К. Хилленбранд

КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ

Взгляд с Востока. Мусульманская перспектива

Жду Ваших писем!

= ГЛАВНАЯ = ИЗРАНЕТ = ШОА = ИСТОРИЯ = ИЕРУСАЛИМ = НОВОСТИ = ТРАДИЦИИ =АТЛАС = ОГЛАВЛЕНИЕ = ИСЛАМ =

Глава 6 - ОСОБЕННОСТИ ЖИЗНИ В ЛЕВАНТЕ В ЭПОХУ КРЕСТОВЫХ ПОХОДОВ

Мир, однако, не был любимой темой мусульманских историков - как, впрочем, и любых историков

Габриэли

ВВЕДЕНИЕ

В период до 1100 г. существовало два основных приграничных региона, где христиане и мусульмане могли оказывать - и оказывали - влияние друг на друга: граница между мусульманским ал-Андалусом и христианскими королевствами Северной Испании и граница между мусульманской Сицилией и христианской Италией. Вскоре возникло еще одно интересное приграничное сообщество - между мусульманской Анатолией и христианской Византией. В таких пограничных областях возник свой особый рыцарский кодекс чести, по которому обе стороны во время длительных периодов междоусобных войн обычно относились друг к другу с уважением.

Ситуация с крестоносцами была совершенно иной. Хотя государства крестоносцев морем и были связаны с Европой, располагались они посреди мусульманского мира, население которого во много раз превосходило их численностью.

Крестоносцы из Западной Европы, прибывшие в Сирию и Палестину в 1099 г., представляли собой неизвестный феномен. Они развязали войну, заметно отличавшуюся от привычных, почти условных стычек на давно устоявшихся границах мира ислама в Испании, Восточной Анатолии и Южной Италии.

Первый Крестовый поход ворвался в самое сердце мусульманских земель, так что появление четырех государств крестоносцев в Леванте предоставило историкам уникальную возможность изучить социокультурное взаимодействие между мусульманами и "варварами" из Европы в течение двух столетий. Как собирались эти европейские, христианские, феодальные протоколонии сосуществовать с буквально окружавшими их мусульманами, если по сравнению с последними крестоносцев было ничтожно мало? И как мусульмане, их "жертвы", терпели их так близко, несмотря на свое предубеждение против жителей холодных варварских северных стран?

Крестоносцы заставили мусульман Ближнего Востока столкнуться с франками из Западной Европы лицом к лицу. Следовательно, можно ожидать, что эти новые обстоятельства дали мусульманам более точные и подробные сведения об их врагах.

В данной главе мы проанализируем, в какой степени это в действительности произошло. В главе 5 мы уже рассмотрели стандартные образы франков в мусульманской культуре. Но, несмотря на устойчивость стереотипов, имеет смысл тщательно рассмотреть поселившихся на Востоке крестоносцев как социальное явление - и как отдельных личностей, и как группы, с тем чтобы разобраться, смогли ли мусульмане постепенно выработать более детальный взгляд на своих противников.

ЛАНДШАФТ ФРАНКСКОЙ ОККУПАЦИИ

Мусульманские источники обычно не сообщают, каким было зрительное воздействие, оказанное самим присутствием франков на Ближнем Востоке, однако не требуется больших усилий воображения, чтобы представить себе реакцию мусульман, пусть даже умозрительно. Существует на удивление мало упоминаний о внешности франков, цвете их кожи и волос, странной одежде, которую они носили прежде чем, по крайней мере, некоторые из них, не переняли мусульманскую манеру одеваться, равно как и о множестве других черт, которые мгновенно позволяли отличать их от мусульман или местных христиан, уроженцев Ближнего Востока.

В мусульманских источниках почти не упоминается непривычный цвет волос и кожи франков Леванта, лишь иногда привлекает внимание цвет их глаз, как это было в более ранних сочинениях. Имад ад-дин, к примеру, называет франков "голубоглазыми врагами". Мусульманский народный эпос говорит о "чисто выбритых лицах" франков.

Все эти внешние признаки должны были служить мусульманам, оказавшимся на территориях, удерживаемых франками, постоянным напоминанием о том, что они находятся под властью захватчиков, хотя и об этом в источниках упоминаний очень мало. К этой категории следует отнести дорожные знаки, покрытые "франкским письмом", как его называют хронисты, и вывески на лавках, надписи на которых тоже были сделаны на чужом языке.

Церковная архитектура франков, как, например, собор в Тартусе и церковь Св. Анны в Иерусалиме, тоже должна была выглядеть драматически чуждой в городском пейзаже, в который скромно вписывались восточнохристианские церкви.

Да и в светскую архитектуру появление франков внесло некоторые бросающиеся в глаза неприятные изменения.

Разумеется, мусульмане давно привыкли видеть башни, замки и укрепления, но не в таких масштабах, как это стало нормой после франкского завоевания.

Франки, будучи меньшинством, постоянно готовым к нападению, стремились утвердиться на чужой территории, поэтому для своей защиты строили множество новых замков: в сельской местности, на стратегических путях, рядом с морем, а иногда даже и прямо в море. Изобилие оборонительных сооружений, построенных в западноевропейском стиле на всей захваченной территории, должно было служить мусульманам постоянным напоминанием об их присутствии. Эти здания должны были выглядеть, во всяком случае, поначалу, до тех пор, пока мусульмане не привыкли к франкам, как нежелательные наросты на мусульманском пейзаже - зримые символы чужеземной оккупации.

ЯЗЫКОВОЙ БАРЬЕР

Мусульманские источники указывают на то, что лишь немногие мусульмане думали об изучении языка крестоносцев. Хотя некоторые мусульманские хронисты были осведомлены о существовании этнического многообразия среди пришельцев - упоминаются англичане (инкитар), французы (фарансис), германцы (алман), венецианцы (банадика) и другие, - они, похоже, и не подозревали, что существует больше одного "франкского языка". Усама небрежно пишет:

"Эти люди говорят только по-франкски; мы не понимаем, что они говорят".

По другому поводу он заявляет:

"Ко мне привязалась франкская женщина и лепетала что-то на их языке, но я не понял, что она говорила".

Однако мусульманские хронисты все же сделали попытку изобрести имена предводителям крестоносцев: к примеру, Людовик Святой известен как Райдафранс; что ал-Макризи объясняет как

"термин на языке франков, обозначающий Король франков".

Хотя вполне объяснимо, что мусульмане не желали разговаривать на языке "проклятых франков", менее понятно, почему не часто встречаются упоминания об арабских рыцарях, изучающих тюркский - язык своих военных сюзеренов, и о том, что тюрки особенно усердствовали в освоении арабского языка. Усама ничуть не смущается, признаваясь, что не понимает ни франкского, ни тюркского языка. С учетом всего этого, не стоит удивляться, что разговоры, записанные в мусульманских источниках, страдают некоторым недостатком достоверности. В уста тюркских командиров и султанов вкладываются диалоги на высокопарном арабском, чего, безусловно, быть не могло.

Что касается крестоносцев, то в мусульманских источниках время от времени встречаются упоминания о предводителях франков, которые не поленились выучить арабский язык. Подобные знания могли оказаться очень полезными, как, например, в случае с Ричардом Львиное Сердце. Когда тот налетел на мусульманскую засаду, его спас один из спутников, Гильом (Вильгельм) де Пратель. Гильом закричал, что он и есть король (малик), и его взяли в плен, а Ричард ускакал.

Однако не существует никакой информации о том, разбирались ли сами франки в языковых различиях местных мусульманских военных, с которыми имели дело и которые чаще разговаривали на тюркском и курдском, чем на арабском языке.

Судя по всему, франки использовали местных драгоманов (переводчиков) для официальных переговоров на высшем уровне с мусульманскими правителями и полководцами. Зачастую этими драгоманами были местные восточные христиане, которые должны были владеть многими языками.

Сообщается, что Бейбарс пользовался помощью переводчика, который знал, как "писать франкскими буквами".

"Старец Горы", сирийский вождь ассасинов, научил двух своих последователей разговаривать на языке франков.

Франкам было необходимо понимать арабский язык, чтобы обеспечить свое выживание и достигнуть своих коммерческих целей. Их вождям нужно было знать все перемещения противника, а купцам хотелось разобраться в возможностях и условиях торговли. Поэтому нет ничего удивительного в том, что служащие таможни в Акре говорили и писали по-арабски.

Но не только война и торговля поощряли их к изучению местного языка. Пленение тоже часто способствовало изучению франками арабского языка. Раймунд Триполийский достаточно долго томился в мусульманской тюрьме, чтобы выучить арабский язык.

Хотя информация о смешанных браках очень скудна, не может быть сомнений в том, что это тоже было стимулом, по крайней мере, для некоторых франков, стать знатоками арабского языка. Однако если судить по лаконичным упоминаниям о подобных случаях в источниках, мусульманские историки не считали важным умение франков хорошо говорить по-арабски. Все это лишь подтверждает, что мусульмане воспринимали франков как совершенно чуждый элемент.

РАЗЛИЧИЯ МЕЖДУ ФРАНКАМИ

Неразумно ожидать от средневековых мусульманских хронистов подробных портретных описаний отдельных франков: они даже мусульман описывают стереотипно. Однако интересно отметить, что мусульманские источники начинают проводить четкое различие между теми франками, которые какое-то время прожили в Леванте, и теми, кто только что прибыл из Европы.

Усама в неоднократно цитируемом отрывке из его "Воспоминаний" отмечает такое различие между "ориентализированными" и "западными" франками:

"Все новоприбывшие из франкских земель грубее по характеру, чем те, кто уже акклиматизировался здесь и долго общался с мусульманами".

Это очень интересное замечание, поскольку оно однозначно утверждает, что франки, прожившие одно-два поколения в мусульманском мире, подверглись его влиянию: среда обитания и контакты с мусульманами сделали их лучше. В истории, которую Усама приводит, чтобы проиллюстрировать правдивость своего утверждения, франк, недавно прибывший из Европы, упрекает Усаму за то, что тот молится не в сторону востока, и силой пытается развернуть Усаму лицом в "христианском направлении" молитвы. Именно тамплиеры, давно привыкшие к мусульманским обычаям, которых Усама описывает как своих друзей, бросились, чтобы оттащить нападавшего от Усамы, и извинились, объяснив, что этот человек - "чужестранец, лишь на днях прибывший из земли франков".

Осознание мусульманами различий между франками сыграло важную роль в событиях Второго Крестового похода, когда впервые после падения Иерусалима многочисленные войска франков прибыли на Ближний Восток из Европы. Действительно, в 543/1148 г. они убивали и мародерствовали непосредственно в пределах Дамаска, пока мусульмане не взяли над ними верх. В этой ситуации мусульмане воспользовались различием между двумя группами франков: "прибрежных франков" (ал-фарандж ас-сахилиййун) и "западных франков" (ал-фарандж ал-гураба).

Упоминается, что правитель Дамаска Муин ад-дин Унур убеждал "сирийских франков" снять осаду с Дамаска. Таким образом, очевидно, что он знал, как вбить клин между "ориентализированными" и "западными" франками.

Одной из главных причин провала Второго Крестового похода была разница между взглядами и целями этих двух групп франков, и, несмотря на весьма неполную картину Второго Крестового похода, которую дают мусульманские источники, этот аспект ситуации мусульмане понимали очень отчетливо.

Весь эпизод довольно подробно описан Ибн ал-Асиром, который сообщает следующее:

"Муин ад-дин вступил в контакт с западными франками, сказав им: "Прибыл князь Востока (имеется в виду Сайф ад-дин Гази, сын Зенги). Если вы отступите, [то хорошо]. Если же нет, я передам ему этот город, и вы будете горько оплакивать этот день". Он [также] вступил в контакт с франками из Сирии, сказав им: "Почему вы помогаете этим людям (имея в виду западных франков) сражаться против нас, ведь вам известно, что если они возьмут Дамаск, они возьмут и прибрежные территории, которые сейчас в ваших руках... Франки с побережья встретились с королем германцев (алман) и напугали его [могуществом] Сайф ад-дина - численностью его войск, и тем, что к нему постоянно поступают подкрепления... Они ("сирийские франки") продолжали вести себя подобным образом до тех пор, пока он (Конрад) не отступил от города".

Вполне предсказуемо, что мусульмане ощущали большее взаимопонимание или, по крайней мере, выказывали большее желание вести переговоры и вступать в союзы с "ориентализированными франками", к которым они привыкли. Подобная политика использовалась при случае, чтобы усилить различные соперничающие группировки мусульман и одновременно внести раскол в ряды франков.

Такое же разграничение франков проводилось и позже, в аййубидский период. "Западные франки" иногда воспринимались как проводившие иную политику, чем "ориентализированные франки". Согласно Ибн Назифу ал-Хамави, "западные франки" восстановили в 625/1227-1228 г. порт Сидон без получения согласия "прибрежных франков".

ВЗГЛЯДЫ МУСУЛЬМАН НА РЕЛИГИОЗНЫЕ ОРДЕНЫ КРЕСТОНОСЦЕВ

Мусульманские источники выделяют госпитальеров (исбитариййа) и тамплиеров (давиййа). Остальные военно-монашеские ордены, учрежденные в Леванте, не удостаиваются комментариев. Остается неясным, когда мусульмане впервые поняли, что госпитальеры и тамплиеры - две отдельные группы в войсках франков.

Усама, не указывая точной даты, упоминает тамплиеров, разместившихся в мечети ал-Акса.

Ибн ал-Каланиси указывает, что в 557/1157 г. отряд франков, посланный в Банийас, включал в себя

"семьсот всадников из храбрейших госпитальеров, сержантов и тамплиеров".

Однако он не объясняет, кто они такие и как долго находились в Сирии. Подобное отсутствие специальных комментариев может служить основой для предположения, что его читатели к тому времени давно привыкли к внешнему виду представителей этих рыцарских орденов (госпитальеры, например, обосновались в Крак де Шевалье в 539/1144 г.), но может быть, это обычное для мусульман отсутствие любопытства к различиям между захватчиками-франками.

После битвы при Хиттине в 583/1187 г. Саладин особенно сурово отнесся к тамплиерам и госпитальерам. Действительно, в мусульманских источниках, относящихся ко времени его правления, они упоминаются намного чаще. В своем описании избиения пленных Ибн ал-Асир замечает:

"Эти были отобраны для того, чтобы их убить, только потому, что они сражались более свирепо, чем все [остальные] франки".

Позже он называет их "смутьянами (джумра) среди франков".

Имад ад-дин, ближайший соратник Саладина, после победы при Хиттине доходит до высшей точки ликования. Рисуя многочисленные образы обезглавленных и изуродованных трупов франков, он заявляет:

"Лица тамплиеров были сердиты, а головы их попирались подошвами наших ног".

Сам Саладин говорит о госпитальерах и тамплиерах следующее:

"Я очищу землю от этих двух нечистых рас (джине). Ибо обычаи их бесполезны, и они никогда не откажутся от нападений и не будут служить нам в плену. Они самые вредоносные из всех неверных".

В аййубидский период Ибн Васил выказывает осведомленность о том, что госпитальеры - это особый орден. Он говорит о "Доме госпитальеров" (байт ал-истибар) и о "братьях" (ал-ихва).

Как полагает Хамфрейс, подобные замечания демонстрируют "повышение уровня знаний о франках и их детализации" среди мусульман.586

Оба эти ордена продолжают время от времени упоминаться и в мамлюкский период, вплоть до падения Акры.

ВЗГЛЯД МУСУЛЬМАН НА ПРАВЯЩУЮ ВЕРХУШКУ ФРАНКОВ

Многие мусульманские средневековые источники - и хроники, и биографические словари - носят официальный характер и потому представляют биографии выдающихся мусульманских деятелей весьма стереотипно, словно те были героями некоего туманного эпоса, а не людьми с индивидуальными чертами характера. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в случаях, когда предводители крестоносцев удостаивались отдельного упоминания в мусульманских источниках, они выглядели еще более "деревянными" фигурами. Но все же некоторые из них были описаны более детально, поэтому имеет смысл проанализировать, как и почему это произошло.

Вожди франков, удостоившиеся похвалы мусульманских авторов

Балдуин Маленький

О смерти "Балдуина Маленького, короля франков и владыки Иерусалима" сообщает Ибн ал-Каланиси под 526/1131-1132 г. Отзыв почти благожелательный и безусловно демонстрирующий уважение к способностям Балдуина:

"Он был стариком, которого потрепали время и тяготы, кто много страдал от суровой судьбы, ее превратностей и бедствий. Много раз ему приходилось попадать в плен к мусульманам, и в войну, и в мирное время, но он всегда убегал от них с помощью своих знаменитых приспособлений и хитростей, вошедших в историю. После него не осталось среди них никого, кто обладал бы столь же здравыми суждениями и умением править".

Ричард I Львиное Сердце

Пылкими славословиями засыпали мусульманские авторы Ричарда Львиное Сердце. В рассказе о событиях 587 г. Ибн ал-Асир пишет:

"Он был выдающимся человеком своего времени в отношении мужества, хитрости, стойкости и терпения. Из-за него мусульманам пришлось пройти жестокое испытание невиданными бедствиями".

Таким образом, Ричард изображен вызывающим почтение противником и врагом, достойным Саладина. Такое же уважение оказывает Ричарду Ибн Шаддад:

"Он обладает рассудительностью, опытом, отвагой и прозорливостью. Его появление внесло в сердца мусульман мрачные предчувствия и страх".

Людовик Святой

Король Людовик IX Французский (Райдафранс - "roi de France"), Людовик Святой, которого Ибн Басил описал как "одного из величайших князей Запада" и "весьма преданного приверженца христианской веры", получил много восторженных отзывов в мусульманских источниках. Особых похвал удостоилось его поведение в плену в 648/1250-1251 г., потому что Людовик предпочел разделить участь своих людей, хотя мог бы спастись.

Сад ад-дин Джувайни в своих отрывочных воспоминаниях очевидца событий пишет:

"Если бы француз [Людовик] хотел бежать, он мог бы это сделать, но он предпочел остаться в самом сердце схватки, чтобы защитить своих людей".

Согласно Джувайни, Людовик отказался надеть почетные одежды, предложенные ему сувереном, чье королевство было не таким сильным и большим, как его собственное, и отклонил предложение посетить пиршество, где выглядел бы посмешищем. Джувайни описывает Людовика как человека одаренного

"рассудительностью, решимостью, религиозностью в понимании франков; они [франки] питали к нему величайшее доверие; он был прекрасно сложен физически".

Это положительное мнение разделяет Ибн ал-Фурат, который описывает Людовика как "исключительно умного, рассудительного и внимательного человека".

Французская исследовательница Анна-Мария Эдде предлагает подробную картину того, каким предстает Людовик Святой в мусульманских источниках. Он - могущественный и отважный король с глубокой христианской верой.

"Этот француз - самый могущественный из всех князей Запада; его вдохновляет пылкая вера".

Считается, что так сказал Фридрих II, описывая его султану ас-Салиху, чтобы предупредить того о приближении Седьмого Крестового похода.596

Фридрих II

Похвалы и восхищения от мусульманских хронистов удостаивались и правители Сицилии. Среди них наиболее выдающимся был Фридрих II Гогенштауфен, император Священной Римской империи, король Иерусалима, завораживающий и загадочный вождь крестоносцев, на которого потратили много чернил и которому отведено весьма значительное место в мусульманских источниках. Воспитанный на Сицилии, он был космополитом и открыто интересовался исламом и всем арабским до такой степени, что его обвиняли в промусульманских взглядах.

Ибн Васил, который был мамлюкским послом при дворе сына Фридриха Манфреда Сицилийского и гордившийся своим опытом и знанием Европы, оставил после себя записки, где, в частности, излагаются его личные впечатления о том, как относились к Фридриху мусульмане, когда тот прибыл в Акру в шаввале 625/сентябре 1218 г.:

"Среди королей франков император был личностью выдающейся; любитель мудрости, логики и медицины, он склонялся на сторону мусульман, потому что родился и воспитывался на земле Сицилии; он, его отец и дед были ее королями, а большинство населения этого острова - мусульмане".

Ибн Васил подробно останавливается на интеллектуальной доблести Фридриха и на его отношениях с аййубидским султаном ал-Маликом ал-Камилом. Он рассказывает, как Фридрих послал ал-Малику ал-Камилу математические задачи, для решения которых потребовались усилия целой группы мусульманских ученых:

"Между ними велись диалоги на самые разные темы. В частности, император отправил ал-Малику ал-Камилу сложные философские, геометрические и математические задачи, с помощью которых он мог бы испытать ученых мужей, которые были при нем [ал-Малике ал-Камиле]. Ал-Малик ал-Камил показал математические задачи шейху [Алам ад-дину] Кайсару б. Абу-л-Касиму, главному мастеру этого искусства, тот показал остальное другим ученым мужам, и они ответили на все вопросы".

