Израэль Жерар

КИР ВЕЛИКИЙ

Жду Ваших писем!

= ГЛАВНАЯ = ИЗРАНЕТ = ШОА = ИСТОРИЯ = ИЕРУСАЛИМ = НОВОСТИ = ТРАДИЦИИ = МУЗЕЙ = АТЛАС = ОГЛАВЛЕНИЕ =

Глава III. ПЕРЕД ЛИЦОМ БАНКИРА БОГОВ

Кир на берегах реки Галис — событие само по себе не провокационное… На этой стадии своей эпопеи новый хозяин персидско-мидийской империи еще не позволяет своим амбициям выплескиваться за рубежи царства.

Тем не менее Кир знает, что переворот, совершенный им в Экбатане, не по вкусу его соседям. Слишком быстрое его возвышение не могло оставить равнодушными царства, окружающие его новую империю. Только такой странный государь, как Набонид, не очень этим заинтересовался. Несмотря на взятие Харрана, он, похоже, по-прежнему занят своим духовным садом в Вавилоне и в древней аккадо-шумерской вселенной. И не о Египте думает Кир — египтяне далеко и вообще малодеятельны, — а о народах, живущих к востоку от новой Персии, их Кир знает хорошо. Они непредсказуемы, непоседливы, агрессивны, но в отличие от персов не научились военно-политической организации, благодаря которой Ахеменид одержал свою первую и неожиданную стратегическую победу.

Зато земли к северу от Галиса представляли для сына Камбиса тему для размышлений. Огромный перекресток на западной оконечности Азии, Лидийское царство, явилось местом встречи греческой и всех восточных цивилизаций. Кир знает о богатстве греческих колоний на побережье в Милете, Эфесе, Смирне, знает о прочной связи их с греческими островами и континентальной метрополией, с религиозным центром в Дельфах, военным — в Спарте, политическим — в Афинах.

Знает Кир и о том, что Сарды, город, в котором правит Крез, — настоящая столица для купцов, деловых людей и мудрецов всей Греции. Большой лидийский город является центром притяжения для соседних народов. Его окружают равнины, облегчающие проезд в соседние провинции и страны. Лидия обеспечивает, таким образом, переход от моря к континенту, от греческого мира к восточному обществу, от прибрежных колоний к семитскому населению.

Лидийский народ фракийского происхождения, испытавший на себе сильное влияние сирийских семитов, обосновался на перекрестке дорог, открытом для нашествий и торговли, он не составляет единый блок, сильный и определенный, как персы. В отличие от вавилонян и египтян, у него нет великих многовековых традиций. Веком раньше Ашшурбанипал, царь Ассирии, даже заявлял, что Лидия была «страной, о которой цари, его предки, никогда даже не слыхивали». Конечно, лидийцы существовали издавна, но в государство они организовались лишь незадолго до того, как Кир основал свою державу.

Будет ли теперь Лидийское царство пытаться мстить за царя Астиага, шурина Креза, нового властителя Сард, чтобы ограничить рост могущества Персии? Или же Лидия предпочтет военной авантюре стабильность экономической организации Малой Азии? Но и с этой точки зрения Кир представлял опасность для интересов Лидии: с берегов Галиса он сможет контролировать торговые пути первостепенной важности. Господствуя над территорией в Птерии, на севере эллипса, который описывает Галис, он в состоянии задушить обе стратегические дороги Лидии — ту, что связывает Сарды с Сузами, прозванную царским путем, и ту, что идет от Синопы на Черном море до Тарса, в южной части Малоазийского побережья Средиземного моря.

Уже Алиатт, отец Креза, воевал с Киаксаром, потому что Лидийское царство не могло допустить, чтобы Мидийская держава господствовала над этим жизненно важным перекрестком путей. Будет ли такое же столкновение теперь, когда Кир, словно дразня Креза, достиг берегов Галиса со всеми своими силами? Рискнет ли правитель Сард нарушить договор, заключенный во время затмения солнца между его отцом и царем Мидии, ведь гарантом договора был сам Навуходоносор? Разве не скреплено это соглашение кровью, когда, надрезав на руке кожу, каждый из договаривавшихся слизывал чужую кровь?

Пока Кир не совершил никакого действия, враждебного Крезу. Он только разбил лагерь там, где мидян терпели со времен мирного соглашения, заключенного 28 мая 585 года. Но по ту сторону реки находятся огромные богатства, которые позволили бы ему реализовать свои амбиции. Застряв в болотах и пустынях юга, думал царь, ассирийцы потерпели поражение. Новые народы, арии, должны, наоборот, смотреть в сторону севера, где, быть может, они найдут ключ к покорению мира…

Однако если Кир хочет воевать с Лидией, он должен сперва узнать истинную силу этого народа и правильно оценить Креза, сына Алиатга и потомка Гигеса, человека, о котором говорят, что он легкомыслен, суеверен и щедр. Но надо еще взвесить силу греческих городов побережья и прочность нитей солидарности, связывающей их с матерью-родиной. В случае войны с лидийцами найдет ли он среди греков побережья союзников, способных ослабить силу Сард? Ведь в конце концов гармоничное равновесие, которое царит в стране Креза, есть результат политики давления, которую лидийцы проводили десятки лет в отношении городов, возникших вдоль побережья на земле Малой Азии. Сумеет ли Кир в случае надобности оживить в свою пользу враждебные чувства, растравить старые раны, напомнить малоазийским грекам, что при всей своей ловкости Крез — не более чем очередной завоеватель, восточный владыка?

Лидия — международная держава

После многовековой истории лидийцы в конце концов создали свое организованное царство. Долгое время они бродили по Малой Азии и занимались только тем, что грабили города и нападали на караваны, приходящие с Востока или с Запада. По правде говоря, после разрушения Фригии киммерийцами не было организованного государства между Понтом Эвксинским (Черным морем), Внутренним морем (Эгейским морем) и все той же рекой Галис.

Начиная с VIII века греки организовали очень активные фактории на побережье, неподалеку от своей родины-матери; одни искали новых земель из любви к приключениям, другие жаждали новых доходов, стремились расширить свое влияние, третьи отправлялись к чужим берегам, вытесненные скудостью родной земли. Они установили добрососедские отношения с местным населением и обменивались не только товарами, но и культурными ценностями: азиатские греки VII века уже придумали «эпопею», то есть жанр лирической поэзии, способной описывать их личные приключения. Они уже начали создавать скульптуры из мрамора, искали и находили гармоничные пропорции и линии.

Так, в Лидии установилось своего рода моральное превосходство греков. Не имея настоящей армии для обеспечения своей безопасности, греческие колонисты, живущие на побережье, благодаря дипломатической ловкости, путем переговоров приходили к компромиссам и очень скоро достигли небывалого развития. Самым удивительным примером был город Милет. Расположенный в заливе возле устья реки Меандр, город имел фактории по всему побережью от устья Нила до устья Дуная и до реки Галис. Город Смирна служил портом для Сард благодаря реке Гермос, впадающей в море. Эфес, расположенный поблизости от известной реки Пактол, был образцом процветающего города. На протяжении всего VIII века, пока лидийцы не создали организованного общества, греческие колонии полностью отвечали потребностям тех, кто покинул Афины, Коринф или Спарту в поисках богатств Востока.

Однако в 687 году лидийцы заняли Сарды и значительно расширили город. Их предводителем был Кандавл, последний представитель династии Гераклидов. Этот царь останется в истории благодаря Геродоту как человек, пожелавший, чтобы все вокруг увидели красоту его жены.

Царь Кандавл приказал своему вельможе Гигесу хитростью обнажить царицу, свою супругу, чтобы тот мог увидеть и оценить ее красоту, а она бы не подозревала, что на нее кто-то смотрит. Что и было сделано. Но царица узнала об этом и в отместку заставила Гигеса убить царя. Гигес чуть не стал новым властителем лидийцев. Однако несчастный Кандавл оказал упорное сопротивление, и скандал, связанный с узурпацией власти, вышел за пределы дворца. Тогда Гигес сумел упросить Дельфийскую Пифию разобраться в этих событиях. Через несколько месяцев после своего преступления новый царь, к счастью для него, был оправдан и таким образом утвержден в роли властителя лидийского народа. А Пифия добавила к своему суждению слова, на которые никто сперва не обратил внимания: «Гераклиды будут отомщены на четвертом потомке Гигеса».

Обрадовавшись, что его царство морально поддержала главная жрица Греции, Гигес совершает необычный поступок. Будучи не греком, а варваром, он решил сделать преподношение Пифии в виде многочисленных предметов из золота и серебра, в том числе шести больших золотых ваз. Этот жест был первой приманкой в стратегии Лидии по отношению к грекам, живущим на побережье, а следовательно, и по отношению ко всей Греции.

Новый царь захватил Милет и Смирну с прилегающей к ним территорией, затем занял город Колофон. Для лидийцев это означало присвоение богатств греков, а также обеспеченность сезонными наемными рабочими, в которых они нуждались. Гигес понимал, что нужно было сохранить экономический потенциал территорий, занятых греческими колонистами. Надо было подчинить себе противника, не уничтожая его, добиться соглашения с ним.

