А. Азимов Земля Ханаанская - родина иудаизма

Глава 9. ГРЕЦИЯ ТОРЖЕСТВУЮЩАЯ

Осколки империи

Александру за его короткую жизнь не хвати­ло времени консолидировать завоеванные терри­тории. Он не оставил после себя достойных пре­емников, зато оставил слишком много достойных полководцев, поэтому его империя погрязла в смутах. С десяток полководцев вели споры, пы­таясь унаследовать императорскую мантию. Каж­дый был уверен, что, кроме него, на нее никто не может претендовать, и каждый захватывал ту или иную часть империи.

Полководцем наиболее покладистым и согла­сившимся на единственную провинцию оказался Птолемей. После смерти Александра он взял в свои руки управление богатым Египтом и не пы­тался никого себе подчинять, кроме, может быть, соседних регионов, чтобы обезопасить централь­ную часть Египта.

Прямо противоположную позицию занимал Антигон, он настойчивее всех боролся за всю им­перию целиком. Несмотря на то что он был од­ноглазым и, когда не стало Александра, ему было уже около шестидесяти лет, он оказался самым волевым и энергичным из всей компании.

Антигон воевал вместе с преданным ему и столь же энергичным сыном Деметрием по всей Азии, и к 316 г. до н. э. он достиг таких успехов, что стал хозяином фактически всей азиатской ча­сти империи Александра. По сути, единственны­ми македонскими полководцами, оставшимися за пределами досягаемости, были Птолемей, правив­ший в Африке, и еще два, Кассандр и Лисимах, управлявшие европейскими областями севернее Греции. Они заключили союз против угрожавше­го им Антигона.

Антигон решил сначала разобраться с Птоле­меем и двинул свои силы вдоль восточного бере­га Средиземного моря. Так на древнюю Ханаан­скую землю снова пришла война. Птолемей отреагировал решительно. Он направил свои эк­спедиционные силы на Кипр, а также в Грецию и Малую Азию с целью обеспечить контроль над морем и поставить под угрозу коммуникации Ан­тигона. Сделав все, что можно было, в этом направлении, он поспешил назад в Египет и приго­товился к сражению с войсками Антигона.

Армию Антигона вел его двадцатипятилетний сын Деметрий, храбрый и рвущийся в бой. Под его командованием было 11 тысяч пеших воинов, 2300 конных всадников и 43 слона. Использовать слонов в боевых действиях придумали в Индии, и Александр неожиданно столкнулся с ними в последнем своем сражении на берегах Инда, за пределами Персии. Как и во всех других битвах, несмотря на такой сюрприз и неблагоприятную обстановку, Александр победил. Тем не менее, хотя он и одолел слонов, его полководцев они впечатлили. Слоны устрашающе действовали на тех, кто сталкивался с ними впервые. Их исполь­зовали в военных действиях более ста лет, пото­му что теоретически они казались просто непре­одолимой силой. Но на практике от них было на удивление мало пользы. Главная трудность в том, что слоны слишком умны, чтобы понапрасну рис­ковать своей жизнью, отличаясь в этом плане от лошадей и человека. Когда угроза нападения противника слишком велика, слоны быстро ретиру­ются и оказываются более опасными для своих, чем для чужих.

Деметрий привел свою армию, слонов и все ос­тальное в Газу, где двадцать лет назад Александр вышел победителем во второй из его великих осад. Туда же в 312 г. до н. э. Птолемей подтя­нул свою численно превосходящую армию и ис­пытанных в боях командиров, опыт которых компенсировал юношеский энтузиазм Деметрия.

Вероятно, Деметрий предполагал, что слоны пересилят преимущества Птолемея. Если так, то его ждало разочарование. Птолемей поставил на поле боя через неравные интервалы железные за­городки и стал ждать наступления Деметрия. Слонов бросили вперед, но поскольку они не уме­ют прыгать, то, подойдя к препятствиям, они по­няли, что незачем ломиться через них или их обходить. Они встали намертво, и сдвинуть их с места оказалось невозможно. Это ослабило бое­вой дух армии Деметрия, и, когда воины Птолемея начали контратаку, она обратилась в бегство. Самая благоприятная возможность для Антигона объединить империю под своей властью была упущена.