Вероятно, из этого нам следует сделать вывод, что сам Фридрих мог ответить на замысловатые вопросы, которые предлагал. И действительно, ал-Макризи тоже указывает на интеллектуальную мощь императора в этой области:

"Король обладал знаниями, глубоко проникнув в такие науки, как геометрия, арифметика и математика".

Ибн Васил также подчеркивает, что Фридрих проявлял необычный интерес к исламу. Ибн ал-Фурат сообщает о разладе между Фридрихом и папой [Иннокентием IV] и о попытке убийства Фридриха якобы по подстрекательству папы, потому что

"император отринул христианство и благоволил к мусульманам".

Разумеется, то, что Фридрих воспитывался на Сицилии, предрасположило его, с мусульманской точки зрения, к более высокому уровню цивилизованности, чем у остальных франкских правителей. Именно потому ему и уделяется столько внимания в мусульманских источниках, что он - правитель франков, глубоко проникший в мусульманскую культуру, так сказать "мосараб", выше которого стояли только сами мусульмане. Ибн ал-Фурат даже замечает, что ходили слухи, будто Фридрих был "тайным мусульманином". Географическая "случайность" (то, что он вырос на Сицилии) дала ему возможность приобрести некоторые свойства более благоприятного "климата", точно так же как второе и третье поколения "ориентализированных" франков, о которых говорил Усама, было "лучше", чем те, кто только что прибыл из Европы.

Манфред

Манфред Гогенштауфен, незаконный сын Фридриха II и его наследник, разделял многие отцовские взгляды и поддерживал дружеские связи с Египтом. В рамадане 659/августе 1261 г. Бейбарс отправил к Манфреду Ибн Васила. Ибн Васил проявляет живой интерес к делам Сицилии и к отношениям между ее необычными правителями и папой:

"Папа, халиф франков, владыка Рима, ненавидел их всех [правителей Сицилии] из-за их склонности к мусульманам".

Ибн Васил так описывает свой визит:

"Я остановился у него [Манфреда], и ко мне отнеслись с почетом. Я несколько раз встречался с ним и нашел его изысканным человеком, любящим точные науки, знающим наизусть десять параграфов из книги Евклида о геометрии".

Ибн Васила очень впечатлило, что Манфред начал строительство "дома знаний", в котором будут изучать точные науки. Возможно, Ибн Васил провел параллель между этим предприятием и легендарным "Домом мудрости" (Дар ал-хокма), основанным аббасидскими халифами в Багдаде.

Особенно интересно здесь то, что исключительные достижения Манфреда и его отца, похоже, подсознательно связались в мыслях Ибн Васила с их естественной склонностью к исламу и с их отношением к мусульманам. Он одновременно отмечает, что многие помощники Манфреда были мусульманами, что призыв к молитве и сама молитва происходили в армии Манфреда совершенно открыто.

Правители франков, которым мусульманские авторы дают нейтральную или неопределенную оценку

Балдуин I

Ал-Макризи в своем многотомном биографическом словаре Китаб ал-мукаффа посвятил одну статью Балдуину, королю Иерусалима. В ней не содержится ни оценки характера, ни достижений этого крупного вождя франков. Можно предположить, что эта биография была включена ал-Макризи только потому, что Балдуин сражался против Фатимидов и умер на территории Египта. Ал-Макризи, в частности, описывает два широкоизвестных эпизода из жизни Балдуина: его сражение с армией Фатимидов в 495/1101 г., когда он был разбит наголову, и его бегство в заросли тростника, откуда он сумел спастись, хотя мусульмане подожгли тростник и он получил ожоги. Таким образом, он представлен как доблестный противник.

Позднее, в 512/1118 г., Балдуин вновь вторгся в Египет, но умер по пути домой. Его внутренности, а вместе с ними и его репутация долго оставались темой египетского фольклора:

"Франки боялись сообщать о его смерти, поэтому скрыли ее. Они забрали его [в Палестину] после того, как вскрыли его живот и набили его соломой. Они похоронили содержимое его живота в болоте... Простонародье называет его болотом Балдуина, а место, где находится его могила, отмечено камнем".

Боэмунд VI

Еще один типичный пример весьма неудовлетворительного и даже непоследовательного характера сведений, приводимых мусульманскими средневековыми писателями о предводителях крестоносцев, - две биографии, написанные историком ал-Йунини. Первая касается Боэмунда VI, князя Антиохийского и графа Триполийского. Согласно ал-Йунини, Боэмунд умер в первые десять дней рамадана 673/февраль-март 1275 г. и был похоронен в церкви в Триполи. Ал-Йунини продолжает:

"Он был привлекательным, приятной внешности. Я своими глазами видел его в Баальбеке в 658/1260 г.".

Возможно, эта информация была включена в словарь только потому, что автор лично видел Боэмунда и гордился этим. Он определенно был готов положительно отозваться о его внешности. Затем ал-Йунини добавляет, что, когда мамлюкский султан Калаун взял Триполи в 688/1289 г., кости Боэмунда были вырыты и разбросаны по улицам города.

Ал-Йунини написал и биографию Гуго II, правителя Джубайля (умер в 681/1281 г.). Это сообщение не проливает особого света на его личность. Стереотипные фразы дают очень немного:

"Он был одним из самых знаменитых рыцарей среди франков, которые любили его за мужество и щедрость. Он был одним из самых уважаемых рыцарей Триполи".

Подобные рассказы тусклы и безжизненны, но за ними скрывается отсутствие откровенной враждебности и даже своего рода ворчливое восхваление вражеской рыцарской элиты.

Раймунд Триполийский


К "ориентализированным" франкам обе стороны зачастую относились как к предателям. Таким примером служит Раймунд Триполийский (умер в 1187 г.), которого Ибн Шаддад описывает как умного и проницательного человека. Согласно Имад ад-дину, Раймунд в 580/1184 г. нашел убежище у Саладина, предложил ему помощь в борьбе с людьми своей же собственной религии (милла) и сделался одним из сторонников султана. Имад ад-дин добавляет:

"Его искренние намерения по отношению к мусульманам так укрепились, что если бы не страх перед единоверцами, он бы стал мусульманином".

Ибн Джубайр превозносит таланты Раймунда как правителя. Он отмечает, что Балдуин IV, прокаженный, жил в уединении, отдав бразды правления своему дяде, Графу [Раймунду], который "управлял всем твердо и властно". Ибн Джубайр завершает характеристику Раймунда следующим образом: "Наиболее значительный среди нечестивых франков - нечестивый Граф, правитель Триполи и Тиберии. Он обладает среди них влиянием и занимает достойное положение. Он считается королем и действительно может им быть. Его описывают как проницательного и коварного".

Действительно высокая оценка для неверного. Однако ал-Кади ал-Фадил резко осуждает поведение Раймунда под Хиттином:

"Он бежал [с поля битвы под Хиттином], боясь быть убитым копьем или мечом. Тогда Бог взял его в Свои руки и убил его, как и обещал, и послал его в царство мертвых в аду".

Рейнольд Сидонский

Рейнальд Сидонский, правитель Шакифа, упоминается в мусульманских источниках как еще один крестоносец, решивший изучить культуру народа, среди которого жил. Под 585/1189-1190 г. Абу Шама упоминает, что Рейнальд Сидонский отправился лично повидать Саладина, чтобы умиротворить его, надеясь выиграть время для восстановления оборонительных сооружений своей крепости. Он сумел сделать это, произведя сильное впечатление на Саладина и его свиту, и, несмотря на то, что мусульмане впоследствии выяснили тайные мотивы этого визита к Саладину, Абу Шама все же весьма похвально отзывается о способностях Рейнальда:

"Он был одним из самых великих и наиболее умных франков. Он знал арабский язык и был знаком с мусульманской историей и традицией. С ним приехал мусульманин, который читал и объяснял ему прочитанное, и он обладал упорством. Он часто полемизировал с нами об истинности своей религии, а мы доказывали ее ошибочность. С ним было хорошо рядом, и речь его была изысканной". Таким образом, это был франк, сумевший достичь определенного мастерства во владении арабским языком.

Предводители крестоносцев, порицаемые в мусульманских источниках

Конрад Монферратский

Конрад Монферратский, правитель Тира, известен как Маркиз. В мусульманских источниках его особо осуждают и поносят. Под 583/1187-1188 г. Ибн ал-Асир сдержанно пишет о достижениях Конрада в сплочении франков против Саладина:

"Он [Конрад] правил ими [народом Тира] хорошо и дошел до крайности, укрепляя город. Он был дьяволом в образе человека, но был сведущ в управлении и обороне и обладал великой отвагой".

Эти взгляды разделяет Ибн Шаддад, называя его

"наиболее бесстрашным и наиболее могущественным из них [франков] в сражениях, и наиболее искусным в управлении".

С другой стороны, Абу Шама произносит гневные тирады в адрес Конрада, вероятнее всего потому, что именно он спас Тир от нападения Саладина и этим нанес мусульманам серьезный удар. Пылая гневом, он пишет с риторической напыщенностью:

"Тир сменил [правителей] с Графа на Маркиза, словно поменял дьявола на сатану... Маркиз был одним из величайших искусителей, влекущих к неверию, самым его [неверия] обольстительным дьяволом, самым его хищным волком, самым его порочным шакалом, самым его нечистым псом. Он был подлинным воплощением коварного тирана. Для него и таких, как он, и создана преисподняя".

Рейнальд де Шатильон

Наибольшую язвительность и ненависть мусульманские авторы приберегли для самого отъявленного негодяя из правящей верхушки крестоносцев, Рейнальда де Шатильона, известного в арабских источниках как Князь Арнат [ал-Бринс ("принц") Арнат]. Рейнальд, правитель Карака и аш-Шаубака, заработал дурную славу и вечный позор среди мусульман за то, что не обладал рыцарскими добродетелями, которые ценили обе стороны, но прежде всего - за свои действия на Красном море, где он угрожал самому сердцу исламского мира, двум Священным городам - Мекке и Медине.

Биограф Саладина, Ибн Шаддад, описывает Рейнальда как "нечестивого, деспотичного, властного и неистового", а Ибн ал-Асир, обычно сдержанный в суждениях, называет его

"одним из дьяволов, представителем дерзких франков, наиболее враждебным из всех по отношению к мусульманам".

Один из двух эпизодов, на котором с ужасом и потрясением останавливаются мусульманские хронисты, - захват Рейнальдом каравана из Египта во время перемирия между крестоносцами и мусульманами. Согласно Ибн Шаддаду, когда Рейнальд захватил тех, кто был в караване, произошло следующее:

"Он [Рейнальд] жестоко обращался с ними, подверг их пыткам и бросил в подземелья и тесные тюремные камеры. Они напомнили ему о перемирии, но он ответил: "Скажите своему Мухаммаду, чтобы освободил вас". Когда эта [новость] дошла до него [Саладина], он поклялся, что когда Всемогущий Бог дарует ему победу над ним [Рейнальдом], он лично его убьет".

Таким образом, мусульманские историографы восприняли грехи Рейнальда - нарушение перемирия и жестокое обращение с пленниками как издевательство над исламом и его Пророком. Более того, личное обязательство Саладина - разгромить и убить Рейнальда - было торжественно засвидетельствовано клятвой перед Богом.

Еще более бесславный инцидент касается планов Рейнальда создать угрозу самим Священным городам. В 578/1182-1183 г. он построил в Караке флот и перевез разобранные суда на побережье Красного моря, где они были быстро собраны и спущены на воду.619 Ибн ал-Асир описывает цели этой кампании следующим образом:

"Они твердо вознамерились ворваться в Хиджаз, в Мекку и Медину, да защитит эти города Всемогущий Бог, чтобы захватить паломников и не дать им [войти] в Байт ал-Харам, а затем отправиться в Йемен".

Нет ничего удивительного в том, что мусульманские хронисты приберегли самые злые эпитеты для Рейнальда. Следующим вылазкам Рейнальда в Красном море помешал флот мусульман под командованием Хусам ад-дина Лулу. Рейнальд сумел избежать плена, но некоторых из его людей схватили. Наказание было ужасным:

"Он отправил некоторых из них в Мину (около Мекки), чтобы им там перерезали глотки - в качестве наказания для тех, кто потревожил запретное святилище Всемогущего Бога". Однако сам Рейнальд, зачинщик угрозы святым местам ислама, избежал наказания.

Хорошо известной истории о том, как Саладин взял в плен знатных крестоносцев в сражении при Хиттине в 583/1187, придается в мусульманских источниках особое значение. В разных рассказах об этом событии указывается, что Саладин четко разграничивал свое обычное обращение с пленными вождями крестоносцев и наказание, которое он решил лично наложить на Рейнальда де Шатильона, поправшего все кодексы чести. Саладин предложил напиток со льдом королю франков (Ги [Гвидо] де Лузиньяну), который затем передал чашу Рейнальду. Ибн ал-Асир продолжает свой рассказ:

"Рейнальд тоже выпил ледяную воду Саладина, и Саладин сказал: "Этот нечестивый пил воду без моего разрешения, и потому на него не распространяется гарантия неприкосновенности". Потом он обратился к Князю [Рейнальду], осудил его за совершенные им грехи и перечислил все его вероломные поступки. Он [Саладин] сам поднялся, приблизился к нему и отрубил ему голову".

После того как Саладин казнил Рейнальда, тело последнего позорным образом поволокли по земле и вытащили из шатра, что, несомненно, было лишь прелюдией перед тем, как быть утащенным за чуб в пламя ада. Абу Шама в рассказе об этом эпизоде напоминает, как Рейнальд ранее издевался над своими пленниками-мусульманами:

"Он [Саладин] призвал князя Рейнальда и напомнил ему, что он раньше говорил. [Затем] сказал ему: "Я тот, кто отомстит тебе за Мухаммада..." Господь быстро отнес его душу в адское пламя".

Честь была удовлетворена. Как сообщается, Саладин написал в письме, записанном Имадом ад-дином:

"Важно напомнить, что мы ранее уже дали обет казнить Князя, правителя Карака, предателя, самого неверного из неверных".

Общие замечания о взглядах мусульман на правящую франкскую верхушку

Эти свидетельства ясно демонстрируют, что средневековые мусульманские хронисты не интересовались мотивами поведения франков. С их точки зрения, непостижимая и злая судьба натравила на них этих чужеземцев, и их долгом, как правоверных мусульман, было защищать дар ал-ислам и прогнать чужеземцев прочь. Они не собирались выяснять религиозные или экономические мотивы своих противников.

В источниках можно нередко обнаружить, что если франк проявлял интерес к исламу, то по отношению к нему проявлялся аналогичный интерес, хотя религиозные взгляды такого франка, особенно то, что рассматривалось как посягательство на ислам, ограничивали круг обсуждаемых вопросов. И. наоборот, для Рейнальда приберегли самое жестокое бесчестье, потому что ему в голову пришла мысль напасть на Священные города.

Нельзя не обратить внимания на случайную, а иногда и вовсе банальную природу целого ряда замечаний, сделанных мусульманскими писателями о крестоносцах. Можно выделить ряд стандартных мусульманских представлений о франках. В дополнение к общим качествам, непосредственно обусловленным их природными свойствами как западноевропейских "варваров" и "неверных", франки как группа в глазах мусульман обладали определенными, только им присущими характеристиками. Их часто называли любящими поспорить и ненадежными людьми, но в отдельных случаях они могли вызывать уважение. Под 587/1191-1192 г. Ибн Шаддад пишет о франках:

"Посмотрите на выносливость (сабр) этих людей в трудных обстоятельствах".

Не оспаривается и неустрашимость франков в сражениях. Самому Hyp ад-дину приписывается следующее утверждение, которое, похоже, отражает общее восприятие мусульман:

"Я сражался только с самыми отважными людьми, с франками".

И все же подобные замечания мало говорят нам о личных качествах франков или о том, что привело их в Левант. Мусульманские хронисты слишком привязаны к своей культуре, чтобы почувствовать интерес к более широким горизонтам. Ни один из хронистов-мусульман не был достаточно заинтересован или достаточно хорошо информирован, чтобы дать общую оценку правящей верхушке крестоносцев как группе. Практически нет свидетельств того, что мусульмане искали у других христиан дополнительных сведений о том, что можно было бы назвать западным термином "феномен крестоносцев".

ЖЕНЩИНЫ ФРАНКОВ

Молодые женщины

Неудивительно, что в обществе, долгое время высоко ценившем более светлую кожу рабынь-черкешенок, внешность женщин, которых крайне редко видели в Леванте до Первого Крестового похода, заставляла многих мусульман и мусульманок оборачиваться им вслед на улице. Мусульманский поэт Ибн ал-Кайсарани, бежавший с побережья Сирии после прихода первых крестоносцев, не мог не оценить чуждую красоту франкских женщин, которых он увидел в Антиохии в 540/1145-1146 г. Секретарь и биограф Саладина, Имад ад-дин, собиравший избранные отрывки из работ мусульманских поэтов XII в., отмечает, что Ибн ал-Кайсарани был захвачен "синеглазой" красотой франкской женщины, и цитирует следующие поэтические строки Ибн ал-Кайсарани:

Франкская женщина пленила меня,

От нее веет сладким ароматом,

На ее одеждах выткан орнамент из зеленых побегов,

А в ее венце - сияющая луна.

Мы уже видели в рассказе Усамы о банях, что на Востоке считалось, будто франкские женщины сексуально распущены. Под 585/1189-1190 г. Абу Шама, цитируя Имада ад-дина, продолжает эту тему. Он описывает, как морем прибыли "три сотни красивых франкских женщин с островов". Цветистой ритмической прозой он произносит обличительную речь против их сексуальной распущенности, утверждая, что они прибыли, дабы предложить облегчение любому франку, пожелавшему их услуг, и что даже священники попустительствуют такому поведению.

Еще один хорошо известный анекдотичный рассказ Усамы также иллюстрирует отсутствие у мужчин-франков подобающей супружеской ревности (гайра) и распутство франкских женщин:

"У франков нет и крупицы чести и ревности. Если один из них идет по улице со своей женой и встречает друга, этот мужчина берет женщину за руку и отводит ее в сторону для беседы, а муж стоит и ждет, пока они наговорятся. Если разговор затягивается, он оставляет ее с другим мужчиной и уходит".

Такие широкие обобщения применяются к франкам как группе, но затем Усама продолжает, иллюстрируя свою мысль особенно непристойным примером, на который ссылается как на относящийся к его собственному опыту:

"Когда я был в Набулусе, то остановился у человека по имени Муизз, чей дом служил гостиницей для путешественников-мусульман. Окна выходили на улицу. На другой стороне улицы жил франк, продававший вино купцам".

Усама сознательно дискредитирует мужа-рогоносца с самого начала, отмечая, что тот был виноторговцем.

"И вот этот человек вернулся однажды домой и застал свою жену в постели с другим мужчиной.

- Что ты здесь делаешь с моей женой? - возмутился он.

- Я устал, - ответил тот, - и пришел отдохнуть.

- А как ты очутился в моей постели?

- Я нашел разобранную постель и лег в нее поспать.

- А эта женщина спала с тобой, полагаю?

- Постель, - ответил тот, - ее. Как я мог помешать ей лечь в ее собственную постель?

- Клянусь, если ты поступишь так еще раз, я отведу тебя в суд!

И это была единственная его реакция, высшая точка его ревности!"

Очень умно состряпанная анекдотическая история, бесстыдно эксплуатирующая предрассудки читателей Усамы.

Как уже упоминалось, Бейбарс ввел в своем королевстве строгую дисциплину, нравственность и религиозную ортодоксию. Он запретил все винные лавки и давильные прессы, а также культивирование и потребление гашиша, хотя государство вследствие этих мер значительно потеряло в доходах. Когда он был в Александрии в 661/1262 г., он приказал очистить город от "франкских проституток". В этой связи следует отметить, что в месяце джумада II 667/феврале 1269 г. Бейбарс запретил проституцию в Каире и во всем королевстве, отдельно оговорив, что все проститутки должны выйти замуж и быть запертыми дома.

Женщины-воины

Имад ад-дин считает феномен франкских женщин-воинов достаточно интересным, чтобы довольно подробно описать их:

"Среди франков есть женщины-рыцари (фаварис). Они носят кольчуги и шлемы. Они облачены в мужскую одежду, и они выделяются в гуще схватки. Они ведут себя так же, как те, кто наделен разумом [то есть мужчины], хотя они и женщины".

В сражении их действительно невозможно отличить от мужчин:

"В день битвы некоторые из них бросились вперед, как и рыцари [мужчины]. Несмотря на их мягкость, в них есть твердость (касва). На них нет других одежд (кисва), кроме кольчуг. В них было невозможно узнать [женщин], пока их не раздели и это не обнаружилось. Часть из них были обращены в рабство и проданы".

Эти женщины-франки, несомненно, обладали талантами воинов. Ибн ал-Асир упоминает, что во время осады Саладином Бурзайа в 584/1188 г. там была

"женщина, стрелявшая из крепости из камнемета (манджаник). Именно она вывела из строя камнемет мусульман".