Царь Лидии, опираясь на поддержку нового правящего класса, менее аристократического и более заинтересованного в экономическом развитии, хотел вывести свою страну из изоляции, а древнюю Фригию, забравшуюся на анатолийское плато, без настоящих выходов для сбыта своих товаров, превратить в морскую державу, открытую всему миру. Но эта политика была реализуема лишь при сотрудничестве с умелыми и ловкими греками. Захватив порты и фактории, царь добился бы господства на морских путях, что позволило бы ему установить налоговую систему более выгодную, чем сбор пошлин за проход караванов, пересекающих пустыни Азии. Так Гигес расчистил путь торговле между Грецией и Востоком. Конечно, соотношение сил складывалось в пользу лидийцев, в том числе и в плане экономическом, но их интересовали также достижения греческой цивилизации.

И наоборот, Восток оказывал влияние на самих греков. В Греции восхищались Халдеей с Вавилоном в связи с развитием наук, Ассирией с Ниневией — в связи с политико-военной организацией, Египтом с Мемфисом — в связи с достижениями архитектуры и знаниями жрецов и, наконец, Лидией с Сардами — из-за их богатства.

Как ни странно, но взаимопроникновение цивилизаций началось с религии. Постепенно греки заимствовали оргиастические культы и «таинства», признали экстаз, заблуждения души и опьянение как добродетели. Беря пример с греков, династия Мермнадов и правящий класс лидийцев устремились к благоденствию и роскоши. Они смотрели на окружающий мир глазами эстетов, тогда как свойственные грекам рассудочность и мудрость стирались из памяти. Возможно, лидийцы видели ключ к своей морали и веселому упоению жизнью в строке из Еврипида: «Мудро то, что не является мудростью».

Тем временем Лидия становилась независимой державой. В 631 году сын Гигеса, царь Ардис позволил себе сбросить власть Ашшурбанипала и перестал платить ему дань. Организовывались и греческие колонии. Их целью было не сопротивление местным народам — в них греки нуждались как в источнике экономической помощи, — а создание своего рода независимой власти, отрицающей привычки Востока и не желающей ставить силу выше разума, включающего в себя духовность и торговый смысл.

Царь Ардис без понимания относился к воле греков, желающих получить самостоятельность. Он полагал, что только сила оружия могла позволить ему обеспечить превосходство лидийцев над греческими поселенцами. В 616 году он начал войну против Милета, чтобы подчинить себе этот крупный порт, через который проходили богатства Востока. Как вести войну, не уничтожая противника и не убивая курицу, несущую золотые яйца? Как задушить Милет, не убивая его?

Такая проблема стояла перед Ардисом и после сорока девяти лет царствования, к моменту его смерти. Та же задача стояла перед его сыном Садиаттом, царившим на протяжении двенадцати лет, и острее всего — перед Алиаггом, взошедшим на престол в 610 году.

Алиагг, сильно отличавшийся от своих предшественников, получил в наследство эту войну, которую сам он, возможно, никогда бы не начал. Чтобы раз и навсегда покончить с колонистами, он придумал новый тип боевых действий: как только лидийцы узнавали, что урожай поспел, они шли походом на Милет; в городе они не разрушали и не поджигали дома, зато в сельской местности опустошали плодовые деревья и поля, после чего возвращались к себе. Геродот объясняет: «Лидийцы не разрушали дома, чтобы жители Милета имели убежища, из которых они могли бы выйти в поле, чтобы вспахать и засеять землю, а благодаря этому лидийцам было бы что грабить в следующее нашествие»[57].

Континентальная Греция, не оказывая военную помощь Милету, выжидала. И случилось так, что во время очередного крупного набега пожар, учиненный лидийцами, перебросился с полей на храм Афины и разрушил его. Вскоре Алиатт заболел. Опасаясь, что эта болезнь есть знамение, посланное богами, царь запросил совета у Пифии Дельфийской. Ответ не заставил себя ждать: надо восстановить храм Афины. Повелитель Милета Фрасибул решил, что Алиатт придет вести переговоры о перемирии и об окончании этой войны, тянувшейся уже двенадцать лет. В ожидании гонца из Сард «он велел собрать на площади все зерно, какое было в городе, как царское, так и у подданных, и предписал, чтобы по его сигналу жители Милета начали на улице распивать вино и ходить друг к другу в гости, устраивая веселые компании. Сделал это он для того, чтобы гонец из Сард увидел собранное зерно и весело гуляющее население и доложил бы об этом Алиатгу… что и случилось на самом деле… В результате были восстановлены мир и дружба; Алиатт повелел построить не один, а два храма в честь Афины, а сам тут же исцелился от своей болезни[58].

В 604 году Сарды и Милет заключили договор, характерный для отношений между державой-покорителем, какой была Лидия, и Милетом, городом, чья активная хозяйственная деятельность была столь блестящей. Не было заявления, что войска оккупируют город, просто договорились, что лидийцы будут «гостями» жителей Милета. В открытую не было сказано, что эти последние будут посылать наемников для защиты интересов Лидии, просто объявили, что теперь они «союзники». Короче говоря, они были «гостями-союзниками» на базе взаимной выгоды, которая была только видимостью: войска Милета вовсе не собирались находиться в Сардах, а тирану Фрасибулу вовсе не нужны были лидийцы в качестве военных помощников, поскольку единственным реальным врагом Милета были именно лидийцы.

Через несколько лет, в 566 году, Алиатт решил распространить лидийский порядок на всю Карию, то есть провинцию, расположенную между городами Милет и Фокея, на юго-западе Малой Азии, что позволяло караванам из Сард выходить напрямую к морю. Но город Смирна оказал решительное сопротивление, и лидийцы разрушили Смирну, перебив население и разграбив склады. Уничтожение Смирны, впрочем, было на руку Эфесу, который после Милета стал самым крупным портом в том регионе.

Затем Алиатт взялся за город Колофон, расположенный между реками Гермос и Меандр. Город был известен как очень богатый, кроме того, славился своей конницей. Чтобы покончить с этим досадным преимуществом, Алиатт предложил правителям Колофона за крупную сумму предоставлять ему конные отряды. Однажды, после удачного похода, лидиец решил удвоить оплату всадникам и пригласил их в Сарды, чтобы отпраздновать победу, там было собрано много вина и закусок. Доверчивые колофонцы оставили коней на попечение конюхов и вошли в город. Но как только они прошли городские укрепления, лидийские солдаты заперли входы и выходы, набросились на них и перерезали всех до одного.

Война на побережье подходила к концу. Эфес процветал, и ни о каком захвате его, силою или хитростью, не могло быть и речи. Правил там Мелас II, старший сын которого женился на одной из дочерей Алиатга.

За один век с небольшим Лидия без потерь сумела овладеть всей Малой Азией. Она оттеснила киммерийцев к горам на севере, заняла всю Фригию с центральным плато, господствующим над долинами и побережьем. А главное — с помощью экономических и военных соглашений Лидия заставила азиатских греков подчиниться ее воле, причем, что замечательно, не были унижены ни греки, ни их боги. Было достигнуто равновесие между греками и лидийцами, о чем мечтал Гигес, первый из Мермнадов: Сарды стали торговым центром, Лидия — морской державой, а лидийцы — настоящими посредниками между Востоком и Западом.

Все это было достигнуто в значительной мере благодаря Алиатту. Лидийский царь стал настолько популярен, что после его кончины и рядовые люди, купцы, ремесленники, и придворные, воспользовавшиеся огромным экономическим усилением Сард и Лидии в целом, собрали средства, чтобы воздвигнуть величественное надгробие. Этот огромный конический холм с круглым основанием господствует над долиной Термоса и, наверное, является одним из редких памятников Античности, построенным не по высочайшему указу. Народ воздвиг его спонтанно, желая таким образом выразить свою благодарность.

К 561 году, когда умер Алиатт, Лидия была уже известной державой.

Таким был потенциальный противник Кира, разбившего свой лагерь на берегах Галиса. Но Крез — не Алиатг. Новый царь Лидии властвует над страной уже оформившейся. Наверное, Киру более симпатичны созидатели царств, чем их наследники. Новый предводитель персов, наверное, видит себя в Алиатге и не считает Креза себе подобным, даже если он известен больше, чем его отец.

Крез — человек под влиянием

Деятельность Креза началась с финансовой операции. В ту пору Алиатт хотел завоевать всю Карию, а Крез был лишь простым губернатором провинции Адрамиттия. Он не мог похвастать царским доверием, у него не было уверенности в том, что когда-нибудь станет наследником своего отца. Действительно, у Алиагга был другой сын, Панталеон, от ионийской царевны. Вся греческая партия Сард поддерживала Панталеона в надежде, что наконец-то у Лидии будет царь, воспитанный в эллинской культуре и сочувствующий греческим колониям.

В 566 году Алиатт обратился с призывом ко всем своим губернаторам, чтобы они со своими войсками присоединились к нему накануне общего наступления, задуманного им против Карии. Чтобы заслужить одобрение своего отца, Крез решил привести целую армию. Средств для этого у него не было, и он решил взять взаймы у Садиатга, одного из богатейших купцов Лидии. Но тот отказал. «Если буду давать в долг сыновьям Алиатга, — воскликнул он, — я все деньги раздам». Тогда Крез решил ехать в Эфес, где он и нашел необходимую сумму. Благодаря этим субсидиям Крез снарядил войска, первым явился на место встречи и вернул себе расположение отца, который включил его в число отправляющихся в поход.

Деятельность Креза продолжилась в финансовой сфере. Но юный князь интересовался также вопросами устройства государства и духовными исканиями. Поэтому здесь надо напомнить о другом важном событии в жизни сына Алиат-та: о его встрече с Солоном.