Для того чтобы предотвратить вторую попыт­ку Антигона, Птолемей разрушал крепости опор­ных пунктов в Иудее и Сирии — мягкая форма политики «выжженной земли». Для большей на­дежности Птолемей послал на восток одного близкого ему полководца, Селевка, подстрекая того захватить для себя долину Тигра — Евфра­та. Птолемей понимал, что это заставит Антиго­на обратить свой взор не только на юг, но и на восток. Такая стратегия великолепно сработала. Селевк взял Вавилон, и Антигону действительно пришлось распылять свои силы.

В 311 г. до н. э. Антигон вынужден был согла­ситься на шаткое перемирие. Он чувствовал себя в какой-то степени разочарованным. Время шло, а он так и не смог порадоваться объединенной империи. К 307 г. до н. э. ему исполнилось семь­десят пять лет, и ждать он больше не мог. Отча­явшись стать правителем, а не просто полковод­цем, Антигон в конце концов объявил себя «царем» тех азиатских областей, которые уже находились под его властью.

Птолемей в ответ тут же назвал себя царем Египта, Селевк — царем Вавилонии, Кассандр — Македонии, а Лисимах — Фракии. Были образо­ваны и другие более мелкие государства, и, таким образом, распад империи Александра получил своего рода официальное признание.

Египту суждено было оставаться под властью потомков Птолемея почти три столетия, и это была эра Египта Птолемеев. Потомки Селевка правили областями Азии с менее точно очерчен­ными границами, и те земли, которые находились под их властью, назывались империей Селевкидов.

Эти цари продолжали воевать между собой так же бесконечно и ожесточенно, как и в быт­ность свою просто полководцами. Решающее сра­жение произошло в 301 г. до н. э. при Ипсе в центральной части Малой Азии. Птолемей не участвовал в нем, но остальные монархи-союзники, Кассандр, Лисимах и Селевк, одержали победу над Антигоном, которому было уже восемь­десят лет, но он сражался как одержимый. Он должен был умереть в этой битве. Ничто иное его не остановило бы. Деметрий не в силах спа­сти отца бежал. В итоге он восстановил в какой-то степени свою власть и на время сделал себя царем Македонии, но уже никогда не представ­лял угрозу для Азии.

После смерти Антигона остальные полководцы осели на своих территориях, и, хотя войны не прекращались, их интенсивность уменьшилась. Теперь все берега Восточного Средиземномо­рья — от Сицилии на восток через Южную Ита­лию, Грецию, Малую Азию, Сирию, Египет и Ли­вию — оказались под властью правящего класса, который был греческим по языку и культуре. Хотя прежде великие греческие города — Афины, Спарта, Фивы и остальные — отступили на зад­ний план, Греция в смысле своей культуры одержала победу.

Евреи при Птолемеях

После битвы при Ипсе победившие союзники поделили империю за пределами Египта. Кас­сандр, владевший Македонией, добавил к ней Грецию. Лисимах, владевший Фракией, присое­динил западную часть Малой Азии. Селевк взял себе остальную Азию, включая всю обширную территорию восточнее Тигра.

По площади империя Селевкидов выглядела на карте весьма впечатляюще, представляя собой почти всю империю Александра, за исключением некоторых окаймляющих областей. Однако восточные провинции никогда особенно и не удерживали, а сердцевиной империи стали Сирия и долина Тигра — Евфрата.

Селевк основал столицы в обеих этих частях своей империи. Сразу же после взятия Вавилона в 312 г. до н. э. он построил на берегах Тигра, севернее Вавилона, стоявшего на Евфрате, новый город Селевкию. Рост этого нового города с гре­ческой культурой означал неизбежный упадок Вавилона, который постепенно превратился в де­ревню, а в итоге вообще в ничто.

В 300 г. до н. э. Селевк основал вторую сто­лицу на реке Оронт в Северной Сирии. Там вбли­зи северо-восточного угла Средиземноморья он построил Антиохию, назвав ее в честь отца. Со временем Антиохия стала самым большим горо­дом во владениях Селевкидов, а Сирийская про­винция постепенно превратилась в главный опор­ный пункт Селевкидов. Поэтому иногда удобнее говорить об империи Селевкидов как о Сирии.