Ибн Шаддад записывает свидетельство одного старика, присутствовавшего при осаде мусульманами Акры в 587/1191 г.:

"За стенами [города] была женщина в зеленом плаще (милвата). Она стреляла в нас из деревянного лука, и так хорошо, что ранила целый отряд. Мы одолели ее, убили ее, и забрали ее лук, затем отнесли его султану, который очень этому дивился".

Имад ад-дин отмечает после осмотра трупов франков на поле боя около Акры в 586/1190 г.:

"Мы увидели женщину, убитую из-за того, что она была воином".

Женщины, путешествующие самостоятельно

Гневно осудив за безнравственность 300 франкских проституток, Имад ад-дин позволяет себе рассмотреть и другие типы франкских женщин. Под тем же 585/1189-1190 г. он упоминает, что богатая франкская женщина высокого происхождения прибыла морем в сопровождении 500 всадников вместе со своими конями и прислугой. Она обеспечила всех их провизией и заплатила за судно. Цель визита этой франкской женщины-аристократки в Левант не указана. Может быть, она приехала, чтобы присоединиться к своему мужу, уже находившемуся здесь: только высшая знать франкского общества была в состоянии оплатить расходы на такое путешествие из Европы. Но она могла быть и женщиной-воином, из той категории, что описывает затем Имад ад-дин.

Нельзя сказать, что в мусульманской среде никогда не слышали о знатных женщинах, путешествовавших без родственников мужского пола, но это вызывало толки и, видимо, было характерно лишь для женщин из тюркских династий, которые, вероятно, больше привыкли к независимому образу жизни. Ибн Джубайр упоминает несколько таких женщин, включая дочь сельджукского султана Конии Килидж Арслана II. Ее поступки он описывает как

"одно из тех странных дел, которые обсуждают мужчины".

Старые женщины

Старые франкские женщины упоминаются Имад ад-дином особо. В средневековой мусульманской культуре такая возрастная группа обычно рассматривается как мудрая и вызывающая почтение. Типичный пример - старая рабыня Бурайка, которую упоминает Усама, и в особенности - любимая бабушка Усамы. Имад ад-дин описывает некоторых таких женщин следующим образом:

"Что до старых женщин (аджаиз), то в военных гарнизонах их полно. Иногда они суровые, иногда - мягкие. Они воодушевляют их [воинов] и поднимают их дух".

Усама рассказывает жестокую и комическую историю о франкском празднестве, свидетелем которого был он сам в Табарийи (Тивериаде):

"Всадники выехали, чтобы поупражняться с копьями. С ними вышли две дряхлые старухи, которых они поставили на одном конце ипподрома. На другом конце поля они положили на камень связанную свинью. Потом заставили обеих старых женщин бежать наперегонки, причем каждую из них сопровождал отряд всадников, которые их подгоняли. На каждом шагу старухи падали и снова поднимались, а зрители хохотали. В конце концов одна из них обогнала другую и получила в награду эту свинью".

И опять рассказ карикатурен: сопоставление двух старых женщин и свиньи непременно должно было вызвать смех у мусульманской аудитории.

Брак

Весьма вероятно, что франки - участники Крестового похода, оставшиеся в Леванте, в основном женились на восточных женщинах-христианках. Однако какое-то количество франков наверняка женились на женщинах-мусульманках или брали мусульманок в наложницы. К сожалению, трудно найти в источниках подтверждение этому. Браки между крестоносцами и восточными христианками не удостоились упоминания в мусульманских источниках, но отдельные замечания дают почву для предположения о существовании браков между крестоносцами и мусульманками, особенно среди низших слоев общества, что неудивительно, если учесть сравнительно небольшое число женщин в рядах крестоносцев, прибывших в Левант.

Если франкские женщины благородного происхождения попадали в руки мусульман (неизбежный результат превратностей войны), они вполне могли избежать рабства, если были молодыми и привлекательными. Бадран б. Малик, отпрыск Укайлидов, бедуинской арабской династии, которая в течение нескольких поколений удерживала Калат Джабар, родился от союза его отца с красивой франкской девушкой, взятой в плен во время паломничества в Афамийу и посланной в дар Малику отцом Усамы.

Усама рассказывает о мусульманке из Набулуса, которая была замужем за крестоносцем. Она убила своего мужа, а потом стала убивать странствующих франкских паломников. Подробностей об этой женщине нет, поэтому мы остаемся в неведении: зачем она вышла за крестоносца, почему убила его и для чего стала вести жизнь разбойника с большой дороги.

Ибн Джубайр, чьи впечатления от Тира под властью крестоносцев гораздо более положительны, чем от Акры, приводит подробный рассказ о свадебной процессии крестоносцев, проходившей около города, свидетелем которой он был лично. Он описывает это событие как "притягательное мирское зрелище, достойное письменного рассказа". Невеста была одета очень элегантно:

"в красивое платье, от которого тянулся, как полагается по их национальному обычаю, длинный шлейф золотистого шелка. На голове у нее была золотая диадема, покрытая скрученной золотой сеткой; подобное же украшение было у нее и на груди".

Ее соблазнительные "приманки" подвигли Ибн Джубайра написать следующее:

"Как горда была она в своих украшениях и наряде, шла шажками маленькими, в полпяди, как голубка или как облачко".

Впрочем, Ибн Джубайр тотчас же защищает себя от опасности впасть в восхваление франков, предусмотрительно и нравоучительно добавляя:

"Да убережет нас Господь от соблазнов такого зрелища".

В процессии принимали участие многие богатые горожане, и среди зрителей были как христиане, так и мусульмане.

ОБРАЗОВАНИЕ

Мусульмане считали себя куда более образованными по сравнению с крестоносцами. Усама подружился с рыцарем-крестоносцем, предложившим взять сына Усамы в Европу для изучения искусства политики и рыцарства. Крестоносец добавил, что по возвращении домой сын Усамы будет по-настоящему культурным человеком. Усама язвительно комментирует это:

"По-настоящему культурный человек никогда не будет виновным в подобном предложении; ехать в земли франков для моего сына все равно, что быть взятым в плен".

МЕДИЦИНА

Из различных мест повествования Усамы становится очевидным мастерство арабских медиков. Они искусны в диагностике, в подборе лекарств, в лечении, умеют вправлять кости, зашивать, перевязывать раны, назначать диеты, пускать кровь и прижигать. Усама и сам очень интересуется медициной. В разделе о заслуживающих внимания способах лечения он упоминает средства от грыжи, водянки, колик и обычной простуды.

Об уровне медицинских познаний крестоносцев он говорит с ироническим превосходством, считая их знания отставшими от великих средневековых традиций арабской медицины. Он припоминает, как врач - восточный христианин - пришел осмотреть рыцаря- крестоносца с нарывом на ноге и женщину, страдающую слабоумием. Эта история стоит того, чтобы привести ее целиком:

"Они привели ко мне рыцаря, на ноге у которого образовался нарыв, и женщину, страдающую слабоумием. Рыцарю я сделал небольшую припарку, чтобы нарыв вскрылся и начал заживать; а женщине назначил диету, чтобы увлажнить ее телесный состав (ее "гуморы"). Тогда к ним явился франкский врач и заявил: "Этот человек ничего не смыслит в их лечении". Потом он сказал рыцарю: "Что ты предпочтешь - жить с одной ногой или умереть с двумя?" Тот ответил: "Жить с одной". Врач сказал: "Приведи сильного рыцаря и принеси мне острый топор". Рыцарь пришел с топором. А я стоял рядом. Тогда врач положил ногу пациента на деревянную колоду и велел рыцарю ударить по ноге топором и отрубить ее с одного удара. Тот нанес - а я смотрел - один удар, но ногу не отрубил. Он нанес еще один удар, из ноги вытек костный мозг, и пациент умер на месте.

Затем он осмотрел женщину и сказал: "У этой женщины в голове дьявол, который завладел ею. Сбрейте ей волосы". Тогда они обрили ее, и женщина опять стала есть обычную пищу франков - чеснок и горчицу. Ее слабоумие усилилось. Тогда врач сказал: "Дьявол проник ей в голову". Он взял бритву, сделал на голове глубокий надрез в виде креста, отвернул кожу в середине разреза так, что обнажилась кость, и натер рану солью. Женщина тоже умерла мгновенно. После этого я спросил их, требуются ли им еще мои услуги, и, когда они ответили отрицательно, вернулся домой, узнав об их медицине то, чего не знал раньше".

С другой стороны, Усама мог при случае и похвалить эффективность франкской медицины. У предводителя крестоносцев Фулька был казначей, рыцарь по имени Бернард, которого лягнула лошадь - его воспаленную ногу вылечил очень крепким уксусом франкский доктор.

"Он исцелился и (снова) встал, как дьявол".

В другом рассказе, иллюстрируя их странную медицину, Усама говорит об излечении мусульманского мальчика, страдавшего от золотухи на шее. Безымянный франк (не упоминается, что он врач) дает отцу мальчика рецепт для лечения, состоявший из прикладывания сначала жженых листьев солянки, смешанных с оливковым маслом и крепким уксусом, а потом жженого свинца, вымоченного в очищенном масле. Мальчик исцелился.654 Усама сам успешно воспользовался этим методом для лечения других, пораженных золотухой.

Франки и сами признавали искусство местных арабских докторов. Ибн Аби Усайбиа (ум. в 1270 г.) упоминает Абу Сулаймана Дауда.

Абу Сулейман Дауд, родившийся от родителей-христиан в Иерусалиме, захваченном франками, поступил на службу к шиитскому фатимидскому халифу в Египте. Когда предводитель крестоносцев Амальрик пришел в Египет, на него произвели впечатление медицинские познания Абу Сулеймана, и он забрал его (и его пятерых детей) с собой назад в Иерусалим. Там Абу Сулейман назначил подходящее лечение прокаженному сыну Амальрика. В дела Амальрика были втянуты и сыновья Абу Сулеймана - один из них, Ал-Мухаззаб Абу Саид, вслед за отцом сделался врачом Амальрика. Другой сын, Абу-л-Хайр, ухаживал за прокаженным сыном Амальрика и учил его верховой езде. После того как Саладин завоевал Иерусалим, эта талантливая семья перешла на службу к Саладину и его преемникам.

Подобные биографии перечеркивают идеологические разногласия и демонстрируют значительную гибкость повседневной жизни (и постоянную нужду человека в хороших докторах вне зависимости от их религиозных убеждений и этнического происхождения).

КАК ПОВЛИЯЛИ МУСУЛЬМАНЕ НА ОБРАЗ ЖИЗНИ ФРАНКОВ

Усама вскользь упоминает, что некоторые франки переняли мусульманский образ жизни:

"Среди франков есть такие, которые приспособилась к мусульманам и объединились с ними".

Но они, заявляет он, исключение.

Усама описывает образ жизни ориентализированного франка, которого посетил в его доме друг Усамы. Друг рассказывает:

"Я пошел с ним, и мы пришли к дому одного из старых рыцарей, прибывшему с первой экспедицией франков (то есть с Первым Крестовым походом). Его исключили из списков и [военной] службы, но у него было хозяйство в Антиохии, доходами с которого он и жил. Он вынес прекрасный стол и подал исключительно чистую и великолепную еду. Он увидел, что я воздерживаюсь от еды, и сказал: "Ешь, не тревожься, потому что я не ем франкскую пищу. У меня поварихи-египтянки. Я ем только то, что они приготовили, и свинины нет в моем доме". И я ел, хотя и с опаской, и мы ушли".

РЫЦАРСКИЕ ЦЕННОСТИ, ОБЩИЕ ДЛЯ МУСУЛЬМАНСКИХ И ФРАНКСКИХ РЫЦАРЕЙ

Время от времени мусульманские авторы выказывают понимание общей религиозной цели и рыцарских качеств франков. Поэт ал-Унайн пишет о франках в 618/1221-1222 г.:

"Бессчетное воинство христиан... собралось, единое в намерении, религии, пылкости и решимости".

Мы уже видели, что мусульманские источники проявляли "ворчливое" восхищение военным искусством предводителей франков; некоторых из них они считали достойными противниками. Это восхищение, однако, имеет пределы: так, например, мусульманские хронисты редко восхваляют великодушие франкских вождей по отношению к военнопленным.

Исключение составляет Балдуин Прокаженный, особо выделенный Ибн ал-Асиром за рыцарское поведение по отношению к 160 пленникам-мусульманам из окрестностей Алеппо: он освободил их и дал им одежду, а затем отправил домой. Благородное отношение Саладина к христианским дамам в Иерусалиме в 1187 г. заслуживает величайшей похвалы, но не упоминается ничего сопоставимого с этим в связи с победами франков.

Усама называет тамплиеров своими друзьями и упоминает несколько случаев контактов между ним и высшими кругами франкского общества. Усама не скрывает своей дружбы с одним рыцарем:

"В войске короля Фулька, сына Фулька, был скромный рыцарь, прибывший из своей страны, чтобы совершить паломничество и вернуться домой. Он по-дружески сошелся со мной, сделался моим постоянным спутником и называл меня "брат мой"; и были между нами любовь и товарищество".

Очень трудно воспринять эту историю буквально, потому что рыцарь, очевидно, находился в Святой земле недолго, а Усама в других местах утверждает, что совершенно не понимает языка франков. Так каким образом могла вообще возникнуть эта дружба? Разумеется, Усаме было необходимо заявить о близких личных контактах с какими-нибудь франками, дабы "знать" их обычаи и высмеивать их. Даже в тех случаях, когда его повествование начинается с благожелательных замечаний о франках, это всего лишь оформление сцены для умно построенной истории, которая их разоблачает. В случае с рыцарем из войска Фулька, к примеру, Усама далее отпускает пренебрежительные замечания об уровне франкского образования в Европе.

Усама считает, что франки отважны, что они высоко ценят своих рыцарей и включают их в королевские советы:

"Франки - да сделает их Господь беспомощными! - не обладают никакими добродетелями, присущими людям, кроме храбрости, не считаются ни с каким превосходством или высоким положением, кроме рыцарского, и никто для них ничего не значит, кроме рыцарей. Это те люди, на чей совет они полагаются, и те, кто принимает решения и выносит приговор".663

Усама жалуется Фульку V, графу Анжуйскому, что франкский правитель Банийаса угнал у него овец во время перемирия, а потом, когда овцы окотились и ягнята умерли, оставшиеся овцы были возвращены. Фульк обратился с этим делом к шести или семи рыцарям, и те удалились для принятия решения. Потом они вернулись и объявили, что правитель Баньяса должен заплатить штраф за причиненный ущерб. Усама получил 400 динаров. Далее он размышляет:

"Такое решение, после того, как его объявили вслух рыцари, не смог бы изменить или отменить даже король или любой из предводителей франков. До такой степени велик рыцарь в их глазах".664

Усама впечатлен неустрашимостью франкского рыцаря Бадрхавы, обратившего в бегство четырех мусульманских воинов, но не может позволить ему в своем повествовании остаться героем. Он старается подчеркнуть, что четверо воинов-мусульман вынесли из случившегося важный урок и "теперь прониклись неустрашимостью", а Бадрхаву постиг бесславный конец. По пути в Антиохию, во всяком случае, так говорится в рассказе Усамы,

"на него напал лев из леса в ар-Рудже, сбросил его с мула и утащил в лес, где и сожрал его - и пусть души его не коснется милость Господа!"

Культурная и религиозная гордость не может допустить, чтобы франкский рыцарь сказал последнее слово в этой невероятной истории: мусульманские воины извлекли из своего опыта урок, а франкский рыцарь, хоть и доблестный, низко пал и встретил свою предначертанную смерть как своего рода комическое возмездие. Возможно, это не случайное совпадение, что герой-крестоносец Бадрхава ехал верхом на муле, а не на коне, животном, ассоциирующимся с рыцарством.

И все же франкский рыцарь, за чьим столом Усама ел, позднее смог во взрывоопасном происшествии на рынке спасти жизнь Усамы:

"Результатом этой совместной трапезы стало мое спасение от опасности быть убитым".

Согласно Усаме, франки, в свою очередь, также могли признавать доблесть противников-мусульман. Танкред, занявший место правителя Антиохии после Боэмунда в 1104 г., заключил мир с дядей Усамы, который по просьбе Танкреда прислал ему прекрасного коня, на котором ехал молодой курд по имени Хасанун. Франки признали в нем доблестного всадника, и Танкред подарил ему почетные одежды. Однако год спустя, когда срок перемирия истек, Хасануна взяли в плен и подвергли пыткам те же самые франки, выбив ему правый глаз. Таковы, замечает Усама, превратности мира и войны, а также ненадежность франков.

СМЕШНЫЕ СТОРОНЫ ФРАНКСКОГО РЫЦАРСТВА

Усама рассказывает следующую невероятную историю о леопарде. Каждый день в полдень леопард приходил к церкви Хунака, запрыгивал в церковное окно (на высоте 40 локтей) и спал там весь день. Франкский рыцарь, сэр Адам, владелец замка Хунак, услышал про леопарда и надел кольчугу, оседлал коня, взял меч и копье и поехал к церкви... Как только леопард увидел его, он прыгнул на него из окна, пока рыцарь сидел верхом, сломал ему спину и убил его. После этого он убежал прочь. Крестьяне Хунака стали называть этого леопарда "леопард, принимающий участие в Священной войне (ан-намир ал-муджахид)".

В рассказе Усамы франкский рыцарь выглядит довольно нелепо, поскольку все его меры предосторожности оказались бесполезными против скорости и силы леопарда. Также существенно, что буквально перед этой историей Усама рассказывал, как сам со своими товарищами убил леопарда.

Подобным образом не выказано никакого сочувствия тому, что могущественный монарх Фридрих I Барбаросса случайно утонул в реке в 586/1190 г. В двух различных версиях этой истории Имад ад-дин представляет его невежественным глупцом из-за того, что тот вообще отважился ступить в реку Каликаднус.

СУДЬБА МУСУЛЬМАН ПОД ВЛАСТЬЮ КРЕСТОНОСЦЕВ

Владычество франков над мусульманами Леванта по времени было намного короче, чем владычество мусульман над христианами Испании. Постепенный процесс слияния двух культур в Испании тянулся несколько столетий, а в Гранаде - значительно дольше. Одни франкские государства были совсем недолговечны (Иерусалим в период 1099-1187 гг. и 1229-1244 гг.), другие районы с мусульманским населением находились под властью франков намного дольше (Антиохия, например, с 1098 по 1268 гг., а Тир с 1124 по 1291 гг.).

В поисках сведений о взглядах мусульман на владычество франков приходится сталкиваться с той проблемой, что все мусульманские хронисты, кроме одного, жили за пределами франкских государств. Сочинение единственного мусульманского автора, жившего под владычеством франков, Хамдана б. Абд ар-Рахима ал-Асариби не сохранилось.

Таким образом, сложно делать однозначные выводы относительно того, как жили мусульмане под властью крестоносцев, ибо свидетельства скудны, не местного происхождения и относятся к разным временным периодам.

Проблема беженцев

С самого начала франкской оккупации беженцы из прибрежных городов Сирии и Палестины появились в Дамаске и Алеппо, а также в Египте и Ираке. Особенно это затронуло Дамаск, поскольку он находился близко, а беженцы обычно хотели вернуться в родные места в силу глубокой потомственной привязанности к своей земле. Движение беженцев было особенно активным в первые годы - с 492/1099 до падения Тира в 518/1124 г. Однако оно продолжалось до середины XII века.

Источники, в которых, как правило, упоминаются только правители и ученая элита, не дают возможности определить количество беженцев. Но кажется довольно разумным предположить, что простолюдины вряд ли могли двинуться с места; только относительно обеспеченные люди были в состоянии сделать это. Среди таких беженцев были губернаторы городов, знатные люди и поэты. Часть из тех, кто бежал, к примеру, из Тира, путешествовали буквально безо всего, не имея верховых животных, лишь с тем, что могли унести на спине. Шиитские правители Акры и Триполи бежали к своим единоверцам в Египет. Поэты, такие как Ибн Мунир и Ибн ал-Кайсарани, сочиняли элегии, оплакивая свои утерянные дома.

И все же на основании источников складывается впечатление, что подобная демографическая катастрофа была скорее исключением, чем правилом, и что большинство мусульман, живших на завоеванных франками территориях, остались на своих местах. Следует помнить, что для Большой Сирии вся вторая половина XI столетия была временем частой смены правителей и военных конфликтов, вызывавших разрушения деревень и городов. Крестьяне, старики и больные вынуждены были оставаться на месте, в то время как более обеспеченные круги деревни или города имели больше возможностей уйти. Согласно Ибн ал-Каланиси, единственными мусульманами, оставшимися в Тире после завоевания города в 1124 г., были те, кто был слишком слаб, чтобы отправиться в путь.676 Имад ад-дин замечает, что подчинившиеся франкам мусульмане в Сидоне, Бейруте и Джубайле были бедняками.