Незадолго до войны с Карией, в 570 году, Солон Афинский совершил поездку в Сарды. Он был окружен ореолом славы, престиж его был связан с реформами, полезность которых и с правовой, и с политической точек зрения ему удалось внушить своим согражданам. Крез, которому тогда было двадцать шесть лет, возможно, мог пройти обучение у этого выдающегося человека, который сконцентрировал в себе весь греческий гений.

Солон принадлежал к классу богатых землевладельцев, но не воспользовался семейными благами, потому что отец их в значительной мере растратил. Так что юный афинянин был вынужден заняться торговлей, много путешествовал по разным странам.

Так, он научился наблюдать нравы, обычаи и повседневную жизнь других народов, основные принципы общественной жизни и международных отношений. В ту пору Афины раздирали внутренние распри, вот-вот грозившие перерасти в гражданскую войну. В 594 году Солон был назначен архонтом[59] и поставил перед собою цель добиться национального примирения. Начал он с того, что амнистировал большую часть граждан, сосланных или лишенных политических прав. Его поддержали ремесленники, торговцы, мелкие собственники, поэтому ему было легко делать громкие заявления, чтобы иностранцы, приехавшие в Афины в поисках работы, а также члены их семей тут же получали бы афинское гражданство. Конечно, напряженность еще долго сохранялась, но в целом общественные отношения в Афинах улучшились. Солон следил также за экономическим развитием города, он ввел единую национальную валюту, что положительно отразилось на экспорте и торговле между разными странами региона. Он обеспечил снабжение деревень водою и безопасность крестьян против волков, заполонивших леса, и таким образом улучшил жизнь класса сельскохозяйственных работников. К тому же землевладение позволяло участвовать в городском управлении, чего были лишены промышленники и коммерсанты, если у них не было в собственности земельных наделов. Но каким бы ни было их происхождение и вид деятельности, все граждане могли быть избраны в народные собрания и суды.

Солон занимался не только политикой, проблемами социальными и экономическими, но и обучением. Так, в ходе поездки в Лидию афинский реформатор рассказывал всем, каким образом Афины достигли общественного мира и экономического процветания. Солон разоблачал в отличных баснях и притчах эгоизм богачей, «зажравшихся и раздувшихся от гордыни», а также зависть бедняков, «всегда готовых броситься за подачкой или мстить кому-нибудь». Человек, давший Афинам мир и благоденствие, производил на просвещенных лидийцев поистине зачаровывающее впечатление. Среди таких зачарованных был и юный Крез, жадный до знаний.

Испытал Крез на себе впечатления и от других людей, в частности — от Фалеса Милетского. Астроном, предсказавший солнечное затмение именно в тот день, когда должна была состояться битва при Галисе, был завсегдатаем при дворе Алиагга. Его афоризмы, систематизированные греками, знали все, кто бывал у него: «Опасайся потерять расположение к тебе за твои слова у тех, кто привязан к тебе клятвой. — Не жалей похвал в адрес тех, кому ты обязан рождением. — Самое большое удовольствие доставляет получение желаемого. — Невежество — тяжелая ноша. — Избегай безделья, даже если ты богат. — Скрывай свое счастье, чтобы не вызвать зависть других. — Соблюдай чувство меры. — Не растрачивай на всех без разбора твое доверие. — Если ты даешь указания, управляй самим собою»[60].

Философия Анаксимандра, ученика Фалеса, включала вопросы происхождения миров и жизни. Он первым утверждал, что существует бесконечное количество миров в бескрайнем пространстве, и предположил, что в основе происхождения всех существ лежит неопределенная масса, из которой сперва выделились тепло и холод, потом — земля, вода, воздух и огонь. Анаксимандр учил, что боги не сразу создали человека, что он произошел от рыбы.

Такое бурное развитие философских идей не отвлекало лидийцев от двух главных забот: экономики и военного дела. Но этот постоянный пересмотр знаний, интерес к происхождению вещей и человека, эта неясность в отношении свободы человека и власти богов накладывали отпечаток неуверенности на всю торговую и военную политику. Крез, увлеченный разнообразием всех этих учений, тонко чувствующий красоту, уже не был просто военачальником, как его предки.

Подобной культуры был напрочь лишен сын Камбиса Кир, царь персидский, находившийся в ту пору лицом к лицу с лидийцами. Он унаследовал лишь умение выживать, а это было далеко от умозрительных построений и теорий, хотя ему не чужды были поиски добра, истины, желание действовать в соответствии с принципами мудрости и здравого смысла.

Ни Кир, ни его предки не задумывались над проблемами экономики и торговли. Поиск самого необходимого, в том числе пастбищ для скота, обмен, завоевание плодородных земель, порабощение местного населения — вот идеал, к которому стремились воины, пришедшие из Аншана в поисках новых пространств. Кир и Крез были воплощениями двух разных миров.

Довольно скоро стало ясно, что Крез мог бы взойти на трон и стать достойным наследником Алиагга. Как только это стало очевидным, сторонники сближения с Грецией, поддерживавшие Панталеона, убедили мать его устранить Креза. Мать Панталеона, ионийская царица, пыталась подкупить повариху будущего царя, чтобы отравить его, но та предупредила Креза, и он принял меры предосторожности.

Вступив во власть в возрасте тридцати пяти лет, Крез решил отомстить заговорщикам. Начал он с того, что послал на смертельную пытку богача Садиагга, участвовавшего в заговоре, того самого богача, который когда-то отказал ему в денежной поддержке. Теперь все его богатство было полностью потрачено на изготовление жертвоприношений для Пифии Дельфийской.

Взойдя на трон Лидийского царства, Крез решил также судьбу своего племянника Пиндара, тирана, активно поддержавшего заговор против него. Сперва Пиндар героически сопротивлялся лидийским войскам. Но наступил момент, когда ему пришлось начать переговоры о капитуляции. Зная доверчивость Креза к оракулам и уважение его к святилищам, повелитель Эфеса решил посвятить весь город богине Артемиде. Он обнес веревкой все укрепления, окружающие город, чтобы точно показать размеры «святилища». Затем запросил мира во имя богини. Крез согласился, как человек суеверный, но главное — потому, что после разрушения Смирны Эфес был главным выходом к морю для Лидии. Однако он потребовал высылки Пиндара, и тот вынужден был отдать свой город Мермнаду.

Остальные города побережья восприняли власть Креза с той смесью покорности и настороженности, фатализма и духа сопротивления, которая была характерна для менталитета этих необычных торговцев — воинов, пришедших из Греции на берега Малой Азии. А Крез заказал огромную статую из золота, изображающую повариху, спасшую ему жизнь. Несколько лет спустя он принесет эту статую в дар храму Аполлона в Дельфах в надежде получить предсказание, которое изменило бы его судьбу.

Гений золота

Откуда у Креза было столько золота, которым он так щедро распоряжался? Гора Тмол, возвышавшаяся над Сардами, была «золотой горой». Все речки, стекавшие с этой горы, прежде чем впадать в Гермос, несли в своих водах огромное количество золотого песка, словно столицу Лидии осыпали манной небесной. Сперва Мермнады использовали драгоценный металл для выделки предметов, предназначавшихся божествам. Так, первый из Мермнадов по имени Гигес отправил в Дельфы подношения из золота.

Крез сохранил традицию, начатую его предком, и возвел ее в важнейший принцип правления, создав настоящую философию дара. Его щедрость по отношению к богам была беспредельна, но особенно он был щедр по отношению к людям, служившим этим богам, надеясь таким образом завоевать себе друзей и союзников.

Особенную щедрость он проявил, когда захотел узнать мнение Пифии по вопросу, его преследовавшему: надо ли нападать на персов или не надо? Тогда Аполлон, которому был посвящен храм в Дельфах, получил за один раз несметные богатства: сто семнадцать золотых слитков, многие из которых были из очищенного золота, статую льва, также из золота, две огромные вазы, одну из золота, другую — из серебра, четыре серебряных кувшина, слитки серебра и, наконец, ту самую статую поварихи. Царь Лидии не забывал и другие храмы и сделал множество даров жрецам греческих святилищ. Щедрость его распространялась и на народ. Так, он повелел раздать каждому жителю Дельф по две золотые монеты (два статера). В знак благодарности жители Дельф предоставили ему право обращаться с запросами к оракулу вне очереди, освободили его подданных от некоторых налогов, предоставили постоянное право проживания и, наконец, право сидеть в первом ряду во время игр, посвященных богам.

Благодаря своему золоту Крез стал особым другом греков. Принятый в эллинское сообщество, царь Лидии мог взывать к греческому союзу и просить его о военной и экономической поддержке. При всем суровом и недоверчивом характере спартанцам не чужда была приверженность богам и некоторая скупость. Они направили делегацию в Сарды, чтобы приобрести золото по сходной цене в целях создания статуи Аполлона; каково же было их удивление, когда Крез предложил им бесплатно необходимое количество золота… Крезу нужен был союз со Спартой. После такого жеста ему нетрудно было добиться его. Подобным же образом, в благодарность за услуги, оказанные Крезом в Дельфах, представитель аристократической семьи в Афинах Алкмеон получил разрешение воспользоваться вволю казною Креза. Он не отказался и стал самым богатым человеком в Афинах. Так золото позволило Крезу изменить отношения между греками и лидийцами во благо своим царским амбициям.