Селевк датировал свои законы начиная с 312 г. до н. э., то есть с того года, в котором он захватил Вавилон. Евреи Вавилонии, естествен­но, приняли его хронологию, и этот период на­зывается эрой Селевкидов. Что имело большое значение, поскольку евреи начали использовать эту хронологию всегда и везде, даже когда они не были подданными Селевкидов. Так как евреи по­степенно рассеивались по всему Средиземномо­рью, сохраняя определенную сплоченность, они распространили использование этой хронологии за естественные границы пространства и времени, обеспечив ей большую долговечность, чем можно было предположить.

Всем известно, что историки иногда испытыва­ют затруднения в датировке тех или иных собы­тий, когда они даются в рамках какой-то малоиз­вестной хронологической системы. Если же мож­но найти дату того же события в какой-нибудь лучше изученной и более распространенной сис­теме летоисчисления, то в неизвестной хроноло­гии все события (включая и те, которые нe дати­рованы иным образом) становятся на свои места. Эра Селевкидов, широко распространенная евре­ями, приобрела в этом отношении особое значе­ние как эталонная система отсчета исторического времени.

Птолемей, не присутствовавший при решаю­щей битве у Ипсы, остался за бортом. Ему не уступили ни единой части владений Антигона. Он остался с тем, что имел, — с Египтом, Кип­ром и опасным участком на юго-востоке Малой Азии. Его это не устраивало. Пока он не конт­ролировал азиатские пути к Египту, он всегда опасался угрозы с этого направления. Поэтому в сумятице, последовавшей за битвой при Ипсе, он захватил все, что смог, на прилегающей терри­тории Малой Азии.

С Селевком он из-за этого активно не воевал. Память о тех днях, когда они были товарищами в армии Антигона, а позднее союзниками в борь­бе против него, видимо, поддерживала мир меж­ду ними. И все же плелись время от времени не­значительные интриги в борьбе за превосходство в Сирии, в результате чего некоторые области Сирии оказывались лояльными то Селевку, то Птолемею. В конце концов то, что было когда-то землей Ханаанской, включая небольшую Иудею с центром в Иерусалиме, стало принадлежать Птолемею. Власть Птолемея продолжалась в те­чение столетия, и для евреев Иерусалима, по крайней мере, это означало, что после периода беспорядков в соседних районах вернулась мирная жизнь, которая была при персах.

Птолемей и его ближайшие наследники хорошо понимали, что они правят царством, где пре­обладают египтяне, и есть лишь небольшой пра­вящий класс греков в городах, главным образом в Александрии. Поэтому они старались уважать чувства своих египетских подданных, во многом подчиняться их религии и обычаям и вести себя так, как когда-то вели себя фараоны.

Это, конечно, не радовало простых греков, от­кровенно презиравших все египетское (египтяне отвечали им тем же). Птолемеи, пытавшиеся сба­лансировать преобладание египтян над греками, сочли, что для поддержания равновесия полезно будет иметь какую-то третью силу, совершенно отличную от обеих. Для такой роли замечатель­но подходили евреи, поскольку они казались чуждыми как грекам, так и египтянам.

Евреев поощряли эмигрировать в Египет и се­литься в Александрии, городе, основанном Алек­сандром Великим во время его краткого пребы­вания в Египте и являющемся ныне столицей династии Птолемеев. В результате Александрия превратилась в огромную многоязычную метропо­лию Древнего мира, население которой состояло из трех почти одинаковых по численности групп: греков, евреев и египтян. Каждая жила по своим законам и обычаям и с недоверием относилась к двум другим.

В 285 г. до н. э. Птолемей I отрекся от пре­стола в пользу младшего сына, правившего под именем Птолемей II. В 283 г. до н. э. самый муд­рый и самый благополучный из всех полководцев Александра мирно скончался в возрасте восьмидесяти трех лет. Когда он умер, Селевк I, последнихполководцев Александра, еще здравствовал. В отличие от Птолемея 1 он не оставил трон в старости, а продолжал царствовать и воевать. Когда в 280 г. до н. э. пришел конец и ему - через сорок три года после смерти Александра, мимо статуи которого, признавался Селевк, он не мог пройти без содрогания, — выяснилось, что его убийцей стал старший сын Птолемея I.