Кедар справедливо указывает на вероятность того, что мусульманские авторы могли стремиться приуменьшить количество мусульманского населения, решившего остаться под владычеством франков. В целом, представляется, что простые мусульмане из Сирии и Палестины терпели чужеземное владычество - на этот раз оно оказалось западноевропейским - с привычной пассивностью. Когда в первые десятилетия XII в. мусульманские войска время от времени появлялись с востока, чтобы сражаться с франками, местное мусульманское население должно было помогать единоверцам, как, например, во время кампании Маудуда в 506/1113 г. Ибн ал-Каланиси сообщает, что появление Маудуда вызвало значительный отклик среди мусульман:

"Не осталось в земле франков ни единого мусульманина, кто не послал бы атабеку (то есть Маудуду) мольбы, чтобы тот гарантировал им безопасность и утвердил в праве владения их собственностью; и ему была доставлена часть доходов Набулуса".

Мусульмане под властью крестоносцев должны были смириться, хорошо понимая, что подчинение разумнее, чем сопротивление, какой бы душевный конфликт ни скрывался за этим. Кажется вероятным, что франкское завоевание не принесло большинству мусульманского населения никаких кардинальных перемен. Их судьба оставалась практически неизменной, кто бы ни стал их господином.766

Недавно был обнаружен один важный, хотя и краткий, мусульманский источник, затрагивающий эти вопросы. Хронист XVI в. из Дамаска, Ибн Тулун, описывает исход большого числа ханбалитских семей из деревень к юго-западу от Набулуса в 551/1156-1157 г. Его источник - Дийа ад-дин ал-Мукаддаси (ум. в 1245 г.), потомок во втором поколении тех самых беженцев, которые после эмиграции осели в новом квартале Дамаска - ас-Салихиййа. Дийа ад-дин описывает франкское владычество в целом как тираническое:

"Мусульмане попали под власть франков в землях Иерусалима и его окрестностей и обрабатывали для них землю. Они [франки] постоянно причиняли им вред, бросали их в тюрьмы, забирали у них что-нибудь, например, подушную подать (джизйа)".

Но тирания одного из правителей-крестоносцев выделена для особого осуждения. Речь идет об Ибн Барзане (Балдуине Ибелинском, правителе Мирабеля), который владел целым рядом деревень к юго-западу от Набулуса:

"Если неверные обычно брали с каждого человека под их властью один динар, он [Балдуин] - да проклянет его Господь! - брал с каждого четыре динара, и он, случалось, отрубал им ступни ног. Не было среди франков никого более самонадеянного и высокомерного, чем он - да покроет его Господь позором!"

Особенно ярость Балдуина была направлена против ханбалитского ученого-правоведа Ахмада б. Мухаммада б. Кудамы, который был родом из деревни Джаммаил и приходился дедом рассказчику, Дийа ад-дину ал-Мукаддаси. Ибн Кудама читал сельчанам Коран, а по пятницам произносил проповедь, и люди из близлежащих деревень собирались, чтобы послушать его. Балдуин, которому сообщили, что подобные действия "отвлекают крестьян от работы", завел разговоры о том, чтобы его убить.

И тогда Ахмад решил бежать в Дамаск "из страха за себя и от невозможности открыто исповедовать свою веру". Ибн Кудама ушел тайно, а за ним ушли члены его собственной семьи и родственники, бежавшие небольшими группами в Дамаск. Их исход подвиг жителей по меньшей мере восьми окрестных деревень покинуть свои дома и осесть в пригороде Дамаска ас-Салихиййе, где уже поселились Ибн Кудама и его последователи.

Несмотря на горечь, звучащую в этом рассказе, представляется весьма вероятным, что большинство мусульман на латинском Востоке своих домов не покинули и не эмигрировали на близлежащие мусульманские территории. Привязанность к земле и к собственности, недостаток средств, необходимых для путешествия, перевешивали все возможные религиозные, политические или налоговые тяготы.

Похоже, что территория вокруг Набулуса оставалась очагом возмущения против крестоносцев. В 583/1187-1188 г., еще до прихода армии Саладина, мусульманские крестьяне напали на франков, вынудив их спасаться в своих замках. Имад ад-дин пишет:

"Когда они [франки] узнали о своем поражении и о том, что не могут надеяться на исправление положения, они побоялись жить рядом с мусульманами и разбежались. Люди из их владений нападали на них в их собственных домах и кварталах, грабили имущество и товары, какие находили. Они нападали на наиболее слабых из них и осаждали крепости, создавая затруднения сильным".

Отсутствие заботы о мусульманских кладбищах

Похоже, что упадок духа, или ограничения, или же просто пожилой возраст и низкий социальный статус оставшихся в Иерусалимском королевстве мусульман препятствовали должному уходу за кладбищами и гробницами. Али ал-Харави, посетивший эти земли в начале 1180-х гг. и написавший путеводитель по паломническим местам, полагает, что здесь воцарились пренебрежение и невежество. Он пишет, что на кладбище в Аскалоне, а также на кладбищах в Газе, Акре, Тире, Сидоне и во всем прибрежном регионе есть много гробниц святых, которые уже никому не известны. Также он критикует отсутствие ухода за могилами, расположенными около стен Иерусалима.

Мусульмане под властью франков: лучше остаться или лучше уйти?

Христианская реконкиста в XI в. в Сицилии, Испании и Леванте создала новую проблему для мусульманских законоведов, чья система была основана на постулате, что ислам - это доминирующая в обществе религия. Вместо этого, на Сицилии и в Испании постепенно, а в Леванте внезапно, давным-давно обосновавшееся в этих местах мусульманское население оказалось под властью христианских правителей. Мусульмане оказались в сложном положении.

Должны ли они уехать на мусульманские земли или должны остаться?

А если остаться, то на каких условиях?

Иногда франки делали попытки убедить мусульман вернуться в свои дома. Согласно Ибн ал-Адиму, в Асарибе в Северной Сирии, вскоре после падения Сидона, Танкред пытался убедить мусульман остаться и организовал возвращение их жен, бежавших в Алеппо.

Как обычно, Ибн Джубайр предлагает свои комментарии, но, как указывает Кедар, его свидетельство имеет тот недостаток, что сам он пробыл в Иерусалимском королевстве всего тридцать два дня, тринадцать из которых провел на борту судна в гавани Акры, дожидаясь попутного ветра.

Во время иноземного завоевания бегство зачастую было наиболее предпочтительным выбором для мусульман. Однако, как подчеркивает Ибн Джубайр, тяга к родной земле была сильна:

"Были и такие, чья любовь к родной земле побуждала их вернуться и, при наличии выписанной им охранной грамоты, жить среди неверных".

Ибн Джубайр, прибывший из отдаленной Испании, не понимает таких левантинских мусульман и осуждает их:

"Для мусульманина не может быть прощения в глазах Бога, если он находится в стране неверных, кроме тех случаев, когда он проезжает через нее по дороге в мусульманские земли".

Взгляды мусульман на франкское правление

Мнение Ибн Джубайра о Тире крестоносцев относительно благоприятно:

"Дороги и улицы здесь чище, чем в Акре. Его люди по своим наклонностям менее упрямы в своем неверии, по характеру и привычкам они добрее к чужеземцам-мусульманам. Другими словами, манеры их мягче. Их жилища больше размерами и просторнее. Положение мусульман в этом городе лучше и безопаснее".

Интересный пример сотрудничества мусульман и франков представляло ведение хозяйства в долине ниже крепости Банийас. Согласно Ибн Джубайру, проезжавшему этот район в 580/1184 г.,

"обработка земли в этой долине разделена между франками и мусульманами. Существует граница, известная, как "граница разделения". Они делят урожай поровну, и животные их перемешаны между собой, но между ними не возникает из-за этого никакой несправедливости".

В известном отрывке из сочинения Ибн Джубайра говорится о добрых отношениях между франками и находящимися под их владычеством мусульманами в районе между Тибнином и Акрой. Его стоит подробно процитировать:

"Наш путь пролегал среди бесконечных ферм и аккуратных поселений, обитателями которых были исключительно мусульмане, которые спокойно жили вместе с франками. Да защитит нас Бог от такого соблазна! Они отдают половину урожая франкам во время жатвы, а также платят подушный налог в размере одного динара и пяти киратов с каждого человека. Помимо этого в их жизнь никто не вмешивается, за исключением легкого налога на фрукты с деревьев. Дома и все их имущество отданы в полное их распоряжение. Все прибрежные города, захваченные франками, управляются подобным же образом, а также все их сельские районы, деревни и фермы, принадлежащие мусульманам".

Ибн Джубайр дальше рассуждает о том, что весьма прискорбно, когда с этими мусульманами, которые находятся под властью франков, обращаются лучше, чем с теми, которыми правят их же единоверцы:

"Они видят, как отличается от их тихой и спокойной жизни жизнь их братьев в мусульманских областях под [мусульманским] правлением. Это одно из несчастий, поразивших мусульман. Мусульманская община скорбит о несправедливости землевладельца-единоверца, и рукоплещет поведению своего противника и врага, франкского землевладельца, и привыкает к его справедливости".

Согласно Ибн Джубайру, в том же районе около Акры франки назначили старосту-мусульманина, чтобы присматривать за работниками-мусульманами.

Другой отрывок, на этот раз из Имад ад-дина ал-Исфахани, подтверждает точку зрения Ибн Джубайра, которого иначе можно было бы критиковать за поверхностный взгляд "туриста":

"Что касается Набулуса, то жители его деревень и большинство его насления были мусульманами и были нанизаны на одну нить, как народ, подневольный франкам (то есть жили под властью франков), которые ежегодно собирали с них налог и не изменяли ни их законы, ни веру".

Это позволяет полагать, что франки взимали с мусульманских подданных некий аналог мусульманского подушного налога (джизйа).

Франкское правосудие

В этой связи Усама рассказывает две истории. Первая - о схватке в Набулусе между двумя франками, здоровым молодым кузнецом и волевым стариком. Это был кровавый и затяжной поединок, за которым наблюдал правитель города и люди, стоявшие кругом. В конце концов старик был убит, его тело оттащили в сторону и повесили. Усама заключает с кривой усмешкой:

"Этот случай демонстрирует правосудие и судебные решения, какие существуют у франков - да проклянет их Господь!"

Вторая история Усамы касается франкского испытания водой. Жертвой был мусульманин, обвиненный вместе с матерью в убийстве франкских паломников:

"Они поставили огромную бочку, наполнили ее водой и укрепили над ней деревянную перекладину. Потом связали руки человеку, обвиненному в этом деле, обвязали веревкой плечи и бросили его в бочку. Они считали, что если он не виновен, то погрузится в воду, и они вытащат его с помощью веревки, чтобы он не умер в воде, а в случае, если он виновен, он не сможет утонуть. Этот человек изо всех сил старался погрузиться в воду, когда они бросили его в бочку, но это ему не удалось. Так что ему пришлось подчиниться вынесенному ему приговору - да проклянет их Господь! Они проткнули ему глаза раскаленным докрасна шилом".

ПУТЕШЕСТВИЯ

Путешествия в Средние века были сложными, опасными и медленными. Несмотря на это, путешествовали много: по делам управления, военным, коммерческим, делам благочестия и в поисках знаний. Согласно проведенному Гойтейном анализу документов из Генизы - собрания средневековых документов, найденных в Фустате (Старый Каир), люди предпочитали путешествовать по воде, а не по земле, даже на короткие расстояния.

Мусульманские источники не скрывают того факта, что христианские путешественники нередко погибали от рук мусульман. Франкские суда с паломниками или паломники-франки, путешествующие сушей (худжжадж ал-афрандж), не всегда достигали места назначения.

Ибн Муйассар упоминает о том, как была перебита целая группа паломников недалеко от Триполи в 546/1151 г.

В 551/1157 г. суда, везущие паломников-христиан, потерпели кораблекрушение в порту Александрии: паломников взяли в плен и отправили в Каир. Из соображений безопасности во время сухопутных путешествий присоединялись к каравану, что становилось особенно важным в зимние месяцы, когда плавать по морю было невозможно. Сухопутные путешествия были особенно медленными, дорогими и рискованными. Колесный транспорт использовался крайне редко.698

Сухопутные путешествия облегчались обширной сетью караван-сараев (называвшихся также хан), где путник, купец или паломник мог остановиться под одной крышей со своим верховым животным и своим имуществом. Повествование Ибн Джубайра пестрит упоминаниями о ханах, где он останавливался во время своего путешествия.

Ханы, расположенные в отдаленных местах, были уязвимы для нападений, поэтому их приходилось укреплять. Одним из таких мест был Туркменский хан в Бакидине в Сирии, к югу от Алеппо. Как замечает Ибн Джубайр,

"ханы на этой дороге своей неприступностью и укреплениями похожи на крепости. Двери их из железа и предельно крепки".

Ханы были не только хорошо защищены. Ибн Джубайр описывает Султанский хан на дороге из Хомса в Дамаск: в нем была

"вода, текущая по подземным трубам к фонтану в центре".

Однако существовали очевидные опасности. Вполне обычным делом было подвергнуться нападению разбойников с большой дороги. Усама описывает, как он оберегал доверенные ему деньги. Когда караван останавливался, он клал тюки, где были деньги, на середину коврика, оборачивал тюки свободными краями, расстилал еще один коврик сверху и спал на своих мешках.

Опасность представляли и продажные чиновники, особенно в Верхнем Египте, о чем повествует Ибн Джубайр. Он горько жалуется на унижения, которые испытывают паломники, направляющиеся в Мекку, такие же, как он сам:

"Остановить судно и обыскать его, шарить в одежде купцов в поисках дирхемов и динаров, которые они могут спрятать под мышками или на груди, - омерзительно слышать об этом и стыдно рассказывать... Среди этих сборщиков налогов в стыде и унижении стоят паломники. Не было свертка или мешка, в который они не запустили бы свои проклятые палки".

В XII в. для людей из мусульманских государств было привычным путешествовать на генуэзских, пизанских и других европейских судах, как свидетельствуют документы из Генизы. Однако неясно, всегда ли было возможно разместить мусульман отдельно от христиан во время морских путешествий. Совершенно точно, что нет никаких упоминаний о подобном размещении в тот раз, когда Ибн Джубайр отправился в путь из Испании на восток в 578/1183 г. Однако о путешествии назад он специально отмечает:

"Мусульмане получили места отдельно от франков".

Путешествующий по морю целиком и полностью зависел от ветра. Если ветра не было, судно могло задержаться надолго, как приключилось с Ибн Джубайром на корабле в Акре. В раджабе 580/октябре 1184 г. ему пришлось двенадцать дней дожидаться попутного ветра, чтобы отплыть на запад:

"Путешественники, направлявшиеся в Магриб, на Сицилию или в земли Рума (Византии), дожидались восточного ветра в эти два сезона, как могли бы дожидаться [исполнения] благородного обета".

Позже, после долгой борьбы корабля с волнами в океане, он рассуждает:

"Все [виды] путешествий имеют свой [подходящий] сезон, и морские путешествия следует предпринимать в благоприятное время [года] и в общепризнанный период".

Ветер с запада мог сорвать путешествие на запад. Хотя судно, на котором путешествовал Ибн Джубайр, лишилось половины мачт и закрепленных на них парусов, благодаря искусству генуэзских моряков ситуация была исправлена. Чуть позже, когда море сделалось "как дворец из гладкого стекла", судно попало в штиль.

На кораблях возились самые разнообразные съестные припасы, чтобы продавать их пассажирам, если опыт Ибн Джубайра типичен. Он упоминает гранаты, айву, дыни, груши, каштаны, грецкие орехи, нут, кормовые бобы, лук, чеснок, инжир, сыр и рыбу. К этому добавлялись и свежие продукты, такие как хлеб, мясо и растительное масло. Все это поставлялось местными жителями на корабли, когда те заходили на острова или на материк. Однако во время длительного морского путешествия запас провианта неизбежно иссякал; большинство путешественников брали с собой запас продуктов на пятнадцать или двадцать дней.806

ПРИСВОЕНИЕ КУЛЬТОВЫХ СООРУЖЕНИЙ ПРОТИВНИКА

Со времен исламских завоеваний VII столетия мусульмане при случае использовали для своих религиозных обрядов уже существующие места христианского поклонения либо строили новые сооружения на местах, которые почитались в качестве священных другими религиями. В период Крестовых походов и франки, и мусульмане, как правило, стремились сохранять религиозные функции культовых сооружений, когда отнимали их у противника, и уважали их святость, хотя и приспосабливали к обрядам собственной веры.

Как франки обращались с мусульманскими архитектурными памятниками

Несмотря на изначальные зверства франков, их животные качества, осужденные в мусульманских источниках, считавших, что Купол Скалы "осквернен", само здание не было повреждено и надписи не были уничтожены. В ранний период крестоносной оккупации то же самое повторялось и за пределами Иерусалима. Например, Зеленая мечеть в Аскалоне стала церковью Св. Девы Марии Зеленой (Sancta Maria Viridis). Как печально сокрушается Ибн Джубайр по поводу Акры:

"Мечети превратились в церкви, а минареты - в колокольни".

И все-таки важно подчеркнуть, что, несмотря на ощущение публичного поругания и унижения ислама, некоторые мусульманские наблюдатели все же смогли отметить, что франки иногда вели себя по отношению к мусульманским религиозным памятникам с похвальной сдержанностью. Так, например, ал-Харави упоминает, что в мечети ал-Акса михраб второго халифа Омара франки не тронули. Далее он говорит о надписи на потолке мечети в честь фатимидского халифа аз-Захира, датированной 426/1035 г.:

"Вся надпись целиком, как золотой мозаичный лиственный орнамент, так и стихи из Корана и имена халифов над дверями, остались не поврежденными франками".

Согласно ал-Харави, франки также не тронули михраб Омара в Вифлееме.

Когда люди Саладина вошли в Купол Скалы в 1187 г., они обнаружили, что алтарь отгорожен красивой железной решеткой. Некоторые повреждения, однако, причинили христианские паломники, которые откалывали небольшие кусочки Скалы, чтобы взять их домой как священные сувениры.

На основании этих деталей можно высказать предположение, что франки, похоже, предпочитали устанавливать хорошо заметные символы христианского господства на главные мусульманские памятники - крест на Купол Скалы, изображения Христа и тому подобное, - а не переделывать базовую структуру этих зданий.

Иногда христиане могли получать финансовую выгоду от использования мусульманских религиозных памятников. Имад ад-дин упоминает под 583/1187-1188 г., что в Себастиййи (Сивасе) гробница Закариййи (Захарии), отца Иоанна Крестителя, была превращена священниками в церковь:

"Это было их почитаемое место для поклонения и священная усыпальница. Они покрыли ее завесами и украсили серебром и золотом. Они установили определенное время для посетителей, и там жила община монахов. Только тем, у кого был с собой ценный подарок, разрешалось посещать гробницу".

Отношение мусульман к христианским религиозным сооружениям

Процесс присвоения действовал в обоих направлениях. Очевидно, что мусульмане не испытывали никаких сомнений религиозного плана, забирая то, что раньше было религиозными строениями крестоносцев, и освящая их для исламских целей. О раннем случае превращения церквей в мусульманские религиозные здания в Алеппо в 518/1124-1125 г. сообщается местным хронистом Ибн ал-Адимом.

Несмотря на негодование на франкские набеги на земли Алеппо, мусульмане сохранили эти церкви как религиозные памятники, превратив часть из них в мечети, а остальные, несколько позже, в религиозные учебные заведения.

Еще один пример - ал-Мадраса ас-Салахиййа в Иерусалиме, учебное заведение, основанное Саладином в 588/1192 г. (как указывает сохранившаяся надпись над дверью) для обучения мусульманскому праву согласно шафиитскому мазхабу. Ибн Шаддад был назначен туда первым шейхом. Во времена крестоносцев это была прекрасная церковь Св. Анны в романском стиле, и потребовались лишь незначительные архитектурные изменения, чтобы превратить ее в медресе.

Саладин также передал патриарший дворец суфиям и сделал большое пожертвование (вакф) на его содержание. Церковь, принадлежавшая ранее госпитальерам, была превращена в больницу. Для нее были выделены деньги, и туда были привезены редкие лекарства.

Франкские церкви, построенные в Леванте, по оформлению и украшениям были исключительно западными. Право же, они не казались бы неуместными в Европе. Несмотря на их чужеродность в мусульманском окружении, некоторые из них были переделаны в мечети, например, в Рамле, Хеброне и Тартусе.

Остатки франкского собора в Триполи теперь являются частью главной городской мечети, которая может похвалиться приземистой прямоугольной четырехэтажной башней, украшенной двойными и тройными арками, проемами, обрамленными колоннами, и консолями - непривычное зрелище для мусульманского городского ландшафта.

Большая мечеть в Бейруте - яркий пример романской архитектуры, ранее была соборной церковью Св. Иоанна Крестителя.

Еще один интересный пример прямого использования бывшего архитектурного сооружения крестоносцев для исламских целей - наружная часть часовни Отдыха Христова, выходящая на ал-Харам аш-Шариф. Она стала гробницей курдского эмира аййубидского периода и с тех пор известна как гробница (мадфан) шейха Дарбаса ал-Курди ал-Хаккари, умершего где-то в начале XIII столетия. Особая святость этого места для христиан - говорят, именно там Иисус отдыхал после пленения в Гефсиманском саду - не воспрепятствовала его последующему использованию в качестве места мусульманского захоронения.