А вот персы и Кир в том числе не умели обращаться с золотом. Конечно, они знали, какое волшебное действие оказывает этот металл, но их еще не заинтересовали успехи, достигнутые лидийцами и египтянами в этом отношении. Геродот напоминает, что позже, когда Киру пришлось воевать против спартанцев, он не стал скрывать свое презрение к подобной деятельности: «Я до сих пор никогда не боялся подобных людей, которые посередине города отводят площадь, специально, чтобы там собираться и обманывать друг друга, давая фальшивые клятвы…» Эти саркастические замечания он направлял в адрес греков, потому что они оборудуют рынки, чтобы покупать и продавать. А персы у себя полностью свободны от этой привычки и вовсе не оборудуют особые места для этого.

У персов меновая торговля имела свои законы. Обменивали сандалии, овощи или напитки на мелкие ремесленные изделия — веера, бусы или ножи. Такой обмен собственностью был хорош, пока участники оставались в одной деревне. Но как только они пытались из нее выйти, перевозка товаров или нехватка доверия к качеству продукции сразу стали тормозить обмен. Воины, выходцы из Аншана, мало задумывались об этом.

А вот лидийцы уже привыкли обменивать сельскохозяйственные продукты в разных пропорциях на ценные металлы: золото, серебро, а также бронзу. Деньги значительно облегчали торговые отношения, поскольку их легко было перевозить. Но количество металла, участвующего в торговле, и чистота его могли вызвать недоверие и беспокойство. Стали взвешивать золото и серебро. На всех рынках появились весовщики. Именно на этом этапе развития торговли в Сардах на трон взошла династия Мермнадов. Сперва Гигес, затем Алиатт, но особенно Крез гарантировали подлинность драгоценных металлов с помощью наложения пробы на золото и серебро, что подтверждало подлинность. А посему монеты становились законным, даже обязательным платежным средством.

Золото из реки Пактол на самом деле было электром, то есть естественной смесью золота и серебра. Крез повелел очистить его, и скоро лидийское золото стало считаться самым чистым в мире. Подобно грекам, он ввел также в обиход употребление серебряных монет.

От золотоносного песка горы Тмол до золотых монет на базарах — так росло могущество Креза. Но царь лидийский кроме ловкой финансовой политики, кроме религиозного союза с Дельфами и военного — со Спартой удачно организовал экономику своей империи. Царское достояние было баснословно велико: дары Креза греческим божествам черпались из его личных запасов.

Вперед, на тех, кто пьет только воду

Во время правления Креза Сарды стали торговым и финансовым центром, подобного которому до тех пор не было. Но ни космополитизм города, ни интернационализм лидийского двора, ни существование заморских факторий не превратили царство Креза в морскую державу. И хотя капитализм распространился моментально, народ лидийский в основном оставался сельскохозяйственной нацией, крепко привязанной к своей земле, к своим долинам. Путешествия за далекие моря были делом редким. И Крез, возможно, рассчитывавший развить морской флот, чтобы держать под контролем многочисленные острова вдоль побережья Лидии, отказался от этой идеи.

В ту пору новый властитель Экбатаны старался укрепить свою власть в Мидии и пытался, чаще всего успешно, подчинить себе бывших вассалов царя Астиага. Крез раздумывал: надо ли прервать восхождение Кира?

Крез не был человеком, способным начать военную кампанию, не приняв меры предосторожности. И, как обычно, он сначала решил посоветоваться с богами. Обратясь одновременно к разным оракулам, он поручил своим гонцам спросить у них, через сто дней после их отъезда из Сард, знают ли те, что делал в указанный час Крез, царь лидийский, сын Алиагга.

И оракул, пришедший от Пифии Дельфийской, прокричал ему верный ответ: действительно, на сотый день после отъезда посланцев Крез придумал совершить странный поступок, угадать который мог только человек, наделенный волшебным даром: он разрезал на куски черепаху и ягненка и своими руками сварил их вместе в медном котле, закрыв его медной же крышкой. Ответ, поступивший из Дельф, удовлетворил его полностью. Пифия заявила: «Мне ведомо число песчинок на морском берегу и размеры моря. Я понимаю глухонемого, я слышу молчащего человека. До меня дошел запах мяса черепахи с толстой шкурой, кипящей в медной посуде вместе с мясом ягненка; медь была и снизу, и сверху этого мяса»[61].

Крезу оставалось лишь добиваться благосклонности оракула, после чего он спросил у него совет по поводу основного предмета беспокойства: по поводу перса.

Крез собрал подношения, о которых мы уже знаем, и велел отвезти их в Дельфы, в храм Аполлона. Святилище это находилось у подножия Парнаса и господствовало над исключительной по красоте местностью. Внизу лощина Фе-ист, придававшая храму еще больше таинственности. А вдали впечатляющим фоном служил залив Итена.

Посланцы Креза были приняты со всеми почестями, соответствующими престижу, какой завоевал царь Лидии благодаря подношениям храму Аполлона. Представитель Креза был допущен внутрь святилища, но, согласно обычаям, не мог приблизиться к пророчице, которой жрецы передали вопрос Креза: «Должен ли Крез, царь лидийский, вести войну с персами и должен ли он взять с собою войска союзников?»

Из ответа, переданного жрецами, царь Лидии заключил, что он должен напасть на Кира, пока всевозрастающая мощь перса не начнет угрожать Лидии. Оракул не сомневался: Пифия предрекала победу при условии, что правитель Сард заключит союз с храбрейшими из эллинов: «Боги предсказали Крезу, что, начав войну с персами, он разрушит великую империю». Для сына Алиатта дело было ясно: Кир действительно создал великую империю. Разве не правил он на всем Иранском нагорье вплоть до берегов Малой Азии? Это новое царство надо задушить в зародыше. А если боги советуют Крезу «присоединиться к самым сильным грекам», царю лидийцев это было нетрудно, поскольку он мог рассчитывать на самых умелых в военном искусстве, на спартанцев.

Наконец, Пифия сказала Крезу, что «когда мул станет царем мидян, ему [Крезу] предстоит лишь следовать вдоль каменистого берега Гермоса и бежать, не стыдясь своей трусости». Царь лидийский знал, что в каждом предсказании, как правило, есть доля мистики, и даже в тех, что исходят из храма Аполлона, ясности искать не приходится. Но что означал мул в этом деле? Известно, как Крез истолковал эту притчу: результат совокупления осла и кобылы никогда не сможет властвовать над таким гордым народом, как мидяне. Следовательно, лидийцы ни в коем случае не рискуют быть побежденными их потенциальным противником.

Так что Крез решил начать войну. Но, будучи человеком не очень храбрым, он хотел убедиться сперва в надежности военных союзников. Лидиец проинформировал о своем намерении египтян и вавилонян, и те согласились присоединиться к нему. А спартанцы уже готовили корабли и собирали закаленные войска, и фараон Амасис направлял свой контингент — по его словам, сто двадцать тысяч солдат, — а Кипр, вассал египтян, грузил на корабли армейский корпус. Царь Вавилона Набонид ждал лишь сигнала от своего союзника, то же можно сказать о финикийцах, данниках вавилонян. Ионийцы и вообще все азиатские греки были также обязаны поставлять вооруженных солдат. Наконец, множество лидийских агентов разъезжали по Фракии, набирая там наемников. Стоило всем этим силам объединиться и получилась бы непобедимая коалиция.

И все же один из приближенных Креза Санданис, считавшийся мудрецом, выразил мнение, быстро распространившееся среди лидийцев: «О царь! Ты готовишься идти на солдат в кожаных штанах и прочей одежде из кожи, которые едят не досыта, а сколько получится, поскольку в их стране земля каменистая; на солдат, которые не пьют вина, а только воду, у них нет ни инжира, ни других вкусных плодов. Итак, если ты их победишь, что ты возьмешь у них, у этих людей, которые ничего не имеют? А если, наоборот, ты будешь побежден, подумай о том, какие преимущества ты потеряешь. Когда они попробуют всех наших яств, они не захотят с ними расстаться и их не выгонишь. Я лично благословляю богов, внушивших персам идею пойти войной на лидийцев»[62].

«В армии царило веселье»

На границе все было спокойно. Пограничные заставы, установленные мидянами еще во времена Астиага, были в руках Кира и ничуть не мешали проходу караванов, не создавая инцидентов, столь удобных для начала войны. Но Крез твердо решил напасть на Кира. Весною 546 года он приказал своим войскам форсировать знаменитую реку Галис, занял Птерию и Каппадокию. Затем он полностью опустошил окрестности Птерии и стал ждать развития событий.

Кир знал, с кем имеет дело. Новоявленный враг персов имел репутацию исключительную. Человек умный, любитель крупных проектов, неторопливый, склонный прощать. Но добродушие его сочеталось с неумеренной любовью к роскоши. Ярый оптимист, он верил во всемогущество золота.

Но прежде чем Крез перебрался через Галис, новый царь персов узнал от жителя Эфеса по имени Еврибат, что лидиец собирается напасть. Еврибату было поручено собрать войско на Пелопоннесе, и он перевозил большое количество золота. Измену он совершил явно в целях наживы, и его имя долгое время было для греков синонимом предателя.