Птолемей II воевал с потомками Селевка I два раза. Сражались они за спорные территории в Си­рии и Иудее, там, где проходила сухопутная грани­ца. Первая сирийская война продолжалась с 276-го по 272 г. до н. э., вторая — с 260-го по 255 г. до н. э. Эти войны не привели к определенным результа­там, но в целом преимущество было на стороне Птолемеев, и Иудея осталась в их власти.

Иудеи пережили две эти войны без особых волнений. Они не участвовали в них и не стали жертвами, поскольку то был один из таких пери­одов истории, когда сражения сводились к манев­рированию армий, каждая из которых считала, что профессиональные воины — слишком боль­шая ценность и глупо ими рисковать. Поэтому было много соперничества за лучшую позицию и мало кровопролития.

Фактически единственное, что можно сказать об иудейской истории в период правления Птоле­меев, так это то, что примерно в 300 г. до н. э. первосвященником стал Симон I, а после него, около 250 г. до н. э., Ония II. Помимо Иудеи, существовали еще две важные колонии евреев. Одна из них, в долине Тигра — Евфрата, возник­ла три века назад со времен изгнания при Наву­ходоносоре. Главные исторические события их мало затронули. Вторая колония, гораздо более молодая, находилась в Александрии.

Но именно александрийская колония привнес­ла новую проблему в еврейский мир. Известно, что в период изгнания иврит исчез как язык об­щения простых евреев. В Междуречье евреи ста­ли говорить на арамейском языке, распространен­ном среди торговцев Западной Азии. Когда они возвратились в Иудею, то продолжали говорить на арамейском языке. Однако этот язык был тес­но связан с ивритом. Для людей, знающих ара­мейский, совсем нетрудно было выучить и иврит, поэтому они могли по-прежнему читать святые писания.

Благодаря этому не было особой нужды пере­водить Библию на арамейский язык. Многие иудейские евреи считали даже нечестивым делом появление священных книг на каком-либо другом языке, кроме иврита, ибо верили (с обычной для древних людей самоуверенностью), что иврит был языком Бога и первого человека. Тот факт, что иврит уже не являлся средством общения в обычной жизни Иудеи, почли за благо, потому что это превратило иврит в святой язык, предназ­наченный для святых вещей.

Ну а как же евреи в Александрии и более мел­кие, но быстро растущие колонии в других горо­дах греческого периода? Греческая культура бы­ла чрезвычайно привлекательна, и евреи, родив­шиеся и выросшие в греческих городах, зачастую не знали никакого другого языка, кроме грече­ского. Библейские книги они не могли ни про­честь, ни понять. Поэтому, несмотря на иудей­ские предубеждения, александрийские евреи начали настаивать на переводе Библии на греческий язык.

Птолемеи поддерживали это стремление. При Птолемее I, особенно при Птолемее II, Алексан­дрия стала интеллектуальной столицей мира. В ней был музей, являвшийся прототипом того, что сейчас мы назвали бы исследовательским инсти­тутом, и огромная библиотека, самая большая из всех существовавших до изобретения печати. Очевидно, что Птолемеи стремились собрать в Александрии все накопленные знания, и они не ограничивались только греческими. Они поощря­ли и, возможно, даже помогали переводу еврей­ского Священного Писания на греческий язык.

Поэтому где-то около 270 г. до н. э. библей­ские книги начали появляться впервые в истории на отличном от первоначального языке. Поздней­шее предание приукрасило появление первого перевода Библии. Птолемей II предположитель­но послал за учеными мужами из Иудеи. Потре­бовалось якобы семьдесят ученых (или семьдесят два), поэтому перевод в итоге стал называться Септуагинтой, от латинского слова «семьдесят». Более того, в предании говорится, что каждый из семидесяти (или семидесяти двух) переводчиков переводил Библию отдельно и независимо, и, ког­да переводы сравнили, все они оказались иден­тичными. (Явная попытка показать, что греческая версия была так же ниспослана свыше, как и ори­гинальная на древнееврейском языке, потому что без божественного вмешательства не могут ока­заться идентичными семьдесят независимых вари­антов перевода.)

