготовился к путешествию домой. Лошади были запряжены, коляска ждала, когда явился посыльный и пригласил его к Баал-Шему. Маггид согласился вернуться. Почему? Вероятно, решил, что, явившись в такую даль, может позволить исцелителю предпринять вторую попытку. Они встретились в полночь. Баал-Шем вручил ему Книгу Сияния, “Зохар”: “Можешь читать?” – “Да”. – “Прекрасно. Читай”. Маггид повиновался. “Так нельзя читать, – прервал ею Баал-Шем. – Я вижу: ты умеешь разбирать знаки, но твоим знаниям нужна душа”.

И тут все преобразилось. Комната озарилась светом. Маггид вновь стоял на Синае, он увидел огонь. И он понял, чего ему недостает, понял и то, что Бешт– единственный человек, который поможет ему достичь вершины. Он стал его учеником, свидетелем, его самым блестящим последователем. Позднее, проповедуя учение Баал-Шема, он удостоверял подлинность самых невероятных историй, заявляя: “Я при этом присутствовал”. Вот один из примеров: “Когда Баал-Шем ел, с небес слетел Ангел, схватил его еду и предал ее жертвенному сожжению. Я там был и видел это своими глазами”.

Верил ли он сам в свои истории? Возможно. Он любил повторять их. Он рассказывал истории о своем Учителе, но очень редко цитировал его. Изречения, притчи, основные мысли Баал-Шема можно найти в работах других его учеников. Маггид не оставил нам ничего, кроме историй, полных сверхъестественных деяний. Без сомнения, это был способ изложить его собственную концепцию рабби-учителя, облеченного почти безграничной властью. Вдобавок подчеркивалась исключительная близость Маггида к Баал-Шему. Как будто ему одному дано было видеть то, что Учитель скрывал от других.

“Что ты узнал в Межириче? – спросили у рабби Аарона из Карлина. – “Ничто”. – “То есть как?” “Да так, – сказал он. – В Межириче я узнал, что я – ничто”. “А ты? – спросили рабби Леви-Ицхака из Бердичева. – Что ты открыл в школе великого Маггида?” – “Я открыл, что Бог существует, что Он – Бог этого мира и всех миров”. – “Но, рабби, это знает каждый”. “Нет, – ответил знаменитый бердичевский рабби, – везде это говорят, а в Межириче это знают”.

Третий Учитель хасидизма, рабби Шмелке из Никольсбурга, свидетельствовал по-своему: “Давным-давно, в ослеплении юности, я умерщвлял свою плоть, чтобы примирить ее с душой. После Межирича я понял, что был неправ. Плоть и дух могут и должны жить в гармонии”.

Эти три истории весьма симптоматичны. Они раскрывают облик паломников, очарованных Межиричем, а также многообразие знаний, почерпнутых ими там.

“После смерти Учителя нашего, Исраэля Баал-Шем-Това, сама Шхина взвалила на плечи поклажу, взяла посох и пошла из Меджибожа в Межирич”, – говорит нам легенда устами нескольких прославленных учеников. Достоверная или апокрифическая – не столь уж важно, – она доказывает одно: именно Маггид пришел на смену Баал-Шем-Тову.

С этого момента он стал признанным вождем стремительно распространившегося движения, средоточие которого отныне переместилось. Его авторитет, недолго оспариваемый вначале, более уже не подвергался сомнению. Духовный наставник, Учитель, опытный тактик, закаленный организатор и выдающийся мистик слились в одном человеке. У рабби Дов-Бера из Межирича насчитывалось триста учеников; тридцать девять из них стали по праву духовными руководителями, основателями династий.

С ним хасидизм испытал первую структурную, если не идеологическую мутацию, из царства легенд перейдя в сферу истории. Даже те историки, которые по причинам, известным лишь им самим, сомневаются в реальном существовании Баал-Шема, никогда не отрицают того, что Маггид из Межирича был его преемником.

Мы знаем только то, что нам позволили узнать об этом таинственном наставнике. Хотя сам он не оставил никаких текстов, ученики записали его комментарии к Торе и Талмуду, его толкование “Зохар”, его советы и притчи. Они обильно цитировали его в своих трудах. Леви-Ицхак в своем рвении доходил до крайностей, записывая самые тривиальные замечания Учителя. Другой ученик, рабби Зуся из Аниполи, пошел еще дальше: всю жизнь он посвятил скрупулезному повторению всего, что слышал в Межириче.

Мы знаем немало фактов о происхождении Маггида, о его детстве, о жизни до и после неожиданной встречи с Баал-Шемом.

Мы знаем, к примеру, что в юности он любил вставать с рассветом и гулять по берегам озер и ручьев – он учился искусству слушать. Мы знаем, что он был близоруким. Что он прихрамывал. Что его непрерывно терзали непонятные боли. Что он дрожал перед публичными выступлениями. Мы знаем также, что он ел и спал невероятно мало, что под суровой личиной скрывался великодушный человек и нежный отец. Но, сверх того, мы знаем, какой бесценный и уникальный вклад внес он в развитие хасидизма и обогащение его вдохновенного мира.