Видя такую ситуацию, Кир первым делом подумал о том, как прикрыть свои тылы. Он уже давно замечал маневры Набонида. Пока, правда, вавилонянин напрямую его не беспокоил, однако внушал ему некоторые опасения. Но надо ли устремляться на юг, когда лидийцы угрожают ему с севера? Соотношение сил вполне могло позволить Киру победить вавилонян и захватить их город, если бы халдейская столица не была так сильно укреплена Навуходоносором. Нападение на город бога Мардука потребовало бы длительной осады и значительной потери времени, тогда как над Каппадокией нависала угроза.

Как только Кир узнал новость, пришедшую от Еврибата, он решил покинуть Экбатану. Ему надо было первым делом выйти на естественный путь всех нашествий, в долину Тигра. До этого весеннего дня 546 года ему не приходилось выводить войска за пределы нового мидийско-персидского царства. Покинув Экбатану, этот город-крепость, подобно орлиному гнезду нависший над долинами, Кир направил коня навстречу своей судьбе. Его политическая слабость была реальностью. Еще никогда не принимал он участия в международной войне и понимал масштабы риска. Но уверенность ему придавали рвущиеся в бой воины.

Когда на горизонте показались воды Тигра, Кир по достоинству смог оценить просторы плодородных земель, лежащих в долине Междуречья. Но сыну Камбиса некогда было раздумывать: он узнал, что царь Сард не довольствовался захватом Каппадокии, что было бы понятно, если бы он хотел просто получить свою долю от крушения Мидийской державы, но он захватил Птерию, перебил там сирийцев и проводил политику выжженной земли; дикость эта никак не сочеталась с приписываемыми Крезу гуманностью и умом. Крез раскрывал свой замысел: остановить восхождение Кира и заставить его капитулировать.

Кир начинал свой путь победителя. Он поднялся вверх по течению Тигра и занял город Арбела между двумя притоками Тигра: Большим и Малым Забом; повидал развалины Ниневии, застывший символ империи, разрушенной смелыми воинами, пришедшими, главным образом, с востока, как и он; захватил Харран, до того находившийся в руках у вавилонян, и вышел в конце концов в Киликию.

Вместе с тем Кир, понимая трудности, которые Крез и его предшественники всегда испытывали в общении с греками Малой Азии, направил гонцов в греческие города с предложением восстать против своих угнетателей. Но ни Смирна, ни Эфес, ни Колофон не приняли предложения, столь рискованного для их безопасности. Только Милет вроде бы еще опасался делать опрометчивые ставки на свое будущее и оттого соблюдал некоторый нейтралитет.

Эта неудача не остановила Кира. Из осторожности, а вернее, желая проявить великодушие и заявить о своих амбициях, Кир направил царю Лидии предложение договориться мирно, чтобы избежать кровавых столкновений. Он хотел, чтобы Крез просил его милости и объявил себя вассалом Персии. На этих условиях правитель Сард сохранит свое царство и титул сатрапа. Потомок Мермнадов ответил, что он никогда и никому не подчинялся в отличие от персов, бывших рабов мидян и будущих рабов лидийцев… Тогда перс решил продолжить наступление.

Киликия, оставшаяся независимой, в какой-то мере играла роль буферного государства между Лидией и сирийскими семитами. Она согласилась платить Киру дань и стала, таким образом, первой фигурой, которую бывший царь Аншана мог отныне включить в свою игру.

Затем персидские войска и их союзники вошли в Каппа-докию, пересекли реку Галис и оказались напротив лидийцев, в окрестностях Птерии, в огромной долине, ограниченной гигантской дугой реки. Крез располагал большим преимуществом: город находился на перекрестке двух больших дорог, а именно — знаменитой царской дороги, помогающей ему получать помощь от союзников из Спарты, и другой, которая связывала Таре, на южной окраине Малой Азии, с Синопой, что обеспечивало помощь от армянских друзей.

Лидийской коалиции не хватало единства; войска, ее составляющие, никогда не сражались вместе. А вот армия Кира была на подъеме. Быстрое восхождение их вождя, победы, одержанные над старым Астиагом, ловкость, с которой Кир захватил власть в Экбатане, обеспечили персам и их союзникам несравненный моральный дух. Как писал Геродот, «в армии царило веселье».

Этот оптимизм объяснялся также наличием в персидском войске первоклассного вооружения. Кавалерия составляла боевой корпус в десять тысяч бойцов. Кроме того, у персов было около ста колесниц-косилок. «В колесницы запряжены кони в доспехах, а воины в них стоят за деревянными башенками, причем голова и части тела, выступающие из башни — также в доспехах. Кроме того, к осям колесниц прикреплены железные косы, так что колесницы всегда готовы ворваться в боевые порядки пехоты». Эти колесницы, срезавшие все на своем пути, являлись крупной удачей в области вооружения и обеспечивали в этом отношении безусловное превосходство сыну Камбиса. У вождя персов было еще одно новое оружие: оседланные верблюды с двумя лучниками на каждом; их появление на поле боя сеяло панику в стане врага.

Таким образом, персидская армия была уверена в исходе битвы. Но, как пишет Ксенофонт, шпионы, разосланные Киром, приносили тревожные вести: Крез был избран главнокомандующим войск противоперсидской коалиции. Щедро оплачиваемые наемники, в том числе из Фракии, а также египтяне были готовы примкнуть к главным силам царя Сард. Киприоты, киликийцы, фригийцы, арабы, финикийцы, а также вавилоняне прибывали в большом количестве. Ионийцы и эолийцы были вынуждены послать контингенты; лидийцы вели переговоры о союзе со спартанцами, общий сбор всех вражеских сил должен был состояться на берегу реки Пактол.

Противник оказался силен, однако Кир быстро восстановил в своих войсках веру в победу. В пламенной речи он доказал, что «дрожать от страха будут вражеские войска перед лицом сил, пришедших со всех сторон, чтобы победить агрессора. Одни лишь колесницы представляют непобедимую силу, а с высоты верблюдов противник нам будет нипочем. И Креза нам нечего бояться, он еще трусливее, чем сирийцы, годится только на подкуп иностранцев, в надежде, что они будут сражаться за них лучше, чем они сами». И Кир так закончил свою речь: «А если, несмотря на эту правдивую речь, некоторые найдут силы противника грозными, а наши усилия презренными, я готов отправить их в лагерь противника; там они будут гораздо полезнее, чем здесь».

Юный предводитель персов отлично знал, что доверие к нему зависит также от интендантской службы, от снабжения войск оружием. Он следил за каждой деталью: «Значит, надо снабжать армию достаточным количеством провизии, без чего мы не сможем ни сражаться, ни просто выжить. Что касается вина, пусть каждый возьмет ровно столько, сколько нужно, чтобы привыкнуть пить только воду. Большую часть нашего марша мы не найдем вина и даже если захватим с собой большое количество, все равно этого будет недостаточно. Так вот, чтобы не заболеть, резко лишив себя вина, вот как нужно поступить: во время наших обедов давайте пить воду; если начнем сейчас, изменение не будет резким… Затем надо будет сокращать количество вина, выпиваемого после еды, до тех пор пока, сами этого не замечая, мы станем пить только воду»[63].

Верблюды против конницы

В непосредственной близости от Птерии армии под командованием Креза быстро продвигаются по опустошенной Каппадокии навстречу персидским войскам, образуя как бы огромные клещи. Внешние крылья лидийцев разворачиваются все больше, как если бы они собирались повернуться спиной к противнику. В центре, выстроившись в линию, длинная колонна пехоты и кавалерии движется прямо на Кира. Мермнад явно старается охватить фланги персидского войска и их союзников.

Перед лицом такой тактики лидийцев Кир дает команду двигаться вперед. Но предоставим слово Ксенофонту для описания битвы. Вождь персов «оседлал коня, его эскорт — тоже. У всех у них одинаковые одежды и оружие: пурпурная туника, медная кираса и каска, белый султан, меч и дротик; кони — в медных латах, набедренники и у коня и у всадника. Оружие Кира отличалось только в одном: у всех оно отливало матовым золотистым цветом, а у него — блестело, как зеркало».

Справа от Кира — Хрисант, командующий кавалерией, слева — Арсам, возглавлявший пехоту. Персы наступают рядами. Их царь, очутившись перед флангами, продвигается до первых рядов, где находится Абрадат, царь Суз, один из старейших друзей и союзников персидского народа. Он попросил оказать ему честь командовать авангардом, но предчувствует, что битва развернется главным образом на флангах. Больше того, он опасается, что охватывающее движение Креза будет успешным, а он и его люди попадут в ловушку.

Перс решил нанести удар по правому флангу армий царя Сард. Тогда тот приказывает своим войскам, сосредоточенным в центре, наступать в сторону Кира в надежде окружить его. Но персидский царь устремляется на самый край лидийского фланга, туда, где меньше всего сил, и обращает противника в бегство. Одновременно другие отряды Кира обрушиваются на левый фланг лидийцев. Затем из тылов выскакивают колесницы и атакуют левый и правый фланги Креза. Однако войска, которыми командует Абрадат, не выдерживают натиска египтян. Союзник Кира и его друзья попали в мясорубку, но их героизм позволил персидской армии воспрянуть и нанести ущерб египтянам.

Восхищаясь мужеством египтян и испытывая чувство жалости к побежденным врагам, Кир приказывает прекратить бой. В конце концов на условиях, что их не заставят воевать против Креза, бывшего их союзника, египтяне принимают великодушное предложение Кира. Вскоре они станут верными и честными подданными нового царя персов.