Следует отметить, что подобная судьба ожидала и некоторые из церквей крестоносцев за пределами Иерусалима, которые были превращены в мусульманские памятники. Типичный пример - церковь крестоносцев в Газе. Теперь это Большая мечеть.

СЛУЧАИ ОБРАЩЕНИЯ В ДРУГУЮ ВЕРУ МУСУЛЬМАН И ФРАНКОВ

В мусульманских источниках время от времени сообщается о случаях смены вероисповедания крестоносцами и мусульманами, хотя подобные вещи должны были происходить часто как результат крайностей войны и борьбы за выживание. Как долго длились такие обращения, в источниках обычно не обсуждается. Ибн ал-Асир упоминает одного отступника-мусульманина, бывшего управляющим (раис) города Саруджа в 502/1108-1109 г.:

"Управляющим Саруджа был мусульманин, отступивший от своей веры. Сторонники Джавали услышали, как он порочит ислам, и избили его. Затем из-за него произошел спор между ними и франками. Об этом сообщили графу [Балдуину], и он сказал: "Такой [человек] не подходит ни нам, ни мусульманам". Так что они его убили".

Ибн Джубайр доходит до высшей точки возмущения в своей обличительной речи против бывшего магрибинского пленника, работавшего у сирийского купца:

"С одним из караванов своего хозяина он пришел в Акру, где смешался с христианами и перенял многое из их характера. Дьявол все сильнее соблазнял и подстрекал его, пока он не отрекся от мусульманской веры, не стал неверным и не сделался христианином".

Однако самое худшее было впереди:

"Мы направились в Акру, но получили о нем известия. Он был окрещен и стал нечистым, надел пояс монаха и тем самым приближает к себе пламя преисподней".

Усама рассказывает историю человека по имени Али Абд б. Аби-р-Райда, попавшего в руки франка по имени Теофил, правителя Кафартаба. Служа новому хозяину, Али предводительствовал франкам в боях против мусульман. Его жена, которая была с ним в Кафартабе, протестовала против такого поведения, но все было напрасно. Тогда она тайно договорилась с одним из своих родственников, который был в доме, и ночью они вдвоем убили ее мужа. Она вместе со своими пожитками бежала в Шайзар и там сказала:

"Я была в гневе из-за того, что этот неверный сотворил против мусульман".

Из этой истории непонятно, перешел ли Али в христианство, но похоже, что это было именно так.

Мы уже упоминали молодую пленную франкскую женщину, вышедшую замуж за Малика б. Салима, правителя Калат Джабара. Она родила Малику сына по имени Бадран, впоследствии ставшего преемником своего отца. К тому времени его мать бежала из замка с помощью веревки и отправилась во франкский Сарудж,

"там она вышла замуж за франка-башмачника, в то время как сын ее был правителем Калат Джабара".

В начале этой истории Усама говорит, что

"франки - да проклянет их Господь! - это проклятая раса, члены которой не сближаются ни с кем, кроме своего рода-племени".

Усама приводит другой пример стойкости христианской веры. Он рассказывает историю молодого пленника-франка,

"принявшего ислам, и его обращение было искренним, если судить по тому, как он молился и постился".

Он научился у камнереза искусству обрабатывать мрамор, а отец Усамы женил его на благочестивой молодой мусульманке, причем отец Усамы оплатил их свадьбу.

Через несколько лет, после рождения двух сыновей, муж забрал их, их мать и все свое имущество и ушел к франкам в Афамийу:

"Он и его дети стали христианами после того, как исповедовали ислам и молились. Да очистит Господь мир от таких людей!"

Позднее, после битвы при Хиттине, представитель Саладина в Дамаске убил там тамплиеров и госпитальеров, но

"только тех из них, кто после предложения перейти в ислам отказался стать мусульманином".

Имад ад-дин комментирует это:

"Лишь несколько человек искренне обратились в ислам и были тверды в этой вере".

Во время осады Сафада Бейбарсом в 664/1266 г. султан пощадил всего двух пленников:

"Один из них был тем, кто вел переговоры. Он хотел остаться с султаном и принял ислам".

Согласно Ибн ал-Фурату, это был тамплиер, которого называли "брат Леон".

Притворное желание принять крещение было использовано Бейбарсом как хитрость, чтобы убить Эдуарда I Английского. Бейбарс обратился к услугам Ибн Шавара, управлявшего Рамлой. Ибн Шавар вступил в контакт с Эдуардом, заявил, что хочет креститься и пообещал, что будет присылать к нему и других мусульман, чтобы они приняли крещение. Эдуард принял на службу одного из посланников Ибн Шавара, якобы перешедшего в христианство. Этот человек и совершил неудачную попытку убить Эдуарда.

СВОБОДА БОГОСЛУЖЕНИЯ

Мусульмане под властью франков

Свидетельства источников по этому важному вопросу очень отрывочны. Дийа ад-дин сообщает, что во время правления франков мусульмане деревни Джаммаил в окрестностях Набулуса совершали пятничную молитву и пятничная проповедь Схутба там также читалась.

Очень полезны свидетельства Усамы, касающиеся ситуации в Иерусалимском королевстве. В одной из своих знаменитых историй он посещает мечеть ал-Акса, занятую в тот период тамплиерами. Рядом с ней находилась небольшая мечеть (масджид), которую франки превратили в церковь. Усама пишет следующее:

"Когда я заходил в мечеть ал-Акса, в которой находились тамплиеры, бывшие моими друзьями, они освобождали ту маленькую мечеть, чтобы я мог в ней помолиться".

Но из этого свидетельства не следует, что все мусульмане могли молиться рядом с мечетью ал-Акса. Напротив, Усама, похоже, намекает на то, что его друзья-тамплиеры предоставляли ему особую привилегию. Возможно, эта привилегия распространялась и на других представителей мусульманского рыцарского класса.

Ибн Джубайр превозносит христиан, живущих вокруг горы Ливан, за их отношение к мусульманским отшельникам: им приносили пищу и относились к ним по-доброму.

"И если христиане так относятся к противникам их религии, то что же ты скажешь об отношении мусульман друг к другу?"

В Акре, занятой крестоносцами, сообщает Ибн Джубайр, франки выделили часть главной мечети для мусульманских богослужений:

"Господь сохранил одну часть главной мечети неоскверненной, оставив в руках мусульман маленькую мечеть, где иноземцы могут собираться для вознесения обязательных молитв. Рядом с михрабом есть гробница пророка Салиха - да благословит и сохранит Господь его и всех пророков! Бог оберегает эту часть (мечети) от осквернения неверующими через благословение, лежащее на этой святой гробнице".

Ибн Джубайр упоминает, что во время его посещения Тира он отдыхал "в одной из мечетей, оставшихся в руках мусульман". Отсюда можно предположить, что мусульманам не всегда разрешалось сохранять мечети в своих руках или продолжать в них молиться, но некоторые были оставлены для использования мусульманами.

Иногда религиозные памятники могли использоваться и для христианских, и для мусульманских богослужений. Ибн Джубайр приводит пример Айн ал-Бакар к востоку от Акры и восхваляет то, что сделали там крестоносцы:

"Над ним [источником] стоит мечеть, от которой в прежнем состоянии остался только михраб, к востоку от которого франки построили свой собственный михраб. Мусульмане и неверные собираются там, одни поворачиваются в сторону своего места поклонения, другие - своего. В руках христиан его святость поддерживается, и Господь сохранил в нем место для молитвы мусульман".

Свобода богослужений была очень важным условием позорного возвращения Иерусалима франкам в 626/1228-1229 г. В соглашении был гарантирован свободный доступ к священным памятникам ислама и совершение богослужений в них:

"Харам, Купол Скалы и мечеть ал-Акса, расположенные там, тоже остаются за мусульманами, и франкам запрещено входить в них кроме как в качестве посетителей, в то время как смотрителями будут мусульмане. Все мусульманские обычаи, включая призыв на молитву и сами молитвы, будут и дальше соблюдаться в этом священном месте".

Разрушение религиозных памятников

Ввполне понятно, что иногда чувство гнева и желание отомстить могли возобладать над иными соображениями. Скорее удивительным является то, что большинство религиозных зданий не были разрушены за время долгой конфронтации между франками и мусульманами. Но обе стороны конфликта, случалось, становились виновными в подобных действиях.

Ключевым моментом можно назвать разрушение ал-Хакимом церкви Гроба Господня - анормальный и постыдный поступок, который попытался исправить его преемник аз-Захир, дав согласие на восстановление памятника. Хотя франки убивали в 492/1099 г. жителей Иерусалима, и мусульман, и евреев, хотя они разграбили все, что можно было вынести из Купола Скалы и мечети ал-Акса, они не разрушили сами здания. Возможно, из уважения к Священному городу и его хараму, а также потому, что они смогли понять миссионерскую ценность этих памятников, приспособленных для христианских нужд. Тем не менее, некоторые мусульманские источники сообщают без комментариев, что франки сожгли дотла синагогу в Иерусалиме вместе с находящимися в ней евреями и что они сожгли и другие знаменитые святыни.

Сообщается о подобных разрушительных актах и со стороны мусульман. В 517/1123-1124 г. пылкий артукидский эмир Балак разрушил христианские храмы в Харт-перте как акт возмездия за мятеж пленников-франков.

В месяце джумада I 584/июле 1188 г. Саладин разрушил церковь в Тартусе (Тортозе), которая была "одним из самых больших сооружений подобного рода".

В 587/1191 г. он стер с лица земли церковь в Лидде. Биографы Саладина благоразумно накинули покров на эту информацию, но ал-Макризи, живший в более "фанатичное" время, не испытывал никаких комплексов, упоминая об этом в том же духе, в каком рассказывал о подобных действиях Бейбарса.

Аййубидский период оказался свидетелем ужасного разрушения в Иерусалиме: хорезмийцы -номинально, мусульмане - разграбили Иерусалим в 642/1244-1245 г., многое разрушив в церкви Гроба Господня и ограбив могилы христиан.

В 661/1263 г. Бейбарс лично взял на себя инициативу, приказав разрушить до основания церковь Благовещения в Назарете. Церковь была разрушена столь тщательно, что теперь установить ее первоначальный план можно только с помощью археологических раскопок. Пять романских капителей, возможно, самых красивых скульптурных сооружений Палестины времен франкской оккупации, уцелели. Их рельефы изображают сцены из жизни святых апостолов. Возможно, именно эти изображения человеческих фигур в религиозном контексте и разгневали Бейбарса, подвигнув его на разрушение церкви. Сообщается, что он знал о значении церкви для христиан:

"Самое известное из их святых мест, откуда, с их точки зрения, и произошла христианская религия".

В 666/1267-1268 г. Бейбарс также разрушил церкви в ал-Хадасе.844
КУЛЬТУРНЫЙ ОБМЕН МЕЖДУ МУСУЛЬМАНАМИ И ЕВРОПЕЙЦАМИ: СВИДЕТЕЛЬСТВА МУСУЛЬМАНСКОГО ИСКУССТВА И АРХИТЕКТУРЫ

При изучении взаимоотношений мусульман и крестоносцев в области искусства весьма сложно определить направление художественного влияния и установить, был ли какой-то конкретный мотив или стиль заимствованы в интересующий нас период или данный архитектурный элемент был повторно использован при строительстве в более позднее время. Поэтому важно указать с самого начала, что хотя данная книга и сфокусирована на мусульманской точке зрения на Крестовые походы, но такой подход не может быть в полной мере применен к сфере искусства, поскольку там не всегда можно определенно сказать, что именно мусульмане заимствовали у крестоносцев, а что - крестоносцы у мусульман. Как бы то ни было, некоторые интересные соображения относительно культурных заимствований и того, как и почему они происходили, могут быть высказаны на основании анализа сохранившихся художественных и архитектурных материалов эпохи Крестовых походов.

Как уже упоминалось, большинство архитектурных достижений крестоносцев лежит в области строительства крепостей и церквей, так что материальные свидетельства присутствия крестоносцев в Леванте должны были сразу бросаться в глаза. Они строили мощные замки и укрепляли уже существующие города. Они принесли с собой глубокое знание военной технологии и искусство каменной кладки. Кроме того, они построили многочисленные церкви как в самом Иерусалиме, так и за его пределами.

Архитектура

Сложно определить влияние крестоносцев на строительную деятельность мусульман. Можно было бы ожидать, что в качестве реакции на атаки крестоносцев и создание сети франкских замков и укреплений мусульмане ответят строительством подобных сооружений, чтобы защитить себя. Этот аспект будет подробно рассмотрен в главе 7.

В этом разделе мы остановимся на другом вопросе: "заимствовали" ли крестоносцы и мусульмане друг у друга архитектурные элементы религиозных сооружений.

Однако предварительно необходимо сделать несколько важных предупреждений.

Это, возможно, не слишком надежное дело - пытаться определить кросскультурные взаимодействия на основании тех материалов, которым посчастливилось дожить до сегодняшнего дня. XII и XIII в. были свидетелями длительных войн и целого ряда серьезных землетрясений, особенно в 1157 и 1170 гг., а имеющий первостепенное значение город Иерусалим был разграблен хорезмийцами, так что многие важные свидетельства были уничтожены.

Также важно подчеркнуть, что сложно определить как направление, так и хронологию архитектурных заимствований между двумя традициями. Вполне очевидно, что местом встречи для взаимного художественного оплодотворения в эпоху Крестовых походов был, в первую очередь, сам город Иерусалим, в период между 1099 и 1291 гг. поочередно удерживаемый франками и мусульманами. Свидетельства художественного взаимовлияния, однако, достаточно редки, поскольку большая часть Иерусалима времен Аййубидов не сохранилась.

Повторное использование архитектурного декора зданий крестоносцев в памятниках мусульманской архитектуры

Это было вполне обычной практикой - использование фрагментов зданий крестоносцев в мусульманских архитектурных ансамблях. Нередко сложно установить, что именно относится к крестоносцам, а что является работой мусульман, что является творением мастеров-крестоносцев и осталось на своем первоначальном месте, а что подверглось переделке. Но что очевидно, так это то, что мусульманские каменщики не гнушались использовать фрагменты зданий крестоносцев при строительстве исламских религиозных сооружений. И они, вероятно, руководствовались целым рядом соображений, поступая подобным образом.

В мечети ал-Акса, например, в число элементов, повторно использованных при строительстве арок фасада, входит и лепной орнамент, взятый из архитектурных сооружений, построенных крестоносцами в XII в.740 Одна из надписей этого портика гласит, что фасад галереи построен аййубидским эмиром ал-Муаззамом Исой в 609/1217-1218 г.

Портал здания, известного как Куббат ал-мирадж и расположенного на верхней площадке Храмовой горы, датирующийся 592/1200-1201 г., сильно напоминает часовню Вознесения на Оливковой горе; кроме того, мусульманский памятник включает в себя целый ряд "архитектурных трофеев", взятых из зданий крестоносцев.742

К другим примерам повторного использования элементов архитектурного декора зданий крестоносцев в мусульманских памятниках относится верхняя часть ворот Баб ас-силсила, где паруса сводов, вероятно, являются аййубидской переделкой франкских архитектурных элементов (датированы Бургойном между 1187 и 1199 гг.), а также основанная аййубидским правителем ал-Муаззамом Исой грамматическая школа - ал-Мадраса ан-Нахвиййа, фасад которой сделан в смешанном стиле с использованием архитектурных элементов зданий крестоносцев.

Что толкало мусульманских мастеров использовать архитектурные элементы сооружений крестоносцев при строительстве новых мусульманских памятников и включать подобные детали в уже существующие здания? Для этого было немало практических причин.849

Пленные крестоносцы, имевшие строительные навыки, могли быть использованы для работ по сооружению новых мусульманских объектов.

Материалы разрушенных зданий могли быть использованы при строительстве новых, возводимых неподалеку, что позволяло экономить средства. Это было особенно характерно для тех случаев, когда архитектурные детали были украшены резным растительным или абстрактным орнаментом, который не оскорблял чувства мусульман.

Эстетические соображения также могли играть роль в отборе "архитектурных трофеев" для включения в мусульманские комплексы. Но несомненно то, что у торжествующих завоевателей-мусульман прежде всего было желание показать трофеи, демонстрирующие их победу.

Ключевой момент наступил в 1291 г. Прекрасный портал церкви в Сен-Жан дАкр в 1291 г. был привезен из Акры и включен в состав мечети ан-Насира в Каире. Это не было заимствование архитектурного элемента только потому, что зодчему, строителю или заказчику он понравился. Пропагандистская ценность портала была громадной. Поэтому прекрасный и транспортабельный артефакт был вывезен, дабы быть выставленным в центре Мамлюкской империи в качестве постоянного напоминания о славной победе, окончательном поражении крестоносцев в Леванте и неизбежной победе ислама над христианством.

Свидетельства архитектуры Нур ад-дина

Античные дискосы744 были использованы для украшения сирийских мечетей. Один такой дискос был объектом всеобщего восхищения в ханафитской ал-Мадраса ал-Халавшша в Халебе (бывший христианский собор). Ибн аш-Шихна, цитируя Ибн ал-Адима, сообщает:

"В ал-Мадраса ал-Халавиййа показывают алтарь, на котором христиане приносили жертву, сделанный из царского прозрачного мрамора, камня удивительной красоты. Когда свеча находится под ним, то можно видеть, как пламя просвечивает сквозь него. Нам сказали, что Hyp ад-дин привез его из Апамеи в 544 г.".

Ибн аш-Шихна упоминает также, что сигмообразный жертвенный стол был украшен резной греческой надписью, которая, возможно, включала в себя имя Диоклетина (Герцфельд отмечает, что это "хороший пример средневекового источниковедческого анализа", выводы которого соответствуют действительности).

Публичное демонстрирование этого дискоса в ал-Мадраса ал-Халавиййа объясняет причины, по которым мусульманские завоеватели и религиозные лидеры, такие как Hyp ад-дин, стремились использовать объекты, которые прежде относились к христианскому культу. Вполне понятно, что это был к тому же и артефакт потрясающей красоты. Его способность пропускать свет очень хорошо вписывалась в контекст мусульманского культа, в котором Божественный свет является важным символом, олицетворяемым светильниками и окнами мечети. В самом Коране в аяте о Свете говорится: "Бог есть Свет небес и земли".

Таким образом, этот дискос был не только постоянным и ярким напоминанием о победе ислама над христианством, но в своем новом окружении он приобрел определенно мусульманское содержание.

Аййубидская художественная работа по металлу с христианскими изображениями

Сохранились неоспоримые доказательства того, что христианские рыцари и представители торгового класса приобрели вкус к ближневосточным предметам роскоши. Судя по фрагментам глазурованной керамики и дорогих, украшенных эмалями стеклянных кубков, которые были найдены при раскопках поселений крестоносцев, внутреннее убранство их домов должно было быть роскошным.

Аййубидский период ознаменован созданием множества прекрасных мусульманских произведений прикладного искусства - посеребренные изнутри бронзовые изделия, керамика и изразцы с подглазурной росписью, стеклянная посуда с росписью цветными эмалями. Этот расцвет прикладного искусства во многом был обусловлен утонченным вкусом и финансовой поддержкой со стороны тюркских и курдских правителей, которые заказывали подобные изделия и чьи имена - такие как тюркский атабек Бадр ад-дин ЛуЛу и аййубидский султан ал-Малик ас-Салих Наджм ад-дин Аййуб - присутствуют на этих изделиях. Дошедшие до нас артефакты свидетельствуют о вкусах не только мусульманских высших классов, но и, что важно отметить, христианской знати тоже, как восточной, так и франкской.

Заслуживает внимания и тот факт, что хотя христианские образы иногда встречаются в мусульманском изобразительном искусстве в период до Крестовых походов, но именно в XIII в. они становятся заметным элементом мусульманского декоративного репертуара. Баер изучил восемнадцать сохранившихся инкрустированных бронзовых изделий аййубидского периода очень тонкой работы и показал, что христианские темы и мотивы были восприняты и широко использовались мусульманскими ремесленниками Сирии в XIII в. На этих изделиях, наряду с традиционными мусульманскими сюжетами, такими как стандартный цикл княжеских развлечений, запечатлены сцены из Евангелия, образы Мадонны с Младенцем, а на бордюрах изображены христианские святые и духовные лица. Это распространение христианских мотивов в мусульманском искусстве было беспрецедентным.

Среди различных вопросов, связанных с этими артефактами, включавшими курильницы для ладана, подносы, ларцы, кувшины, канделябры, наиболее важным в контексте данной главы является следующий: почему все это было создано в мусульманском обществе именно в XIII в.?