Перевод на самом деле был не очень хорошим. В нем много ошибок, и современные переводы должны обходить Септуагинту стороной и обра­щаться к древнееврейским версиям. Это не опро­вергает того факта, что Септуагинта являлась Библией древних времен. Она была единственной Библией для неевреев и многих грекоязычных евреев тоже. И это в значительной степени повли­яло на мировую историю.

Кто бы ни были переводчики Септуагинты, они были глубоко погружены в греческую куль­туру, и это проявляется в греческом варианте древнееврейских фраз. Самым ярким примером служит отрывок из седьмой главы Книги Исайи, то место, где пророк уверяет царя Ахаза, что на­падавшие силы Израиля и Сирии будут уничто­жены. В частности, он говорит (согласно новому английскому изданию Библии в переводе 1970 г.): «Юная женщина беременная ребенком, и родит сына, и назовет его Иммануилом». Что точно имел в виду Исайя, весьма спорно, но он использовал древнееврейское слово «алмах», которое перево­дится как «юная женщина».

Во времена вавилонского изгнания евреев сильно будоражили мессианские надежды, и шел поиск во всех исторических и пророческих пи­саниях любых пассажей, которые можно было бы интерпретировать как божественные указа­ния на пришествие Мессии. Данный отрывок из Исайи — один из тех, за который удалось ухва­титься. Таинственные слова о рождении Имману­ила сделали пророческим указанием на приход Мессии, идеального царя, который победит неев­рейские царства и создаст мировое царство пра­ведников со столицей в Иерусалиме.

В греческих традициях считать идеальных ца­рей богоподобными, являющимися сыновьями того или иного бога, дарованными богом женщи­не, которая иногда не имела никаких связей со смертным мужчиной и которую можно, таким об­разом, считать девственницей. Людям, пропитан­ным представлениями, почерпнутыми из гречес­кой литературы (даже исповедующим еврейскую религию), видимо, показалось уместным перевести на греческий язык древнееврейское слово «ал­мах» как «парфенос» («девственница»), чтобы фраза обрела мессианский смысл.

Эта греческая строфа позволяла считать Мес­сию сыном Бога. Именно библейская версия Септуагинты повлияла на ранних христиан, и в вер­сии Библии короля Джеймса, например, в этом отрывке говорится: «Се, дева примет во чреве, и родит сына, и нарекут его Иммануил»[16].

С учетом всего изложенного выше легче утвер­ждать, что с точки зрения влияния на будущую историю важнейшим событием всего трехсотлет­него существования династии Птолемеев в Егип­те явилось издание в Александрии Септуагинты.

Птолемей II, добрый покровитель Септуагин­ты, скончался в 246 г. до н. э., на смену ему при­шел его сын Птолемей III. Правивший в то вре­мя монарх империи Селевкидов женился на сестре нового египетского царя, что было услови­ем последнего мирного договора между двумя этими державами. Однако, как только Птоле­мей II умер, его дочь была изгнана и позднее уби­та вместе с сыном царицей-соперницей.

Это стало причиной третьей сирийской войны, в которой разъяренный Птолемей III, жаждавший отомстить за смерть своей сестры, одержал пол­ную победу и дошел до самого Междуречья. То был пик могущества Птолемеева царства.

Это было и пиком счастливой и мирной жиз­ни евреев под властью просвещенной династии Птолемеев. Птолемей III, как его отец и дед, очень хорошо понимал, что правит людьми с аб­солютно различными религиозными воззрениями. Как и его предки, он старался быть царем для всех. Поэтому в 241 г. до н. э. на обратном пути из Вавилона он сделал остановку в Иерусалиме и возложил дары на алтарь Иерусалимского хра­ма, тщательно следуя ритуалу, предписанному священниками.