Разгром Креза еще не означал для Кира окончательную победу. Видя серьезность своего положения, лидийцы не стали упорствовать и попытались отступить в полном порядке.

Приближалась зима, и царь Лидии предпочел уйти в Сарды в ожидании подкреплений, что были обещаны грядущей весной. К великому своему удивлению, Кир увидел, как уцелевшие войска противника покидают поле боя. Крез оставлял ему Птерию и всю Каппадокию, правда, опустошенную и выжженную властелином Сард. Но благодаря этому Кир мог представлять себя освободителем и собрать население этой страны под свои знамена.

Что делать? Вроде бы нет надобности преследовать царя лидийского вдоль русла Гермоса. В лучшем случае, Кир выиграет схватку с каким-нибудь арьергардом. Пусть Крез возвращается в Сарды, где он наверняка почувствует себя в безопасности.

И действительно, Крез полагал, что избежал самого худшего. Он тут же распустил большую часть своих войск, полагая, что в наступающий зимний, снежный период ничего не произойдет. Некоторые из его союзников, предчувствуя тяжелые времена, покинули его под предлогом, что царь лидийцев зимою в них не нуждается. А Крез тем временем стал готовить весеннюю кампанию, стараясь собрать друзей, в частности спартиатов, помощь которых была ему необходима для победы над Киром. Несмотря на территориальный спор с аргосцами, царь спартиатов, не колеблясь, объявил о своей поддержке лидийского царя в кратчайшие сроки.

Так что Киру надо было поспешить, если он собирался напасть на Креза, пока тот не сколотил новую коалицию. И вот, против всяких ожиданий, царь Аншана направил свои войска на Сарды…

Когда персы появились в долине, окружавшей лидийскую столицу, Крез не поверил глазам своим. Как этот горец-дикарь осмелился выступить против царя — филэллина, царя самой образованной империи на Земле, союзника самых могучих держав на свете? Мало того, что Кир уцелел после нападения лидийцев в Каппадокии, но он проник в саму Лидию, и вот он перед ее столицей — Сардами, это невообразимо.

Оглядев равнину, где предстояло вести бой, Кир понял, что на этот раз столкновение произойдет, главным образом, между двумя кавалериями. Местность вокруг города Фимбрары была очень удобна для маневрирования конницей. Крез горделиво расставил своих всадников. Для Кира главное было — не попасть в ловушку, какую ему готовил, по-видимому, царь лидийский. Исход битвы между всадниками мог оказаться неопределенным.

После того как персидский царь выслушал мудрые советы Гарпага, был составлен план, согласно которому наследник Астиага выставил вперед верблюдов, на которых бесстрашные воины поражали противника сверху. Как писал Ксенофонт, «даже на большом расстоянии лошади не переносили зрелища этих животных, одни в испуге уносились прочь, другие вставали на дыбы и натыкались друг на друга. Это — обычная реакция конницы на верблюдов». Сброшенные с седел, лидийские кавалеристы не теряли присутствия духа и продолжали биться в пешем строю против персов. Обе стороны понесли значительные потери, но в конце концов бойцы Креза отступили и укрылись за крепостными стенами. Киру оставалось лишь осадить столицу.

Город в ту пору был окружен «царской стеной», опирающейся на обрывистые скалы, и считалось, что взять его невозможно. Мнению о неприступности лидийской столицы способствовала легенда. Рассказывали, что наложница бывшего царя по имени Мелес родила льва. И что лев этот обегал все укрепления, чем и обеспечил Сардам полную безопасность. Кстати, изображение этого льва-покровителя сохранилось на монетах, выпущенных в Лидии.

Ничто не предвещало, что Кир начнет приступ зимой 546 года. Он расположил свою ставку в Фимбрары, городе, хорошо защищенном благодаря прикрывавшему его горному массиву Катакекавмен.

Кир, казалось, спокойно ожидал прихода весны. Но, зная опасность политики выжидания, объявил в своих войсках, что он даст большую награду тому, кто первым преодолеет укрепления Сард. Несколько попыток оказались бесплодными, но однажды некий любитель приключений, по происхождению мард (одно из лидийских племен), а по имени Гиреад, заметил, как лидийский солдат уронил каску с крутого обрыва. Чтобы выручить свое имущество, лидиец спустился через бойницу, а затем легко поднялся внутрь крепости. Мард подобрал несколько друзей, охотников до вознаграждения, и однажды ночью они стали взбираться по скале, недоступной из-за того, что по карнизу проходила тропа для часового. Чтобы облегчить смелую вылазку Гиреада, Кир одновременно предпринял атаку на противоположном склоне, со стороны Термоса, то есть там, где были собраны главные силы обороняющегося Креза. Хитрость удалась. Персидские войска смогли занять нижнюю часть города и большую часть поселка, окружающего акрополь.

Крез укрылся в цитадели, в храме, посвященном Аполлону, в надежде на чудо: продержаться до весны, хотя была еще середина осени. Но, несмотря на многочисленные героические поступки его приближенных, Мермнад сдался и попросил, чтобы его отвели к Киру, своему победителю.

Впервые потомок Ахемена занял и покорил крупный город международного значения, столицу мира, о котором он не знал ничего.

Так не погиб Крез

Сарды были расположены на склонах гор, образующих огромный амфитеатр. Город вырисовывался на фоне как бы округленного экрана, образованного горой Тмол. Официальные здания, крепость, акрополь, дворец, царское казначейство выделялись в сердце города подобно тому беспорядку вершин и ложбин, что угадывались за стенами, вдали на горизонте.

Пройдя через окраину, населенную простолюдинами, Кир вышел у подножия акрополя к торговому городу купцов, с магазинами, банями, трактирами, а поодаль увидел кирпичный дворец Креза.

Как на всех восточных базарах, жизнь в этой части города била ключом, это был сплошной клубок активности и движения. Все товары Востока обменивались тут на наличные деньги, отчеканенные здесь же правителями Лидии. Персидских воинов, привыкших к простой жизни, особенно привлекали ряды, где торговали духами. Преобладал запах шафрана, он буквально наполнял воздух.

Кир скоро убедился, что в Сардах люди любили драгоценности и роскошь. Многие следовали греческой моде и одевались так, как подобает сторонникам эллинской культуры. Любили лидийцы также игры — кости, бабки, интересовались всеми видами удовольствий.

Сарды были городом контрастов; чувственный материализм соседствовал там с очень уважительным отношением к культам греческих божеств и поискам красоты или к обучению философии и мудрости, что когда-то проиллюстрировал Солон и распространяли Фалес и его последователи.

Итак, именно в Сардах Кир праздновал победу над противником своим, над человеком, превратившим свою страну в богатейшую экономическую державу, а теперь согнувшим спину перед царем, спустившимся с Аншанских гор.

Крез не строил себе иллюзий о предстоящей своей судьбе. Он надел парадные одеяния и направился к своему победителю, а покоренные лидийцы в соответствии с вековыми традициями начинали вместе с наиболее мстительно настроенными солдатами Кира возводить огромный костер. Согласно лидийской традиции, побежденный Мермнад должен погибнуть в огне. С покорным видом царь Сард, увенчанный короной из самого чистого золота, какое только встречалось в реке Пактол, сжимая в правой руке царский скипетр, взошел на трон, установленный среди дров для костра.

А Кир стоял напротив царя, безмолвно готовящегося встретить свой последний миг. В нем боролись противоречивые чувства. Как не дать Крезу принять смерть так, как приняли бы ее его предки, как отказать ему в праве умереть так, чтобы смыть позор унижения? Молча смотрел перс на эти приготовления царского самоубийства перед лицом многочисленной толпы, где стояли вперемешку победители и побежденные.

Не дожидаясь приказа, солдаты уже подносили факелы, поджигая костер. Лидийские женщины, видя как гибнет их благородный царь, разрывали на себе одежды, бросая их в огонь. И вдруг Кир, полагая, что Крез получил достаточный урок и спектакль затянулся, велел потушить огонь и освободить царя лидийцев. Та же толпа, что покорно смотрела, как гибнет их царь, вдруг обрела надежду и стала помогать солдатам Кира гасить огонь.

Но, несмотря на все старания, победить пламя они не могли. Казалось, ничто не спасет Креза от мучительной смерти. Однако, видя, что его собственные враги пытаются его спасти, лидийский царь воспрял духом. Он трижды громко провозгласил имя Солона, своего учителя, и трижды призвал Аполлона, бога, прославлению которого он так способствовал. Внезапно небо затянуло тучами и разразился сильнейший ливень, он помог солдатам потушить костер, и в конце концов вода победила огонь.

Так не погиб Крез, но династия Мермнадов закончилась на нем.

Осуществилось проклятие, какое несли на себе потомки Гигеса. Разве не провозгласила Пифия Дельфийская, когда впервые к ней обратился варвар, что Геракл иды «будут отомщены на четвертом потомке Гигеса», поскольку первый Мермнад убил собственного царя, доверчивого Кандавла?

Много лет спустя Геродот напишет, что та же Пифия, когда ее лидийцы спросили по поводу несчастной судьбы Креза, ответила: «Никто не может избежать своей судьбы, даже бог. Крез заплатил за грех своего предшественника в четвертом колене, который, будучи телохранителем Гераклидов, подчинился хитроумию женщины, убил своего хозяина и захватил его сан, на который не имел никакого права».