Особенно интересным примером является большая походная фляга, чей декор тонкой работы включает в себя множество изобразительных элементов, в которых доминируют христианские сюжеты. На лицевой стороне изображены сидящие на троне Святая Дева Мария и Младенец, окруженные тремя панелями со сценами из жизни Иисуса. Баер описывает их как поразительно немусульманские, вдохновленные византийскими образцами.

Однако, в соответствии с традициями мусульманского декоративно-прикладного искусства, христианские сцены разделены круглыми медальонами с изображениями птиц и фантастических существ. Две полосы с куфическими надписями содержат традиционные формулы благопожелания. Хотя и существуют многочисленные сирийские христианские, коптские и византийские образцы для большей части иконографии этих бронзовых изделий, другие изобразительные элементы - такие как мусульманский образ светского правителя - также играют заметную роль в некоторых сценах.

Баер предполагает, что некоторые бронзовые изделия, на которых выгравированы христианские изображения, являются символами политической власти. Однако другие предметы, украшенные почти исключительно сюжетами и фигурами, которые мало что значили для мусульман, вполне вероятно, отражают вкусы обосновавшейся в Сирии и Палестине крестоносной знати, которая, подобно норманнам в Сицилии, вполне могла питать любовь к окружавшему их мусульманскому искусству. К таким бронзовым изделиям относится и фляга из галереи Фрир в Вашингтоне, и поднос из Санкт-Петербурга. Это предметы роскоши, и они вполне могли быть изготовлены для состоятельных крестоносцев, которые для украшения своих домов предпочитали прибегать к услугам местных ремесленников, перенимая у своих мусульманских собратьев некоторые элементы их изысканной и пышной жизни. И не имело никакого значения, что заказчики-крестоносцы, возможно, были не способны прочитать арабские надписи, которые украшали металлические изделия, сделанные и приобретенные в Леванте.

Хранящийся в Париже канделябр, подписанный именем мастера Дауда ибн Саламы ал-Маусили и украшенный христианскими религиозными сценами, равно как и другие аналогичные артефакты, судя по всему, был сделан ремесленником-мусульманином для нужд крестоносцев. Такие объекты, вероятно, ценились за их "экзотический" вид точно так же, как восточные ковры ценятся сегодня своими западными владельцами.

Мусульманские и христианские правители обменивались дорогими подарками, что было частью политической жизни. Нет никакого сомнения, что бронзовые изделия, подаренные или купленные рыцарской аристократией, им нравились; точно так же, как подаренные экзотические животные (такие как жирафы и слоны), хитроумные механические приспособления и восточные ткани приятно ласкали их вкус. Что касается бронзовых изделий, то они были переносными и могли быть выставлены в роскошно обставленных домах рыцарей-крестоносцев в Леванте или привезены обратно в Европу как напоминание о пребывании в Святой земле. Чем более экзотическим был артефакт, тем лучше, поскольку, кроме своих вполне очевидных христианских аллюзий, эти изделия угождали средневековому западному увлечению чудесами Востока.

Хорошо известно, что арабские надписи присутствуют на многих средневековых европейских произведениях искусства, причем их владельцы часто не имели ни малейшего представления о том, что надписи содержат исламские религиозно-политические формулы.

Оценивая значение этих бронзовых изделий, можно утверждать, что они были сделаны в короткий промежуток времени в ХIII в. как для мусульман, так и для крестоносцев. Баер делает вывод, что для мусульман, владевших некоторыми из этих вещей, изображенные на них христианские сцены и фигуры служили напоминанием о превосходстве мусульман над христианами.

Рыцарская знать, в свою очередь, восхищалась этими изделиями и приобретала их из-за изысканного оформления и экзотического внешнего вида, включавшего и арабские надписи.

Этот анализ небольшой группы бронзовых артефактов, далеких от того, чтобы быть излишне сложными и таинственными, проливает неожиданный дополнительный свет на взаимодействие мусульман и крестоносцев на уровне повседневного общения в аййубидской Сирии. Крестоносцы вполне комфортно чувствовали себя в Леванте в тот период, когда они стали составным элементом политической ближневосточной жизни. Искусство этой эпохи ясно свидетельствует, что крестоносцы разделяли художественные вкусы мусульман и что мусульманские ремесленники "адаптировали" свои изделия, чтобы угодить клиентам-рыцарям.

ДОЛГОСРОЧНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ КОНТАКТОВ КРЕСТОНОСЦЕВ И МУСУЛЬМАН

Ученые полагают, что существовало два основных результата воздействия крестоносцев на мусульманский мир:

во-первых, открытие или, по крайней мере, значительный рост торговли между Востоком и Западом,

во-вторых, усиление дискриминации восточных христиан со стороны мусульман.

"Реальная политика": дипломатия и торговля между мусульманами и франками

Несмотря на идеологическое размежевание, отделявшее мусульман от крестоносцев, и усиление джихада, особенно в период 1099-1291 гг., обе стороны понимали необходимость периодических передышек между войнами, чтобы защитить свое имущество и землю, а также - вероятно, это было еще более важным фактором - чтобы способствовать путешествиям и торговле.

Книга Кёлера, основанная на тщательном изучении источников, является важным вкладом в наше понимание того modus vivendi, который сложился между мусульманами и франками. Изучив случаи сотрудничества между обеими сторонами, особенно в первой половине XII в., Кёлер показал, что было подписано множество контрактов и договоров, а это дает возможность предположить, что на практике мирное сосуществование и компромисс часто оказывались предпочтительнее конфронтации и войн. Подобные соглашения нередко бывали межконфессиональными - мусульмане и франки действовали заодно против других мусульман и франков - и мотивировались общими для обеих сторон местными территориальными интересами и необходимостью получать военную помощь в борьбе против своих политических противников.

Мусульманам, кроме того, они были необходимы, чтобы получить доступ в левантинские порты, многие из которых оставались в руках франков длительное время. Важность морской торговли в этот период гарантировала неизбежное стремление мусульман к достижению компромисса с франками с целью защиты и обеспечения своих торговых интересов.

Подобный же прагматизм лежал и в основе политики сотрудничества, которой придерживались аййубидские правители, и, несмотря на свою жесткую политику, мамлюкские султаны тоже преследовали практические коммерческие и экономические цели, требовавшие сотрудничества с франками. Подписывались договоры, которые открывали периоды перемирия и в которых зачастую детально обговаривались все условия, касающиеся торговли, коммерческих и паломнических путешествий.

Целая серия договоров была подписана мамлюкскими султанами с западноевропейскими государствами, такими как Генуя и Арагон. Каждому договору предшествовала целая серия взаимных дипломатических миссий в Европу и Левант.

Типичным примером является договор, подписанный с Генуей мамлюкским султаном Калауном в 1290 г. Он указывает на некоторые практические мотивы, побуждавшие мусульманскую сторону заключать торговые соглашения с врагом:

"В конце концов, ради процветания портов и по причине того богатства, которое привозится этим народом, а также больших денежных сумм, которые получает от них таможня, с ними было заключено перемирие".

Договор обеспечивал личную безопасность генуэзским купцам и их имуществу на всей территории империи Мамлюков. Он также предоставлял генуэзцам, привозившим товары, золото или серебро в Александрию или еще куда-либо, право свободной продажи и устанавливал порядок действий таможенной администрации. Разительное отличие от высокопарной риторики "против неверных" в сочинениях улемов и воинственных лозунгов, которыми полна переписка между мамлюкскими султанами и европейскими суверенами!

Согласно Хольту, между мамлюкскими султанами и франкскими государствами было заключено семь договоров, тексты которых сохранились в исторических сочинениях этого периода. Эти договоры были двусторонними и базировались на принципе взаимности. Один из таких договоров был заключен между Бейбарсом и Изабеллой Ибелинской, правительницей Бейрута в 667/1269 г. Он начинается следующими словами:

"Благословенное перемирие между султаном ал-Маликом аз-Захиром Рукн ад-дином Бейбарсом и благородной, добродетельной и славной госпожой N, дочерью N, правительницей Бейрута и всех его гор и долин, установлено на период десяти последующих лет, начиная с четверга 6 рамадана 667 г.".

Этот договор типичен, поскольку в нем стоит точная дата и указывается продолжительность перемирия и имена сторон, его заключивших. Договор гарантирует безопасность для путешественников, прибывающих в земли султана и покидающих их, а также гарантирует аналогичную безопасность для подданных Изабеллы. В договоре подробно оговаривается компенсация на случай совершения убийства. "Компенсация" осуществлялась в форме освобождения пленного равного статуса, причем указываются четыре ранга - рыцарь, тюркопол, пехотинец и крестьянин. Как и в других подобных договорах, последний пункт требует от Изабеллы не оказывать никакой помощи врагам султана, в частности "ни одному из франков какого бы то ни было рода". Хольт, анализируя этот договор, отмечает, что хотя он и имел форму перемирия, но его настоящей целью, возможно, было стремление добиться нормализации политических и дипломатических отношений.

Эта книга не ставит перед собой целью подробно рассматривать столь обширный вопрос, как торговля между Европой и Ближним Востоком в период Крестовых походов. В этом направлении уже проделана большая работа, в особенности Хейдом, Аштором, Абулафией, Удовичем и другими исследователями. Эти ученые, опираясь на детальнейшие документальные материалы западноевропейских источников, составили подробное описание европейско-левантинской торговли в XII-XIII вв. и в последующий период.

Разумеется, существуют свидетельства и с мусульманской стороны, которые эти ученые использовали как в процессе составления детального описания этой торговли (корабли, товары, таможенные пошлины, торговые соглашения), так и при создании собственных обобщающих теорий о природе и важности такой торговли.

Читатели, желающие углубить свои знания об этом аспекте Крестовых походов и средневековой мусульманской и западноевропейской экономической истории, должны обратиться как к этим трудам, так и к широкому кругу научных статей, которые более детально рассматривают отдельные аспекты этой темы.

До начала XI в. основным торговым центром мусульманского мира был Багдад. Впоследствии, вместе с торговой экспансией Западной Европы и возобновлением ее торговых связей с мусульманскими землями, граничившими со Средиземноморьем, центр мусульманской торговли переместился в Египет.

В начале XI в. лишь немногие торговые города, такие как Неаполь, Марсель, Венеция и Амальфи, напрямую торговали с Левантом. К концу века строительство более крупных судов дало возможность и более отдаленным государствам, таким как Испания или Франция, плавать напрямую в Египет или в Левант.

Совсем непросто реконструировать развитие мусульманско-франкских торговых отношений, как местных, так и международных. Французский ученый Клод Каэн пишет:

"Экономическая и социальная история пишется прежде всего на основании данных архивных документов. Что касается мусульманского мира, то, кроме Египта, у нас их нет вовсе".

Делая исключение для Египта, Каэн имеет в виду то, что можно назвать феноменом Генизы.

Ученые, занимающиеся средневековой мусульманской экономической историей, широко использовали гигантский источник документов, известный как Гениза (евр. "тайник"), который был обнаружен в XVIII-XIX вв. в синагоге в Фустате (Старый Каир). Они датированы преимущественно X-XIV вв. и содержат ценнейшие документальные свидетельства, включающие в себя около 10000 частных и деловых писем и актов о продаже. Написанные в основном на еврейско-арабском языке (арабский, записанный еврейским алфавитом), документы Генизы проливают свет на повседневную жизнь евреев (и мусульман) в средневековом мусульманском мире, и в частности, на реалии средиземноморской торговли.

Блестящая обобщающая работа еврейского ученого Гойтейна показывает, что еще до Крестовых походов итальянцы имели наибольшую долю в средиземноморской торговле. Документы Генизы показывают, что до начала Крестовых походов существовало активное взаимодействие между востоком и западом Средиземноморья и что купцы из Пизы и Генуи активно торговали в Северной Африке до 1100 г., а иногда достигали и Александрии.

Что касается специфики торговли в Сирии и Палестине, то нам не хватает сведений о деталях, поскольку они отсутствуют в арабских источниках. Аштор утверждает, что во второй половине XI в. богатые купцы из портов Сирии, таких как Триполи и Тир, хотели извлечь выгоду из открывающейся возможности ведения торговли с итальянскими торговыми республиками. Эти порты скинули иго фатимидского контроля в 1070-х гг. и основали независимые города-государства.

Какой бы ни была ситуация до 1099 г., ясно одно: как только франки захватили порты сиро-палестинского побережья, внутренние мусульманские области были вынуждены прийти к какому-то торговому соглашению с пришельцами. Взаимные договоренности требовались и для перевозки товаров по суше через территории друг друга.

Поскольку франкские суда находились в прибрежных водах Леванта, и франки владели сирийскими портами, местные мусульманские купцы, вероятно, должны были опасаться за свои источники доходов. Неудивительно, что непосредственным результатом сложившейся ситуации были попытки некоторых представителей исламских властей на левантинском побережье защитить торговые интересы мусульман. Говоря о Шамс ал-Хилафе, губернаторе Аскалона в 504/1111 г., Ибн ал-Каланиси упоминает, что тот заключил перемирие с Балдуином, предпочитая торговлю битвам.

"Теперь Шамс ал-Хилафа больше желал торговать, чем сражаться, и склонялся к установлению мирных и дружеских отношений и к обеспечению безопасности путешественников".

Временная приостановка торговли могла привести к безрассудным поступкам со стороны торговцев. Ибн ал-Каланиси сообщает под 504/1110-1111 г., что

"группа странствующих купцов, раздосадованных на свое затянувшееся бездействие, потеряла терпение и выступила из Тинниса, Дамиетты и Мисра (Фустата) с большим количеством товаров и денег". Однако их вместе с товарами вскоре захватили франкские суда.768

Важно отметить, что купцы, так же как и религиозные лидеры, играли значительную роль в различных депутациях, направлявшихся в Багдад в течение первого десятилетия XII в., чтобы протестовать и просить защиты от франков у халифа и султана. Усама пишет в одном из своих повествований, что слово бурджаси означает купец и что такой человек не сражается. И все-таки их источники доходов напрямую зависели от военных, которые должны были создать нормальные условия для торговли.

Основой для международной торговли между Европой и Левантом была общая необходимость, и возросшие контакты в начальный период Крестовых походов привели к значительному росту европейско-левантийской торговли.

Европейцам требовались восточные пряности, в особенности перец и имбирь, поступавшие на Ближний Восток как по суше, так и по морю, а также квасцы, которые использовали западные производители тканей в качестве фиксатора при их окраске.

Они также импортировали духи, ткани и золото.

В свою очередь, мусульманскому миру требовались лес и железо для строительства кораблей и изготовления оружия и военного снаряжения, например, таранов и других осадных машин. Кроме того, они были заинтересованы в приобретении льна, шелка и шерсти из Европы, особенно в XIII в. и позднее.

Яркие свидетельства существования торговых связей между мусульманским миром и Европой могут быть обнаружены в словах арабского (или персидского) происхождения, которые прочно вошли в европейские языки: финансовые термины, такие как cheque (чек), tariff (тариф), douane (таможня), и названия тканей, такие как damask (дамаст - ткань парчового типа), fustian (фланель, вельвет), taffeta (тафта), cashmere (кашемир - тонкая шерстяная ткань), samite (парча), organdy (органди - тонкая кисея) и muslin (муслин).

Проникновение этих названий в европейские языки является достаточно ясным показателем особой важности торговли тканями. Слово fondaco (от арабского фундук - "гостиница") означает гостиницу с просторными складскими помещениями, каковую итальянской "торговой нации" разрешалось иметь в определенных мусульманских городах.

Так называемые арабские цифры впервые стали применяться в Европе около 1200 г. нотариусами, которые заключали торговые контракты для использования их в мусульманском мире.

Определенные термины, имеющие ключевое значение для навигации, такие как зенит, азимут и астролябия, тоже показывают, что Европа обязана в этой области арабским техническим достижениям.

Торговля в период 492-690/1099-1291 гг.: свидетельства мусульманских источников

Это большая удача, что до нас дошли копии текстов подлинных коммерческих/дипломатических договоров между мусульманами и франками. Они придают жизненность сухим фактам, касающимся подобных связей, а содержащиеся в них подробности раскрывают перед нами целый спектр практических нужд и соображений. С другой стороны, мусульманские хроники дают неутешительно скудную информацию по этому вопросу. Даже учитывая обычные строгие рамки мусульманской историографии, нельзя не отметить, что хронисты очень мало говорят о торговле.

Возможно, это немногословие обусловлено тем фактом, что торговля была столь неотъемлемой частью повседневной жизни, что не нуждалась в комментариях, точно так же, как многие другие аспекты социальных отношений между мусульманами и франками остались не упомянутыми в источниках.

Однако правда и то, что некоторые хронисты понимали, что франки пришли не только вследствие своего религиозного пыла и стремления к военным завоеваниям. Ибн ал-Фурат, например, в своем рассказе о прибытии франков в 1120-х гг. упоминает и тех, кто прибыл морем "для торговли и посещения [Святых мест]".

Завладев сирийскими портами, франки продолжали чеканить и использовать в обращении монеты (безанты), имитировавшие мусульманские динары. Мусульманский биограф Ибн Халликан отмечает, что, взяв Тир в 518/1124 г., франки продолжали чеканить монеты от имени фатимидского халифа ал-Амира.

Подобный образ действий, несомненно, основывался на практических нуждах торговли. Действительно, своими так называемыми тирскими динарами крестоносцы имитировали мусульманскую чеканку на протяжении более ста лет, начиная с середины XII в.

С мусульманской точки зрения торговля всегда была благородной деятельностью: сам Пророк занимался коммерцией. Купцы были уважаемыми членами общества. Их почтенный статус в период Крестовых походов подтверждается ученым Али ал-Харави, который советовал сыну Саладина, ал-Малику аз-Захиру, обратить особое внимание на купцов, которые

"обеспечивают [нас] всем необходимым и добывают информацию о мире".

Понятно, что на повседневном уровне мусульмане и франки торговали друг с другом весь период Крестовых походов и после него. Торговля была как местной, так и международной. Испанский путешественник-мусульманин Ибн Джубайр отмечает в 580/1184 г.:

"Одна из поразительных вещей, о которой нам рассказали, касается того, что хотя пламя противоречий пылает между двумя сторонами - мусульманской и христианской - и их две армии могут встретиться и построиться в боевой порядок, но все же мусульманские и христианские путешественники беспрепятственно ездят между ними".

Таким образом, очевидно, что театр военных действий в это время не распространялся на гражданскую жизнь. И на то были основания. Мусульманско-христианская торговля приносила обеим сторонам огромные прибыли даже во времена усиления военного противостояния. Отношение Саладина к торговым общинам крестоносцев, высказанное в письме халифу в Багдаде в 1174 г., показывает, что он отчетливо понимал экономические преимущества, которые могли быть получены от торговли с врагом:

"Венецианцы, пизанцы и генуэзцы - все они появляются иной раз как мародеры, вред от чьей прожорливости невозможно исчислить... иной раз как путешественники, которые стараются взять верх над исламом при помощи привезенных с собой товаров, и наши устрашающие указы не могут с ними справиться... А сегодня нет ни единого из них, кто не приносил бы на нашу землю своего оружия войны и сражений и не даровал бы нам наилучшее из того, что он изготавливает и наследует".

Это письмо подтверждает ту мысль, что не существовало действенного военного или политического контроля со стороны западных держав в отношении того, чем следует или не следует торговать с противной стороной. Соответственно, мусульмане и франки торговали друг с другом, пересекали территории друг друга и налагали пошлины на купцов противоположной стороны.

Когда Саладин в 580/1184 г. вел осаду Карака, караваны по-прежнему шли из Египта в Дамаск, "проходя через земли франков без каких-либо препятствий с их стороны".

Даже во время решительной осады Саладином Карака, заслуживает внимания тот факт, что, по сообщению Ибн Джубайра, торговля продолжалась, как обычно:

"Одна из самых странных вещей в мире: мусульманские караваны отправляются в земли франков, в то время как франкские пленные вступают в земли мусульман".

Согласно Ибн Джубайру, мусульманские купцы путешествовали из Дамаска в Акру (тоже через земли франков) и подобным же образом христианским купцам не чинились никакие препятствия на мусульманской территории. Обе стороны накладывали пошлины на товары других в обмен на "полную безопасность".

Ибн Джубайр заходит настолько далеко, что утверждает, будто простые люди и купцы не имеют отношения к спорам королей:

"Они не лишаются безопасности ни в каких обстоятельствах, ни во время мира, ни во время войны. Состояние этих стран в этом отношении и вправду удивительнее, чем может выразить наше повествование".

Несмотря на положительные свидетельства Ибн Джубайра, случались и нарушения договоров, дававших купцам гарантию неприкосновенности и безопасного прохода по территории врага. Секретарь Саладина рассуждает о проблеме мусульманской торговли, проходящей через территории франков. В 1177 г. он пишет в Багдад:

"Нет ответа на наше письмо о необходимости остановить мусульманские караваны... Эти купцы рискуют жизнью, репутацией и товарами, а также рискуют укрепить силы врага".895

Он только не говорит о том, что эти купцы рискуют в надежде на значительную прибыль. В письме от Саладина к Адуд ад-дину, вазиру халифа, датированном этим же годом, отмечается, что войско Саладина сопроводило большое число мусульманских купцов, таким образом избавляя их от необходимости платить большие пошлины за товары, что было бы неизбежно, если бы они шли через территорию франков.