Агафокл

В то время как Грецию и весь Восток потря­сали ураганные нашествия Александра Великого и его преемников, греческие города на западе, на­пример Сиракузы, оставались не затронутыми этой стихией. И когда пали финикийские города, и когда был опустошен Тир, тирская колония Карфаген продолжала отлично существовать и стала сильнее и богаче, чем когда бы то ни было.

Великая победа Тимолеона на реке Кримис зас­тавила, конечно, Карфаген уйти в оборону на Си­цилии, но он мог позволить себе дождаться удобно­го момента. Историческое прошлое давало ему твердую уверенность, что между греками опять возникнут распри и та или другая сторона обратит­ся к нему за помощью. И какая бы сторона ни об­ратилась, он поможет, поскольку, поддерживая войну греков против греков, он тем самым прокла­дывает себе путь к окончательной победе.

Получилось так, как и ожидал Карфаген. Пос­ле смерти Тимолеона Сиракузы и ряд других го­родов оказались под властью олигархов, и против них, что неизбежно у греков, поднялись народ­ные вожди, использовавшие недовольство толпы, чтобы самим прийти к власти.

В Сиракузах жил некий Агафокл, сын гонча­ра. Он женился на состоятельной вдове, снабжав­шей его деньгами, и был от природы смелым и обаятельным. Он затеял агитацию и интриги, на­правленные на свержение олигархов. Его дваж­ды высылали, но он собирал армию за пределами Сиракуз, не стесняясь пользоваться средствами, которыми его снабжали карфагеняне, и в 317 г. до н. э. наконец захватил этот город.

Оказавшись у власти, он организовывал мас­совые убийства в стане противников до тех пор, пока его правление уже никто не оспаривал. За­тем он начал расширять зону своего влияния, как столетие назад это сделал Дионисий. Наконец настал момент, которого ждал Карфаген. Остат­ки клики, сброшенной Агафоклом, будучи не в силах противостоять ему, попросили помощи у Карфагена.

Карфаген с радостью согласился. В 311 г. до н. э. он направил на Сицилию большое войско под командованием военачальника по имени Гамилькар. В центральной части южного побережья греческая армия была сметена. Карфагеняне по­спешили на восток и, как часто случалось преж­де, осадили Сиракузы.

Предыдущие осады, которые вел Карфаген, были неудачными, но на этот раз победа казалась бесспорной. Боевой дух греков сник. Агафокл пе­рестарался, уничтожая жестоко своих противни­ков, и теперь нигде не мог рассчитывать на друзей. Если захватить Сиракузы, то весьма вероятно, что трехсотлетняя борьба между греками и карфагеня­нами наконец закончится и Карфаген на какое-то время обеспечит себе власть над всей Сицилией.

Чистейшее безрассудство привело Агафокла к плану, на первый взгляд казавшемуся самоубийственным. Но поскольку бездействие тоже были самоубийством и Агафокл при любых обстоятель­ствах всегда предпочитал действие, он с нечело­веческой энергией двинулся вперед. Агафокл на­меревался собрать любые силы, какие сможет, и прорваться силой либо уйти тайком из осажден­ного города, оставив за его стенами минимальный отряд верных ему людей, поклявшихся продер­жаться как можно дольше. Затем со своими вои­нами и своими кораблями он совершит набег на африканский берег и, угрожая Карфагену, заста­вит его отозвать войска с Сицилии. Казалось, шансов у этой авантюры никаких, но Агафокл родился авантюристом. Карфагенский флот бло­кировал порт так, что и крыса не проскользнула бы, но Агафокл рассчитывал на самонадеянность карфагенян. Он держал свои корабли наготове и ждал.

Агафокл знал, что к Сиракузам приближают­ся несколько торговых судов и попытаются про­рвать блокаду. Когда они подошли, карфагенские корабли беззаботно направились к ним, намере­ваясь перехватить груз, но при этом оставили большую брешь в кордоне вокруг города. Кораб­ли Агафокла вышли на самой высокой скорости. К тому времени, когда карфагеняне бросились за ними, догонять их было уже поздно. Более того, тем торговым судам удалось зайти в порт и дос­тавить продовольствие. Карфагеняне, погнавшись за двумя зайцами, упустили обоих.