Никто не поверил, что Сарды были с боем взяты неким варваром. А когда факт подтвердился, греки, например, выразили свою печаль по этому поводу. Возможно, им было стыдно, что их жрица Пифия своими двусмысленными предсказаниями отчасти виновата в падении царя лидийского. «Заслуги и гений такого человека, как Крез, не будут забыты», — воскликнет впоследствии поэт-лирик Пиндар.

Но для греков ионийских, нашедших способ сосуществования с лидийцами, речь шла о другом. Отныне они были отданы на милость победителя, который, по их мнению, не зная греческого мира, мог их только преследовать.

Война бесславная и изнурительная

В ту пору Кира не интересовали греки, живущие на побережье. Сперва ему надо было организовать жизнь в Сардах, сделать так, чтобы город оставался самим собою, хотя и подчиненным власти персов. Меркантильный характер лидийцев раздражал бывшего царя Аншана, но менять их привычки он не собирался, чтобы не нарушить мир и безопасность — главную цель его. Захватив Лидию, сам того особенно и не желая, Кир должен был срочно выразить свое понимание этого царства. Объявить, какая судьба ждет чужие народы, которые он впервые завоевал. Новый властелин Лидии назначил перса по имени Табал возглавлять сатрапию Сарды, но, чтобы показать свое доверие лидийцам, оставил на своем посту подданного Креза по имени Пактий, администратора налоговой службы, поручив ему же перевезти в Сузы и Экбатану сокровища последнего Мермнада.

Веря в правильность своего решения, Кир вместе с Крезом направился к своей столице. Он умышленно не занимался ионийцами, так как еще не решена была проблема Вавилона: увлекшийся лунным мистицизмом Набонид все же представлял какую-то опасность. Египтяне, бывшие союзники лидийцев, болезненно восприняли поражение царя Сард и грозились составить новый экспедиционный корпус. Но главное, что на востоке племена, сражавшиеся вместе с Киром против армий Креза, бурлили не переставая: сравнительно близкие гирканцы и парфяне, а также далекие саки и бактрийцы в Центральной Азии были недовольны тяжелым ярмом персов, их братьев по расе. Одним словом, чтобы решить восточные проблемы, Кир направился на восток.

От этого в Смирне, Эфесе, Колофоне и Галикарнасе облегчения не почувствовали. То, что Кир удалился, не означало конца нашествия варваров. Пока Сарды находятся на положении покоренного города, свобода торговли рискует быть нарушена. Поэтому греки прибрежных городов с радостью узнали об измене Пактия. Этот лидиец решил похитить ценности, охранять которые поручил ему Кир, и набрать наемников, надеясь с их помощью устроить поход на Сарды и победить персов Табала, которых, кстати, там было очень мало.

Узнав об этой измене, Кир стал упрекать в этом Креза. Вот что пишет об этом Геродот: ««Крез, чем это закончится? Похоже, лидийцы будут без конца мне и самим себе чинить неприятности. Я уже подумываю, не обратить ли их в рабство. Мне кажется, что я похож на человека, который, убив отца, пожалел детей его. И вот я увожу с собой тебя в качестве пленника, тебя, кто был для лидийцев больше, чем отец, а город оставил им; и удивляюсь, что они восстают против меня!»

Крез, опасавшийся за свой народ, отвечал: «О царь, то, что ты говоришь, — разумно, однако не предавайся излишнему гневу, не разрушай древний град, который не повинен ни в том, что свершалось в прошлом, ни в том, что происходит сейчас. За то, что было в прошлом, я отвечаю головой. В том, что происходит сейчас, виноват Пактий, которому ты сам доверил Сарды. Его и наказывай. Прости лидийцев, а чтобы они не восставали и не причиняли тебе беспокойства, обяжи их делать то, что я скажу: пошли им запрещение хранить боевое оружие и прикажи носить под плащами хитоны и высокие сапоги на ногах. Затем повели им обучать своих детей игре на кифаре и лире и заниматься мелочной торговлей. И ты увидишь, царь, как скоро они из мужей обратятся в женщин, так что тебе никогда уже не надо будет страшиться восстания»»[64].

Кир поверил этим словам и послал в Сарды воина-мидийца по имени Мазар с заданием восстановить порядок и арестовать Пактия, после чего царь продолжил поход на восток.

Мазар быстро восстановил мир и покой для персов в окрестностях Сард. Но захватить Пактия долго не удавалось, что доказывало нежелание ионийских греков смириться с гнетом Кира. Но в этом сопротивлении появилась трещина: в нарушение права на убежище, правительство острова Хиос, где укрывался Пактий, с позором выдало предателя персам.

Усмирив бунт, Мазар заставил его участников платить за это высокую цену. Все началось в городе Приена. Среди греков этот город славился тем, что там находилось панионийское святилище, поэтому Приена считалась как бы духовной столицей. Кроме того, поэт и философ Биант пользовался там непререкаемым авторитетом. Мазар решил в назидание другим обратить в рабство жителей Приены. После чего он прошел вдоль русла реки Меандр, опустошив все на своем пути.

Кир презирал прибрежных греков за трусость и торгашескую душу и, хотя считал необходимым подчинить себе ионийцев, решил, что не стоит прерывать свой поход. Узнав, что мидянин Мазар умер в Сардах от болезни, Кир поручил военачальнику Гарпагу покорить города на Ионическом побережье.

Ничто не давало повода думать, что сопротивление греков, ранее покорных лидийцам, будет упорным, и греки отвергнут предложения персов. Хотя во времена, когда Кир собирался захватить Лидию и искал союза с азиатскими греками, он получил единодушный отказ, и лишь правители Милета, затаившие обиду на Креза, возможно, полагали, что им будет легко отделаться впоследствии от такого некультурного властелина, как царь Экбатаны. Так что лишь Милет ему подчинился, а остальные греческие колонии воспротивились.

Первую атаку Гарпаг предпринял против города Фокеи. Жители города успели возвести очень высокие укрепления, так что Гарпагу пришлось столкнуться с практически непреодолимыми трудностями. Но осада была успешной, а потери значительными. В соответствии с новой политикой ведения войны, принятой Киром, мидийский полководец предложил фокейцам символический знак подчинения: пусть жители Фокеи в знак покорности великому царю персов отобьют один камень от их стены и посвятят персидскому владыке хоть один из их домов, после чего они смогут продолжать жить согласно своим традициям. Фокейцы запросили одну ночь на размышления и убедили персов удалиться от крепости, чтобы не мешать им. Гарпаг, не подозревавший о решении, какое примут фокейцы, принял эти условия и стал терпеливо ждать развития событий…

Со времен предательства Милета Фокея была центром национального сопротивления варварам. После первой победы персов на берегу Галиса фокейцы направили в Спарту посла по имени Пиферм, чтобы проинформировать спартиатов о положении ионийских греков и запросить у них энергичной помощи. Пиферм предстал перед руководителями Спарты в пышных одеяниях, достойных фокейцев. Он говорил о солидарности, которая должна объединять эллинов по обе стороны Эгейского моря и проливов, об опасности, какую представляет усиление персов, и об отрицательных последствиях для благополучия региона. Речь его не имела отклика. Спартиаты, никогда не отказывавшиеся помочь Крезу, угнетателю ионийцев, ныне отказывались как-либо помочь самим грекам. Но, чтобы показать, что они сочувствуют фокейской просьбе, спартиаты решили ответить политическим демаршем. Они направили Киру посла с поручением дать понять персу, что всякое нападение на малоазийских греков будет рассматриваться как агрессия против самой Греции. Кир, полагая, что европейские греки — то же, что и азиатские, нашел их заявление смехотворным и заявил: «Если буду здоров, у них будет больше оснований позаботиться о собственных бедах, чем о бедах ионийцев».

Этот обмен посланцами, первый политический контакт между греками и персами, независимо от его итогов означал, что правление Кира было отныне признано.

Когда настало утро, к великому своему удивлению, персы обнаружили, что город Фокея пуст, в нем не было жителей. Погрузив в свои длинные и быстрые суда жен, детей, статуи богов и все имущество, фокейцы ушли в море. Они покинули родную землю без надежды на возвращение, чтобы не покориться варварам. После многочисленных остановок, в частности на острове Хиос, они направились к западу и после длительного путешествия, невзирая на капризы моря и всевозможные опасности, добрались до острова Кирнос, впоследствии известного как Корсика. Через несколько лет фокейцы смело выступили против карфагенских захватчиков и разбили их в окрестностях Регии (Реджо-ди-Калабрия). Позже они направились на север и высадились на побережье, где жили кельты, там они основали порт возле города, позже названного Марсель.

Примеру Фокеи последовал другой ионийский город. Жители Теоса, понимая, что сопротивляться персам они не могут, и уверенные, что невозможно никакое сосуществование с этими варварами, отправились во Фракию и обосновались близ города Абдеры, неподалеку от золотых приисков Пангеи. Абдеры были знамениты тем, что там рождались только идиоты, чем город и прославился на всю Грецию. Новые поселенцы превратили Абдеры в культурный и интеллектуальный центр, тогда как города Ионии, Эолии и Карии один за другим были завоеваны персами.