Много ли внимания уделяется мусульманскими источниками феномену, описанному Хейдом как стремительный взлет торговли Европы с Левантом?

Что перевозили суда франков? В воспоминаниях Усамы есть эпизод, в котором упоминается, как Балдуин III отправил людей захватить и ограбить франкский корабль, на котором плыла семья Усамы, что произошло недалеко от Акры. Корабль был нагружен "женскими безделушками, одеждой, драгоценностями, мечами и другим оружием, а также золотом и серебром, общей стоимостью около 30000 динаров".

Падение Акры в 583/1187 г. и переход ее в руки мусульман под предводительством Саладина дало возможность мусульманским хронистам оценить ее роль как торгового перевалочного пункта под властью крестоносцев.

Ибн Шаддад сообщает, что Саладин в Акре

"завладел всем, что там было из богатств, сокровищ и товаров, поскольку это был центр торговли".785

Ибн ал-Асир дает больше подробностей:

"Мусульмане разграбили то, что франки не смогли унести. Всего и перечислить невозможно. Они обнаружили там много золота, драгоценностей, расшитых золотом шелков (сиклат), венецианских цехинов (ал-бундуки), сахара, оружия и других товаров, потому что это был пункт назначения для франкских и византийских купцов и других [торговцев] из земель ближних и дальних".

Это полезное указание на тот диапазон товаров, которыми торговали франки из Акры: Ибн ал-Асир определенно называет ал-бундуки. Он также ясно указывает, что Акра была перевалочным пунктом международной торговли.

Ибн Джубайр нисколько не сомневался в коммерческой значимости Акры, когда посетил ее в 1184 г. Предварив свое описание набожным проклятьем -

"и пусть Господь истребит в ней [христиан] и вернет ее [в руки мусульман]",

он продолжает:

"Акра - это столица городов франков в Сирии, место разгрузки "кораблей, возвышающихся на море, как горы"788 и порт, привлекающий к себе все суда. Своей величиной он напоминает Константинополь. Это средоточие кораблей и караванов, место встречи мусульманских и христианских купцов со всего света".

Ибн Джубайра впечатлила таможня крестоносцев в Акре и то, как чиновники ведут свое дело:

"Нас привели в таможню, которая представляет собой хан, предназначенный для размещения каравана. Перед дверью есть каменные скамьи, застланные коврами, где сидят христиане - писцы таможни с письменными приборами эбенового дерева, украшенными золотом. Они умеют писать по-арабски, а также говорят по-арабски".

Досмотр товаров и багажа был, очевидно, тщательным, и проверялись вещи не только у купцов:

"Багаж каждого, у кого не было товаров, был тоже осмотрен на случай, если в нем есть спрятанные [и подлежащие обложению пошлиной] товары, после чего владельцу разрешалось идти своим путем и искать место для постоя, где он захочет. И все это делалось вежливо и уважительно, без грубостей и несправедливостей".

Это высшая похвала портовым властям крестоносцев. Резкой противоположностью является описание Ибн Джубайром беспорядка и продажности служащих таможни в мусульманской Александрии, с которыми он лично столкнулся весной 1183 г. Он описывает отношение к мусульманским путешественникам и купцам следующим образом:

"Таможня была забита до предела. Все товары, большие и малые, обыскивали и беспорядочно бросали в общую кучу и запускали руки в пояса в поисках того, что могло быть внутри... В это время из-за беспорядка и чрезмерной толчеи многие вещи исчезли".

Ибн Джубайр изо всех сил подчеркивает, что этот позор - единственный недостаток, с которым он столкнулся в Египте Саладина, и возлагает вину за это непосредственно на таможенников.

У Ибн Джубайра есть и рассказ, касающийся торговли пряностями. Он встретил караваны с товарами, доставляемыми из Индии через Йемен в Айзаб на берегу Красного моря.

"Большую часть груза составляли тюки с перцем. Его было так много, что сравнить это количество можно было только с пылью".

Торговля в аййубидский и мамлюкский периоды

Согласно Каэну, Акра не соперничала с Константинополем или Александрией почти весь XII в. Настоящий всплеск левантинской торговли, видимо, начался в 1180-х и продолжался до конца 1250-х гг.794 Аййубидские эмиры развивали коммерческие связи с итальянскими морскими городами и поддерживали, насколько это было возможно, мирные отношения с государствами крестоносцев в Сирии.

Несмотря на воинственные идеологические установки, Мамлюки поощряли торговлю с христианскими державами Европы, и эта торговля была составной частью успеха Мамлюков. Мы уже упоминали договоры, подписанные мамлюкскими султанами и европейскими государствами. На практическом уровне требования коммерции перевешивали идеологическую щепетильность. Во времена Бейбарса, например, большинство мамлюков поступали из кипчакской степи. Большая часть торговли рабами между Крымом и Египтом осуществлялась посредством генуэзских судов.

Так случилось, что важнейшие торговые связи, возникшие в период военной конфронтации между Европой и мусульманским миром, пережили падение Акры и сохранили значительное влияние на мамлюкский Египет в XIV и XV столетиях. Трудно сказать, возникли бы эти связи без толчка со стороны крестоносцев или нет, но несомненно, что волна за волной крестоносцы прибывали в Левант на кораблях итальянских морских республик, а торговые колонии, основанные в левантинских портах крестоносцев, продолжали существовать длительное время и после 1291 г.

Поскольку к этому времени весь Левант подчинялся политической власти мамлюкских султанов Египта со столицей в Каире, неудивительно, что и сам Египет, который был перевалочным пунктом для прибыльной торговли в Индийском океане, оказался вовлеченным в эту деятельность. Неудивительно также, что после падения Акры в 1291 г. мамлюкские султаны решили не искоренять европейские торговые общины в Леванте, предпочитая вместо этого поощрять торговлю с Европой.

Разумеется, с европейской стороны существовали идеологические преграды и сильная оппозиция некоторых кругов, выступавших против продолжения торговых отношений с врагом. Сменяющие друг друга папы прилагали значительные усилия, стремясь прекратить торговлю между итальянскими морскими республиками и мусульманским Левантом. Но папские воззвания были не в силах помешать продолжению этой взаимовыгодной торговли.

В Александрии, например, гостиницы европейских торговых сообществ по-прежнему функционировали, и новые коммерческие соглашения заключались между Востоком и Западом.

Первое столетие правления Мамлюков в Египте (1250-1350) - с твердой системой управления и официальной защитой торговых классов - стало периодом значительного экономического подъема. Подобное процветание было бы почти невозможно, если бы не сохранившиеся торговые связи с Европой. Эти отношения были взаимно необходимыми.

Торговля с Европой давала возможность мамлюкской империи содержать на должном уровне регулярную армию и флот. Европейские купцы обеспечивали мусульманский Левант лесом для строительства кораблей и металлом, необходимым для производства оружия и осадных механизмов.

Мамлюкский Египет также импортировал шелк из Испании и Сицилии.

С другой стороны, европейские купцы могли приезжать в торговые центры Ближнего Востока, чтобы купить восточные пряности - в первую очередь перец и имбирь, в которых сильно нуждалась Европа и которые доставлялись с Востока (из Индии и более далеких стран) через Восточное Средиземноморье. Европа также экспортировала сельскохозяйственные продукты, в первую очередь, зерно.

Но торговля занималась далеко не одними специями и средствами, необходимыми для ведения войны. Она охватывала самые разные предметы роскоши. Итальянское текстильное производство, процветавшее в таких городах, как Лукка, оживилось с притоком драгоценных тканей с исламскими и даже китайскими мотивами. Называвшиеся в средневековых европейских текстах panni Tartarici, они привнесли в местный ассортимент ранее невиданные экзотические узоры с изображением драконов и фениксов.

На бесчисленных религиозных картинах позднего Средневековья и раннего Ренессанса отчетливо видны ярко орнаментированные ближневосточные ковры, которыми покрывали пол и столы. Высокая стоимость делала их символом общественного положения, но кроме того, они придавали домашней обстановке восточный колорит тайны и чуждой роскоши.

Такого же эффекта сознательно добивались, включая арабские надписи в орнаментацию каймы одежд Девы Марии и святых в религиозных картинах таких художников, как Джентиле да Фабриано (ум. в 1427 г.). Привезенные из Египта мамлюкские блюда с официальными арабскими надписями по краю ("Слава владыке нашему султану") служили в таких картинах нимбами для святых.

Существовала даже мусульманская мастерская в Венеции, которая производила аналоги мамлюкских художественных работ по металлу, адаптированные к итальянским вкусам.

В течение нескольких столетий в Италии существовало самое большое в Европе собрание мусульманского искусства, наследие процветавшей в позднее Средневековье торговли с мамлюкским Египтом и стяжательских инстинктов крупнейших итальянских аристократических семейств. Так, собрание мусульманских предметов семейства Медичи составило ядро сегодняшнего собрания музея Баргелло во Флоренции. Такое проникновение мусульманских мотивов и предметов в Западную Европу было устойчивым "побочным эффектом" активной торговли между Востоком и Западом.

Европейские торговые сообщества, таким образом, сохранились и сделались жизненно важной частью мусульманской экономики. Более того, им разрешалось вести дела открыто, хотя на практике их передвижения иногда ограничивались точно так же, как и для восточных христиан. Их контакты с местными мусульманами тоже были вполне сознательно ограничены. Тем не менее, даже несмотря на неутихающую войну между мусульманским Левантом и христианской Европой, международная торговля в Восточном Средиземноморье не прекращалась. И когда эта торговля пошла на убыль, то это не было результатом ограничительных мер со стороны мусульман, а, скорее, последствием морских открытий XV в., давших Европе прямой доступ к рынкам Востока.

Повлияло ли присутствие франков на отношение мусульман к восточным христианам?

Коран заявляет недвусмысленно:

"О вы, которые уверовали! Не берите себе в близкие друзья иных, кроме тех, кто из вашего числа: они непременно будут вам вредить и стараться погубить вас".

И все же отношения мусульман к людям других вероисповеданий, в особенности к христианам и иудеям, в течение столетий до появления франков были намного сложнее, чем просто ощущение своей исключительности и стремление максимально держаться в стороне от неверных.

Часто утверждают, что усиление религиозного фанатизма и религиозных гонений - это прямое наследие Крестовых походов и что именно крестоносцы виноваты в исчезновении духа религиозной терпимости, преобладавшей в мусульманском мире до 1099 г.

Эта гипотеза нуждается в тщательном рассмотрении и вызывает много вопросов.

Во-первых, правда ли, что мусульмане до Крестовых походов были терпимы по отношению к тем людям других вероисповеданий, которым позволялось жить на территории мусульманской общины Сумма?

Во-вторых, существовала ли непосредственная связь между появлением и поселением крестоносцев на мусульманской территории и религиозными гонениями на немусульман во время Крестовых походов и в последующий период?

Что говорится в самих мусульманских источниках об отношении исламских властей к восточным христианам в период 1099-1191 гг.?

Имело ли появление крестоносцев как иноземных захватчиков какое-либо влияние на поведение мусульман по отношению к давно живущим на Ближнем Востоке местным восточным христианам? Все это очень сложные вопросы, на которые нельзя дать простой и однозначный ответ.

Отношение к "людям Писания" в период до Крестовых походов

В соответствии с откровением Корана, ниспосланного пророку Мухаммаду, ислам проповедует терпимость по отношению к "людям Писания", вступившим в соглашение (зимма) с мусульманской общиной (умма), и гарантирует их защиту. До Крестовых походов мусульмане, в целом, следовали предписаниям Корана, и в "области ислама" практиковалась достойная восхищения терпимость по отношению к местным ближневосточным христианам и евреям. Мусульманские источники полны ссылок на отдельных христиан и евреев, достигших высших постов в мусульманской системе государственного управления, в то время как другие играли важную роль в жизни общества, будучи послами, купцами, банкирами, врачами и учеными.

С другой стороны, подобная терпимость имела свои установленные пределы, и мусульманские правоведы, занимавшиеся кодификацией законов шариата и написавшие к нему подробные комментарии, были способны издать строгое предупреждение правоверным о нежелательности слишком близкого общения с христианами и иудеями.

Эталон поведения мусульман по отношению к зимми был заключен в так называемом "договоре Омара", основанном на принципах Корана и Сунны. Различные варианты договора, по-видимому, менялись с течением времени, но в них непременно представлены обязанности и права христиан и иудеев, живущих под властью мусульман. Эти группы были обязаны платить подушную подать (джизйа) и соблюдать определенные ограничения в одежде и общественном поведении.

Дискриминационные меры по отношению к христианам и иудеям, безусловно, были к XI столетию включены в книги закона. Это становится ясно из труда, озаглавленного Китаб ат-танбих, созданного в Багдаде между 452/1060 и 453/1061 гг. шафиитским ученым-законоведом аш-Ширази.

Аш-Ширази пишет:

"Необходимо, чтобы зимми отличались от мусульман одеждой".

Далее он оговаривает, что мужчины-зимми должны носить свинцовое или медное кольцо или небольшой колокольчик на шее, когда идут в баню.

Что касается женщин-зимми:

"Чтобы пойти в общественную баню, она должна надеть на шею обруч; один ее башмак должен быть черным, а другой - белым".

Подобные ограничения вводились и в другие сферы деятельности. Аш-Ширази указывает, что зимми не должны ездить верхом на лошадях, а только на мулах или ослах, и должны удерживаться от любых видов проявлений себя на публике:

"Они не должны занимать первые места на собраниях, их нельзя приветствовать первыми, они должны отходить на обочину, чтобы пропустить [мусульман]. Им запрещено строить здания выше, чем у мусульман, но не запрещено строить их такой же высоты... Им запрещено пользоваться на людях тем, что оскорбляет Бога: пить вино, есть свинину, колокольным звоном собирать на молитву, читать вслух Ветхий и Новый Заветы".

Таким образом, социальные контакты между мусульманами и зимми не поощрялись. Великий средневековый мусульманский мыслитель ал-Газали высказывается в этом же духе и предписывает своим собратьям-единоверцам не вступать в дружеские отношения с христианами. Мусульмане не должны уступать дорогу христианам, первыми приветствовать их, подражать их обычаям или вести с ними совместные дела.803 Век спустя Насир ад-дин Кунави в своих трудах об основных учениях ислама побуждает искателя правды вспомнить пророков и святых, проложивших дорогу к Богу, и искать

"убежища от дружбы с чужаками, лишенными этого благословения - иудеев, христиан и других укрывателей истины".

Эти строгости были результатом эволюции шариата, идеального кодекса, основанного на священных мусульманских текстах, Коране и хадисах, истолкованных многими поколениями мусульманских законоведов. Хотя такие законоведы и могли заставить мусульман держаться в стороне от "людей Писания", все же важно подчеркнуть, что не существовало одного религиозного предписания, которое побуждало бы или напрямую позволяло мусульманам преследовать христиан и иудеев.

Напротив, Коран утверждает, что как только такие группы заключат соглашение с мусульманами, им должен быть предоставлен четко определенный статус в мусульманском обществе, к ним необходимо относиться терпимо и защищать их.

Более поздние ученые, возможно, хотели бы поместить христиан и иудеев на более низкую ступень в мусульманском обществе, но трудно определить, до какой степени в каждый конкретный период и в каждом конкретном месте подобные меры в действительности выполнялись.

Отдельные случаи религиозных гонений, начатых мусульманскими правителями, как, например, аббасидским халифом ал-Мутаваккилом804 в IX в. или фатимидским халифом ал-Хакимом (правил с 996 по 1021 гг.), которые вводили весьма эксцентричные и дискриминационные законы против своих подданных из числа христиан и иудеев, просто попирали предписания мусульманской веры.

Средневековые мусульманские источники подтверждают, что отдельные случаи религиозных гонений на зимми имели место в некоторые периоды исламской истории в различных областях мусульманского мира. Можно утверждать, что мусульмане в Египте, Сирии и Палестине были достаточно терпимы к иноверцам и местным религиозным общинам предоставлялась определенная автономия. Долгое существование таких групп, как копты в Египте, со всей очевидностью подтверждает, что под властью мусульман им была предоставлена свобода вероисповедания. Иными словами, позволительно сказать, что до прихода крестоносцев в "области ислама", в определенных рамках, относились к христианам и иудеям хорошо.

Современная писательница, которая пользуется псевдонимом на иврите "Дочь Нила" [Бэт Йеор] заходит столь далеко, что утверждает, будто мусульманское общество не было терпимо по отношению к зимми - христианам или иудеям - ни в один из периодов своей истории.806 Однако другой еврейский ученый, Гойтейн, опираясь на свои обширные знания истории ислама и документов Генизы, делает вывод, что в XI и большей части XII в. на Ближнем Востоке "преобладал дух терпимости и либерализма, в особенности в империи Фатимидов".

Подтолкнули ли крестоносцы мусульман к дискриминационным мерам против восточных христиан?

Разумеется, не было бы ничего удивительного, если бы уроки, извлеченные из фанатизма крестоносцев, породили бы в мусульманской среде более нетерпимое отношение к иноверцам, которые непосредственно контактировали и воевали на стороне крестоносцев. Крестовые походы обострили религиозные противоречия между исламом и христианством. Со своим обычным красноречием с позиции медиевиста-западника Рансимен повествует о падении Иерусалима и устроенной мусульманам и иудеям кровавой бане:

"Именно этот кровавый пример христианского фанатизма возродил фанатизм мусульман".

Однако этот предмет намного сложнее, чем кажется, и рассматривать его следует с тактом историка, без ретроспективного переноса современных политических или религиозных реалий на события прошлого. В частности, следует проанализировать вопрос о том, каким в период оккупации крестоносцами ряда областей Ближнего Востока и после их ухода было обращение с восточными христианами, живущими в "области ислама".

Современная наука породила широкий спектр мнений по этим вопросам. Так, например, Клод Каэн настаивает на том, что соприкосновение с идеей Крестовых походов и борьба с крестоносцами не повлияли на концепцию джихада, и отношение к местным христианам, жившим под защитой мусульман, не изменилось. С другой стороны, Эдуард Атийя утверждает, что судьба восточных христиан сделалась более тяжелой после появления крестоносцев:

"Наиболее продолжительным результатом Крестовых походов была жесткая реакция мусульманского государства на непрекращающуюся в течение трех веков агрессию западного христианского мира против мусульманских территорий".

Поэтому удобнее всего рассматривать этот вопрос в хронологической последовательности, не пытаясь применять утверждения общего характера ко всему периоду.

Период 492-583/1099-1187 гг.

Сиван утверждает, что возрождение идей джихада, возникшее как реакция на присутствие франков, в XII в. никак не повлияло на "людей Писания" (то есть местных христиан и иудеев), живших под властью мусульман.

Разумеется, мусульманам потребовалось какое-то время, чтобы провести различия между франками и восточными христианами, сравнить их и осознать более фанатичную позицию и чуждые обычаи вновь прибывших по сравнению с местными христианами, с которыми мусульмане постоянно контактировали на протяжении всей жизни. Однако ситуация не была столь однозначной. Ибн ал- Каланиси упоминает случай, когда армяне, находившиеся в замке Артах, в 498/1104-1105 г. сдались мусульманам под предводительством Ридвана

"из-за несправедливостей и жестокой тирании франков".

Иногда отряды местных христиан сражались на стороне франков, как в 510/1116-1117 г.

И все же, согласно данным хронистов, даже в самом начале франкской оккупации существовала тенденция использовать восточных христиан в качестве "козлов отпущения", виновных в поражении мусульман. Невозможно сказать, что это: уловка более поздних мусульманских авторов, продиктованная какими-то своими соображениями, или отражение реального тайного соглашения между франками и восточными христианами. Вполне вероятно, что восточные христиане могли решить, что их интересы часто лежат в области сотрудничества со своими собратьями-христианами, франками. Вина за падение Антиохии в 491/1098 г., например, была возложена на

"хитрость оружейника, который был армянином по имени Фируз".

В этом контексте стоит упомянуть один эпизод, случившийся в 518/1124-1125 г. Франкский предводитель Жослен устраивал опустошительные набеги на Северную Сирию. Географ Ибн Шаддад пишет, что

"когда франки в 518 г. осадили Алеппо, потревожили могилы за чертой города, сожгли то, что в них было, они [жители Алеппо] пошли в четыре церкви, из тех что были там, и превратили их в мечети".

Ибн ал-Адим, хронист Алеппо, еще более откровенен:

"По соглашению с правителями Алеппо, кади Ибн ал-Хашшаб велел, чтобы алтари (ма- хариб) церквей, принадлежавших христианам в Алеппо, уничтожили, а вместо них сделали михрабы, направленные в сторону киблы, двери их переделали и их самих превратили в мечети. Так было сделано в их самой большой церкви, и ее стали называть мечетью шорников (масджид ал-сарраджин), а теперь это медресе торговцев сладостями (мадрасат ал-халавиййин). Церковь кузнецов (канисат ал-хаддадин) - теперь медресе кузнецов (мадрасат ал-хаддадин)... Он оставил всего лишь две, и не более, церкви христианам в Алеппо, и так это сохраняется до сих пор".

Это показательный эпизод во многих отношениях.

Во-первых, местный кади, несмотря на свое положение шариатского судьи, сам принял решение нарушить предписания шариата и конфисковать четыре действующие христианские церкви, оставив всего две. Очевидно, он сделал это по соглашению с местными мусульманскими лидерами.

Во-вторых, здесь устанавливается прямая связь между агрессивными действиями франков и жизнью местных христиан в Алеппо. Франки потревожили мусульманские могилы за чертой города, и Ибн ал-Хашшаб отплатил сокрушительными репрессиями против местных христиан. В первых десятилетиях XII столетия, когда власть была децентрализована, этот ревностный мусульманин, один из тех немногих, особо упомянутых в источниках как пытавшихся вселить дух джихада в мусульманские войска перед сражением с франками, имел возможность по собственной инициативе действовать против зимми. Такие действия были жестоким ударом для христиан Сирии, а потеря кафедрального собора в Алеппо должна была быть особенно болезненной.

Каэн с уверенностью заявляет, что это был единичный случай, вызванный гневом из-за осквернения мусульманских могил.

Однако молчание источников вовсе не обязательно означает, что не было других случаев подобного рода. Скорее удивительно, что Ибн ал-Адим вообще упомянул этот эпизод в истории Алеппо. С учетом ретроспективного взгляда и более позднего антихристианского настроя (Ибн ал-Адим жил в XIII в.), а также его близкой дружбы с одним из членов рода Хашшабов, Баха ад-дином, Ибн ал-Адим вполне мог решить, что этот жестокий поступок знаменитого предка Баха ад-дина должен быть истолкован как действие, повышающее авторитет всего рода.

Позор и унижение надолго сохраняется в коллективной памяти. Вполне возможно, что мусульмане Алеппо еще помнили унизительные дни правления Ридвана, когда в 496/1102-1103 г. победители-франки заставили его повесить колокол на одну из западных башен цитадели и водрузить крест на минарет Большой мечети в цитадели. Охваченный праведным гневом, Ибн ал-Хашшаб заставил Ридвана пересмотреть соглашение, и крест перенесли в церковь Св. Елены. Эта церковь была одной из тех, которые были превращены в мечети в 518/1124 г., и крест был снят. Что касается колокола, то до 589/1191 г. он звонил три раза за ночь, отмечая военные стражи.

В 1180-х гг. Ибн Джубайр очень положительно отзывается о христианах из Дамаска. Он упоминает, что там находилась очень почитаемая церковь, которая называлась церковью Марии:

"После храма в Иерусалиме они не почитают ни одну церковь так высоко, как эту. Это красиво построенное здание с превосходными росписями, поражающими ум и привлекающими взор; вид ее действительно прекрасен. Она находится в руках румов (христиан), которым внутри нее никогда не причиняли вреда".

Ибн Джубайр видел архитектурные памятники, построенные коптами в Верхнем Египте в Ихмиме:

"В этом городе есть древние памятники и здания, построенные коптами, а в церкви и сейчас ходят копты-христиане ".

Аййубидский период

Аййубидский период может считаться поворотным моментом. В это время - по причине связей, действительных или мнимых, между франками и местными христианами - были начаты репрессии против последних из-за злодеяний первых. Сиван перечисляет три основные волны репрессий:

первую в 1219 г. в Египте во время осады Дамиетгы,

вторую в 1242 г., тоже в Египте, в Фустате,

третью - в 1250 г. в Дамаске.

Фортуна египетских коптов во время правления Саладина и его рода была переменчива. Время от времени их выгоняли со службы из-за подозрительных связей с крестоносцами, а их церкви разрушали. И все же члены коптской общины по-прежнему назначались на высокие должности - личный секретарь Саладина, Ибн Шарафи, был коптом, а брат Саладина, ал-Адил, назначил копта по имени Ибн ал-Микат на должность руководителя военного министерства (диван ал-джайш).

Назначение христианина на должность с такими полномочиями в военное время и в такой уязвимой с военной точки зрения местности говорит само за себя. И в самом деле, похоже, что симпатии коптов в аййубидский период часто склонялись на сторону мусульман и своих собственных местных интересов, а не крестоносцев. Копты продемонстрировали это во время Крестового похода против Дамиетты в 1218 г., когда помогали оборонять город, а впоследствии сильно пострадали из-за этого от рук крестоносцев.946

Свидетельства о ситуации в Сирии в аййубидский период несколько двойственны. Следует помнить об антихристианской предвзятости мамлюкского историка ал-Макризи, но в данном случае он упоминает действительно дискриминационные меры, предпринятые против христиан аййубидским правителем Дамаска ал-Азизом 14 шабана 592/13 июля 1196 г.:

"Он запретил принимать "людей договора" на службу к султану и заставил их носить одежду, отличную от мусульманской". Представляется, что отношение к восточным христианам в аййубидский период в Сирии оставалось примерно таким же, как и всегда. Если христианских (и еврейских) врачей брать в качестве примера одной из заметных групп в мусульманском обществе, - а имеющиеся свидетельства происходят прежде всего из биографического словаря врачей, составленного Ибн Аби Усайбиа,- то понятно, что с ними обращались вполне терпимо. Но врачи могли быть и исключением.

Вероятно, можно провести различие между Египтом и Сирией, хотя свидетельств слишком мало, чтобы высказывать решительные суждения.

Мамлюкский период

В мамлюкский период совместное воздействие интервенций и фанатизма крестоносцев, с одной стороны, и террора и бесчеловечной жестокости монгольских завоевателей, с другой, пробудили в сердцах мусульман Сирии, Палестины и Египта сильное желание защитить свои территории и вызвали железную решимость истолковать концепцию исламского джихада так, чтобы она подходила к сложившейся ситуации. И действительно, мамлюкские султаны Египта вели джихад с сокрушительный силой и огромным успехом.

Принимая во внимание все вышесказанное, до какой степени можно утверждать, что положение восточных христиан ухудшилось во время Крестовых походов и в последующий период? Представляется, что ситуация действительно ухудшилась, особенно после 1291 г., так что вполне логично поставить вопрос, действительно ли Крестовые походы послужили причиной, непосредственной или опосредованной, гонений на восточных христиан со стороны мусульманских правителей?

Возникло значительное давление как на отдельных индивидов, так и на целые группы, с целью их обращения в свою веру. Мамлюкское правительство не придерживалось последовательной политики в отношении своих подданных-немусульман. Иногда оно пыталось защитить немусульманских чиновников высокого ранга, которые своим богатством и влиянием нередко вызывали гнев среди мусульманского населения.

В отдельных случаях, однако, мамлюкские власти бывали вынуждены уступить общественному давлению и предпринимали дискриминационные меры, поскольку их главной заботой был общественный порядок. Жесткие требования исходили от улемов, которые настаивали на строгой трактовке закона о подчиненном положении христиан и иудеев в мусульманском обществе.

Мы уже упоминали "Договор Омара". Тот факт, что он столь часто переиздавался, дает основания предположить, что его условия зачастую не выполнялись. Некоторые свидетельства указывают на проведение все более жесткой политики со стороны мамлюкских султанов. Дискриминационные меры применялись против восточных христиан, а также против евреев и самаритян.

Согласно ал-Макризи, в 1301 г. мамлюкское правительство издало указ, по которому религиозные меньшинства должны были носить тюрбаны разного цвета:

христиане - синие,

евреи - желтые,

самаритяне - красные.

Подобные же дискриминационные меры позднее были приняты против христианских и еврейских женщин (в 1354, 1401 и 1419 гг.).

Указ 1354 г., изданный мамлюкским правительством, против христиан и иудеев, опять предписывал, чтобы христианки и еврейки носили одну черную туфлю, а другую белую.830

Согласно ан-Навави (умер в 1278 г.), мусульмане должны были обращаться только к мусульманским докторам. Это юридическое предписание на практике было подкреплено в 1354 г. указом мамлюкского правительства, согласно которому христианские и еврейские врачи не должны были больше лечить мусульман.

Согласно Атийе, который очень подробно проанализировал отношение к коптам, между 1279 и 1447 гг. было разрушено примерно сорок четыре коптские церкви.

Печально известный шейх Хадир, Распутин Бейбарса, не отказывал себе в удовольствии проводить исключительно жесткие меры против иудеев и христиан в мамлюкских землях. Даже его сотоварищи-мусульмане были встревожены его поведением. Он нанес повреждения церкви Гроба Господня в Иерусалиме и лично убил священника. Разрушил церковь в Александрии, в которой, как считалось, хранилась голова Иоанна Крестителя, превратив ее в кораническую школу и назвав ее "Зеленое медресе" (ал-Мадраса ал-Хадра), таким образом сделав каламбур из своего собственного имени. В 669/1271 г. он разрушил главную синагогу в Дамаске.

В мамлюкский период антихристианские чувства могли вылиться в значительные гражданские волнения, особенно в моменты серьезных кризисов. Согласно мусульманским источникам, после прихода монголов в 658/1260 г. христиане Дамаска слишком "возгордились". Они прошли по улицам большой процессией, неся кресты и провозглашая превосходство своей религии и унижая религию мусульман. В качестве ответной меры мусульмане разграбили дома христиан и разрушили "церковь яковитов" и "церковь Марии".

Согласно ал-Макризи, эти акции были возмездием за мятеж христиан против мусульман:

"Христиане разрушили мечети и минареты, находившиеся рядом с их церквями. Они открыто стали звонить в колокола, носить кресты в процессиях, пить вино на улицах и обрызгивать им мусульман".

Ал-Айни указывает на последовавшее сближение христиан с монголами, что, вероятно, и послужило толчком для враждебных действий с обеих сторон.

Мамлюкские хронисты часто выказывают сильный антихристианский настрой, а их гнев направлен в основном на христианских чиновников-коптов, игравших столь важную роль в мамлюкской бюрократии. Ал-Умари, описывая коптских чиновников из высших эшелонов мамлюкского государства, говорит, что они обладают "белыми тюрбанами и черными тайнами" и что они "синие враги, которые глотают красную смерть".

Зависть к административным способностям и высоким правительственным должностям коптов была всеобщей. Это сохранилось в так называемом завещании аййубидского султана Наджм ад-дина Аййуба (ум. в 1249 г.), который смертельно заболел в тот момент, когда Людовик IX напал на Египет. Вероятно, это сочинение отражает более поздние антихристианские настроения мамлюкского времени. Давая советы об управлении страной своему сыну Туран-шаху, искателю удовольствий, султан заявляет:

"Взгляни на военное министерство (диван ал-джаши), сын мой! Те, кто нанес наибольший вред стране и даже довел ее до разорения, - это христиане, которые ослабили армию, словно она принадлежит им, и они могут ее продать".

Копты обвинялись не только в том, что они подрывали египетскую систему управления, но и в том, что они предательски сотрудничали со своими единоверцами-крестоносцами:

"Я слышал, что они [христиане Египта] написали франкским королям Сахила (Левантинское побережье) и островов, сказав им: "Не сражайтесь с мусульманами. Мы сами сражаемся с ними день и ночь, мы отбираем их имущество и нападаем на их женщин, мы разрушаем их страну и ослабляем их солдат. Приходите, владейте всем этим! Для вас не осталось препятствий!"

Враг рядом, в твоей стране; это христиане. Не доверяй тем, кто обратился в ислам... Даже если они и сделали это, то по другим причинам. Их вера укрыта в их сердцах, как огонь в золе".

Эта враждебность вновь и вновь возникает в обвинениях, предъявляемых ал-Макризи. Он нападает на коптов за то, что они наносили вред египетской системе землевладения (икта), от которой зависели военные:

"Копты шли на любую хитрость, и они начали ослаблять египетскую армию. Они делили отдельные икта на несколько частей в разных местах, чтобы часть [доходов, получаемых от икта] нужно было собирать в Верхнем Египте, часть в провинции аш-Шаркиййа, а часть в провинции ал-Гарбиййа, с тем чтобы утомить военных и увеличить расходы".

Ал-Макризи враждебен также и к христианскому духовенству Он описывает одного яковитского патриарха, как

"любящего власть и накопившего богатство... полученное от симонии, путем вымогания платы за посвящение в духовный сан с тех, кого он рукополагал".

Эти антихристианские настроения усиливались и навязывались религиозными кругами, а в мамлюкский период прежде всего - полемическими трудами и фетвами Ибн Таймиййи, который не питал никакой нежности к христианам - ни к живущим в "области ислама", ни за ее пределами.

Европейская реакция

Итак, мы видим, что в целом ряде мусульманских источников имеются свидетельства возникновения негативной реакции, направленной против восточных христиан. Но ее воздействие отчетливо различается в зависимости от региона и политических обстоятельств. Такая негативная реакция была направлена против восточных христиан как в Мамлюкской империи, так и вне ее, и часто вызывалась внешними актами агрессии со стороны Западной Европы, как в форме отдельных пиратских рейдов, так и широкомасштабными кампаниями.

Время от времени начинались ответные репрессии со стороны западных христиан. Примером является захват и разграбление Александрии в 1365 г. Пьером I Лузиньяном, крестоносным правителем Кипра. Мусульманский автор ан-Нувайри (Мухаммад ал-Искандарани) находился в это время в Александрии и дал красочное описание катастрофы, произошедшей в мухарраме 765/октябре 1365 г., когда Пьер и его войско в течение недели грабили Александрию. Это была, говорит он, "величайшая катастрофа в истории Александрии".

Сам ан-Нувайри приписывает это нападение, помимо других причин, гонениям, от которых страдали восточные христиане, лишенные мест службы и вынужденные носить особую одежду. Другие мусульманские хронисты ясно дают понять, что копты продолжали время от времени подвергаться гонениям на протяжении всего XIV в. и позднее.

Общие соображения

Но какую часть этого ужесточения в отношении к иноверцам со стороны мусульман следует приписать влиянию Крестовых походов? Приписать все это фанатизму крестоносцев из Европы проще всего, хотя он частично и был причиной и оказал свое воздействие. С другой стороны, необходимо подчеркнуть, что мусульманское общество всегда обладало способностью преобразовывать себя изнутри, обновлять и переопределять себя, очищаясь от нежелательных нововведений и пагубных влияний. Стоит вспомнить быстрый взлет двух воинственных берберских династий в XI и XII вв. в Магрибе, Алморавидов и Алмохадов, которые не нуждались в нападениях крестоносцев, чтобы почувствовать непреодолимую потребность навязать свой агрессивный "реформистский"844 ислам городам Северной Африки и Испании.

Такие реформаторские движения (ислах) пронизывали всю мусульманскую историю во многих частях света вплоть до конца XX столетия. Поэтому можно утверждать, что вновь обретенный религиозный пыл мусульман-суннитов в Сирии, Палестине и Египте в XII в. и позднее возник не как следствие тяжелых бедствий, которые принесли им крестоносцы. Напротив, этот возрожденный дух джихада и внутреннего ожесточения проявился бы в любом случае как неотъемлемая часть природы мусульманского общества.

Султаны мамлюкского Египта, правление которых продолжалось еще долго после того, как крестоносцы покинули Левант, фактически до начала XVI столетия, представляют особый случай. Они были этническими чужаками, лишь недавно обращенными в суннитский ислам, трезвомыслящими военными людьми, с простыми бескомпромиссными убеждениями, которые вдохнули новую жизнь в мусульманское общество. Поэтому - теоретически - можно утверждать, что мамлюкские правители не нуждались в примере крестоносцев, чтобы следовать фанатичному курсу в отношении религиозных меньшинств, живших на их территориях.

Мамлюки, как пришельцы на Ближнем Востоке, не понимали (или не видели такой необходимости), зачем примиряться с давним присутствием христиан в Леванте, и нисколько не интересовались, чем отличаются между собой различные группы христиан. Не собирались они и терпеть присутствие "еретических" групп мусульман, таких как исмаилиты, друзы и другие шиитские общины на Ближнем Востоке.

Мусульманское общество должно было очистить себя изнутри от всех загрязнений, новшеств и ересей, и Мамлюки были идеальными воинами для защиты суннитского ислама. Они образовали союз с улелимм, которые только и стремились к тому, чтобы наставить своих правителей и оказать им содействие в деле укрепления правоверия.

Общие замечания о мусульманско-христианских отношениях после 690/1291 г.

Предшествующий анализ был попыткой обратить специальное внимание на важный, но, в конечном счете, не имеющий ответа вопрос о влиянии Крестовых походов на отношение мусульман в мамлюкский период к христианству, и в особенности к ближневосточным христианам. Очевидно, что мусульманское общество всегда обладало внутренней способностью переопределять и обновлять свою веру, однако сам факт усиления мусульманского религиозного пыла именно в мамлюкский период, после многих столетий общей терпимости по отношению к "людям Писания" на территории "области ислама", заставляет, в конечном счете, предположить определенную связь этого явления с теми испытаниями, которые выпали на долю мусульман во время Крестовых походов.

Следовательно, можно утверждать, что появление крестоносцев, с их "новым брендом" фанатичного христианства, послужило катализатором, а может быть, и непосредственной причиной процесса усиления нетерпимости мусульман-суннитов к людям другой веры и, разумеется, к любым религиозным отклонениям среди самих мусульман.

Фанатизм пришельцев-крестоносцев потряс мусульманский мир в 1099 г. и продолжает оказывать подобный эффект. Так называемые антикрестовые походы начались вовсе не в XIII в. вместе с успехами Мамлюков. Ответная реакция мусульман возникла в XII столетии, начиная с Зенги или даже ранее, и упорно нарастала, достигнув своего пика сначала при Hyp ад-дине и Саладине, а затем и позднее, благодаря усилиям вдохнувших в них новую жизнь Мамлюков.

Ответные действия мусульман не прекратились после очищения их земли от крестоносцев в 1291 г. В дополнение к защите собственных территорий мусульмане теперь могли предпринимать контратаки против соседних восточных христианских государств, таких как

Киликийская Армения, которая была завоевана мамлюкским султаном ал-Ашрафом Шабаном в 1375 г.;

Кипрское латинское королевство, которое стало данником мамлюкского Египта при султане Барсбее в 1427 г.;

Константинополь, павший под ударами турок-османов в 1453 г.;

рыцари-госпитальеры Родоса, которые держались, пока турки-османы не захватили остров в 1522 г. Все это события одного порядка.

Турки-османы тоже вынашивали воинственные планы в отношении христианской Европы, и уже в XIV в. султан Мурад I (ум. в 1389 г.) объявил, что "он придет во Францию, когда покончит с Австрией". Эта свего рода реакция на Крестовые походы со стороны Османской Турции достигла наивысшей точки в XVI в. Они завоевали Балканы, потом Венгрию и продвинулись еще глубже в сердце Европы, до самых ворот Вены. Тень турецкой угрозы нависала, как черное облако, над большей частью континентальной Европы на протяжении всего XVI в.

Таким образом, реванш мусульман продолжался очень долгое время.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Неудивительно, что культурное взаимодействие между мусульманами и франками должно было происходить практически в одном направлении. Здесь сыграли свою роль многие факторы. Как уже упоминалось, мусульмане чувствовали, что им почти нечему учиться у Европы в религиозной, социальной и культурной сферах. Франкам же, наоборот, было чему поучиться у мусульман, живших на Ближнем Востоке много веков и полностью адаптировавшихся к его климату и особенностям местности. Вполне предсказуемо, что именно в повседневной жизни франки, вероятно, более всего подверглись влиянию мусульманских традиций, таких как личная гигиена и режим питания, а через несколько поколений они начали идентифицировать себя как левантинцев.

И все же, несмотря на свидетельства того, что обе стороны могли сблизиться, масштаб этого процесса сближения двух изначально враждебных групп не стоит преувеличивать. Несмотря на торговые и политические союзы между крестоносцами и мусульманами, идеологическое разделение оставалось. Разумеется, значительно легче установить хронологические рамки периода, чем разобраться в духе того времени. Разве мы сможем когда-нибудь понять, что простые мусульмане в действительности чувствовали по отношению к крестоносцам?

Предшествующее исследование показало, что между мусульманами и франками имелось много точек соприкосновения и взаимодействия на многих уровнях на протяжении двух столетий. Однако все равно трудно прийти к какому-либо определенному выводу о том, какие чувства мусульмане в действительности испытывали в отношении франков. Существование договоров и имевшиеся между ними регулярные контакты никоим образом не доказывают, что мусульмане уважали франков или любили их, как отдельных представителей, так и как группу.


= ГЛАВНАЯ = ИЗРАНЕТ = ШОА = ИСТОРИЯ = ИЕРУСАЛИМ = НОВОСТИ = ТРАДИЦИИ =АТЛАС = ОГЛАВЛЕНИЕ = ИСЛАМ =