Постепенно Гарпаг открыл для себя истину, что «этот купеческий народ, любящий поболтать», имел способности к военному делу. Правда, ионийцы не питали никаких иллюзий по поводу мирных намерений своих противников. Персы полагали, что перед ними были торгаши, лишенные каких-либо воинственных желаний, а малоазийские греки считали, что имеют дело с жестокими варварами, способными только разрушать. На самом же деле и ионийские греки умели сражаться, и персы были готовы предложить мирные условия, не менее выгодные для греков, чем те, что у них были во времена Мермнадов. Однако недоверие — вещь упрямая, и Гарпагу пришлось прибегать ко всем своим военным талантам и к героизму своих войск, чтобы занимать города, жители которых считались неспособными ни к каким боевым действиям.

Взятие каждого города, поселка и населенного пункта требовало от Гарпага настоящих полководческих усилий. Но ионийцы очень скоро поняли, что персидские солдаты отличаются от лидийских. Эти последние организовывали свои атаки, главным образом, в расчете на действия конницы, у Гарпага же были более разнообразные силы и средства. Вокруг городов, занять которые он стремился, он мог организовать осаду и с суши, и с моря. Персидский военачальник не был связан ни с какими правилами ведения войны, соблюдаемыми греками, в том числе игнорировал принцип неприкосновенности святилищ.

Гарпаг стремился положить конец этой изнурительной и бесславной войне, из-за которой он оказался вдали от своего хозяина. А Кир в это время создавал империю в далекой Центральной Азии. Персидскому командующему приходилось успокаивать умы, чтобы выглядеть миротворцем. Города, взятые ценой стольких жертв, не были разрушены, жители их не были сосланы или взяты в рабство. Ничто не менялось в администрировании городов или в их бывших учреждениях. Персы предпочитали, чтобы жители ионийских городов предавались бы дискуссиям в ходе собраний, а не организовывали сопротивление и подрывную деятельность. Поскольку у каждого города были свои традиции, персам не приходилось опасаться их объединения. Некоторые умы, Фалес Милетский например, призывали к созданию структурированной политической организации различных греческих городов в Азии. Но, если не считать некоего федерального собрания избранных, заседавшего у подножия горы Микале, которому персы разрешили действовать, лидийские греки не пытались создать серьезную политическую организацию.

Ионийцы, впрочем, были уверены, что варвары навяжут им безжалостный закон, что предоставят им лишь кажущуюся свободу. Поэтому Биант из Приены советовал покинуть родную землю и заложить новые основы свободного города. Он предлагал построить флот, чтобы все могли уехать на далекий остров, который назвали Сардинией, и где они возведут панионийский город. Так ионийцы смогут подавить варваров на этом большом острове и станут «самыми счастливыми из греков».

Что касается персов, им вовсе не хотелось, чтобы ионийские греки покинули Малую Азию, они расширили либеральные меры по отношению к ним и только просили выплачивать положенную подать и выделить из своей среды некий контингент вооруженных людей для службы персидскому царю. Что же касается жителей островов, например Лесбоса и Хиоса, которых буквально терроризировало простое присутствие варваров на противолежащих берегах, они поспешили согласиться.

Оставалось покорить греческие города внутри Малой Азии. В окрестностях Галикарнаса Гарпагу пришлось дать беспощадный бой педасийцам. В Ликии он столкнулся еще с одним грозным противником. Бой развернулся возле города Ксанфа и на берегах реки с таким же названием. Жители Ксанфа, понимая, что они в конце концов будут побеждены, собрались с женами и детьми в самой верхней точке их цитадели. Там разожгли огромный костер, в нем сгорели их семьи, мужчины же предприняли отчаянную попытку вырваться, но были все перебиты.

Война по захвату побережья Малой Азии подходила к концу. Персы, которые до того полагали, что им предстоит лишь провести операцию по умиротворению, впервые в их истории оказались втянутыми в настоящую войну против греков. А греки оказались разделенными проливами и молодой Персидской державой. Больше не было гармоничного перехода из одного мира в другой, какой установили Мермнады. Лидийцы, служившие одновременно заслоном от варваров и посредниками между греческим миром и Востоком, перестали существовать как независимый народ, сошли с исторической сцены.

Однако, подчиняясь некоему инстинкту самосохранения, азиатские греки уже подумывали о сближении с новой властью. Конечно, когда-то они отказались покориться Киру. Не забыли они и ироничный ответ нового повелителя лидийцев, когда он напомнил грекам Ионии и Эолиды об их отказе стать его подданными на тех же условиях, на каких они служили Крезу: «Кир, выслушав их предложения, рассказал им басню, как некий флейтист… глядя на рыб в море, играл на своем инструменте; он думал, что рыбы выйдут из воды и улягутся на берегу. Разочаровавшись в этом ожидании, он схватил рыбацкую сеть, выловил множество рыб, вытащил их из моря и, глядя, как они прыгают, сказал им: «Кончайте эти танцы, ведь когда я играл на флейте, вы не захотели выйти из воды». Кир переадресовал эту басню грекам Ионии и Эолиды, поскольку когда-то, когда он сам просил их через посланцев отделиться от Креза, ионийцы не послушались, а теперь, когда дело сделано, были готовы слушать его. Он говорил им это, находясь в разгневанном состоянии»[65].

Но многие лидийские греки, особенно живущие в Сардах, более чуткие к потребностям экономической жизни, чем к патриотическим особенностям их прибрежных братьев, сблизились с Киром, сохранив, таким образом, шансы на развитие региона. В отличие от ионийцев, сардские греки получили дополнительный козырь в своей игре…

На завоевание мира

Своими действиями в сердце Центральной Азии Кир подготавливал, возможно, наступление на греческий мир. Когда царь персов, несмотря на продолжение войны в Ионии, решил предпринять свой восточный поход, он подчинялся точной мотивации, зная, что кампания, которую он начинал, будет разыгрываться сперва на Востоке. Ему надо было вовлечь в свои походы народности Востока, всегда готовые идти на Запад, при этом он должен был явиться перед знакомым ему миром не завоевателем, а прежде всего в образе созидателя империи, организатора, чья политическая воля соответствовала бы интересам народов.

Продвигаясь на Восток, будущий великий царь поднимался по ступеням собственной истории. Он возвращался в мир, где родились верования его предков. Вдоль берегов Яксарта, там, на севере, не было Греции и Вавилона, не было Аполлона и Мардука, только бог беспредельных пространств.

Кир захватил Гирканию и Парфию. Управлять ими он поручил Гистаспу, сыну Аршамы и отцу Дария. Затем, без особых трудностей, он покорил Арею, Дрангиану, Арахосию и современный Афганистан. Эти богатые провинции избежали ассирийского гнета и влияния Мидии. С давних пор они участвовали в торговле с Индией, Месопотамией и даже Египтом. Кир придавал большое значение сохранению этих связей, которые позволят ему снабжаться сырьем, сельскохозяйственными продуктами и промышленными товарами. Кроме того, как пишет Николай Дамасский, гирканцы, парфяне, саки и бактрийцы были представлены своими вождями при дворе Кира. Благодаря их поддержке персидский царь мог располагать свои гарнизоны в столицах этих провинций и создавать там новые укрепленные города.

Затем царь персов прошел вдоль Окса (Амударьи) до самого Оксианского озера и захватил Согдиану. Там он встретил народности, которые превыше всего ценят свою свободу. Были случаи сопротивления и даже упорные бои. Но царь персов сумел приобщить правителей хорезмийцев и массагетов к своему плану. Он осуществил исключительно смелый проект: ирригацию Согдианы. За несколько месяцев он повелел построить рад плотин на реке Оксе и заставил платить за получение воды для орошения полей. Дойдя до северных пределов своей империи, царь персов повелел возвести семь крепостей, самая большая из которых называлась Кира[66]. Эта оборонительная линия опиралась на Самарканд, столицу Согдианы, что позволяло той обороняться против захватчиков в Азии.

Тогда Кир решил спуститься на юг. По пути он овладел Маргианой, затем вступил на землю Бактрии. Укреплению власти персов над этими регионами способствовала и тяга к объединению, существовавшая там еще до Кира. Степень экономического развития, которой достигли эти народы еще до владычества Ахеменида, способствовала тому же. Но Кир одним своим присутствием оказывал влияние. Он умел, уже после ухода, оставлять после себя некий миф, легенду, связанную с его именем, и создавать невидимую связь, гораздо более прочную, чем военная оккупация.

Наконец, будущий великий царь завоевал страну индусов, где брала свое начало другая ветвь арийцев. Он остановился на берегу великой реки Инд, разделяющей страну на две части. Кир покорил гордый и воинственный сакский народ, который в конце концов согласился быть под властью персов.

Очевидно, Кир понимал, что закладывал основы для своей империи: с востока или с севера никакая опасность не угрожала; политическая власть, установившаяся там, линия обороны вдоль берегов рек, экономические успехи, которые при нем были достигнуты, и, наконец, расположение к его личности, повсюду наблюдавшееся, составляли гарантии длительности его царствования.

К концу пятилетнего похода наследник Астиага вернулся в Экбатану. Неподалеку от столицы он повстречал своего побежденного врага Креза, жившего там на широкую ногу. Сын Алиатга пользовался почетом, соответствующим его рангу: его безопасность охраняли пять тысяч всадников и десять тысяч лучников, к тому же он свободно распоряжался частью своих драгоценностей.

Так жил Крез, банкир богов, бывший враг Кира, ставший его сторонником.


= ГЛАВНАЯ = ИЗРАНЕТ = ШОА = ИСТОРИЯ = ИЕРУСАЛИМ = НОВОСТИ = ТРАДИЦИИ = МУЗЕЙ = АТЛАС = ОГЛАВЛЕНИЕ =