Агафокл, сбежав от вражеских кораблей, сумел спокойно пересечь Средиземное море и в 310 г. до н. э. пристал к африканскому берегу. Так как вой­ско у него было весьма немногочисленное для того, чтобы часть послать в глубь суши, а часть оставить для охраны флота, он пошел на еще один безрассудный шаг: сжег свои корабли и заявил людям, что единственный шанс вернуться домой — одер­жать победу. Затем он двинул войска на Карфаген и разбил лагерь на его окраинах.

Карфагеняне не верили своим глазам. До сих пор их мирному и безмятежному городу никто не угрожал, и их загородные виллы и фруктовые сады дремали в вечном спокойствии — до сих пор. Им ничего не оставалось, как предположить, что карфагенская армия на Сицилии уничтожена, ибо чем еще можно было объяснить присутствие греческих войск в Африке.

Карфагеняне спешно направили гонцов на Си­цилию выяснить, что произошло, и вернуть всех, кому удалось выжить. Тем временем они с тру­дом наскребли подобие войска из всякого сброда и послали его против Агафокла. Оно было с лег­костью уничтожено хорошо обученной греческой пехотой, но город тем временем приготовился к тому, чтобы сдержать осаду, по крайней мере, до возвращения карфагенской армии. Как только та подошла, греческая армия в Африке была окон­чательно разгромлена. Однако Агафокл задолго до этого построил себе корабли и вернулся в Си­ракузы, с которых уже сняли осаду, и его встре­тили там как героя. К 306 г. до н. э. карфагеняне решили подписать договор, ограничивающий их владения на Сицилии тем, что они имели во времена Дионисия и Тимолеона. Дерзкая авантюра Агафокла себя оправдала. В оставшиеся двадцать лет жизни Агафокл укрепил свою власть на Си­цилии и в соседних регионах Италии. Сиракузы процветали, и для всего мира это было возвратом времен Дионисия, за исключением того, что Ага­фокл, будучи точно таким же тираном, обладал большим обаянием.

В 289 г. до н. э. Агафокл умирает, и снова наступает период неразберихи и анархии. Некие итальянские наемники, которых Агафокл держал в качестве охраны, захватили город Мессану в соседнем с Италией районе Сицилии. Они назы­вали себя мамертинцами (сыны Марса) и своими набегами сделали невыносимой жизнь окружающих областей. И карфагеняне опять спокойно ждали своего часа.

Пирр

Между тем на западе возник новый фактор не­стабильности. В Центральной Италии на реке Тибр стоял город, именуемый Римом. Легенда гласит, что он был основан четыре с половиной столетия назад в 753 г. до н. э., но до эпохи Александра Ве­ликого греческий мир ничего о нем не знал.

Однако во времена Александра римляне затея­ли войны против другого народа Центральной Ита­лии — самнитов — и одержали победу. К 290 г. до н. э. , как раз в тот момент, когда подходила к концу удивительная карьера Агафокла, вся Цент­ральная Италия принадлежала Риму.

Кроме того, в Риме разработали чрезвычайно гибкую систему управления и благодаря ей эф­фективно сотрудничали со всеми союзниками и колониями, обеспечивая им экономическое про­цветание, что снижало вероятность мятежей. Ред­ко кому удавалось склонить к восстанию какой- либо город, находившийся под влиянием Рима. Все это плюс хорошо обученная армия, умевшая быстро приспосабливаться к меняющейся обста­новке, сделали римлян самой неуязвимой силой этого времени.

Первыми в греческом мире оценили роль нового феномена на исторической сцене греческие города, рассеянные по побережью Южной Ита­лии. Главным из них был Тарас, более известный нам по римскому названию как Таранто.

Этот город быстро понял, что перед ним не обычное «варварское» государство и перед Римом ему не устоять. Видимо, Таранто почувствовал, что надо просить помощи со стороны. То было время, когда македонские полководцы, усовер­шенствовавшие военную науку и применявшие в боевых действиях фаланги и слонов, правили Востоком. Ближе всех находился Пирр, власти­тель Эпира, области на северо-западе Греции, как раз через пролив от итальянского «сапога». К нему и обратился за помощью город Таранто в 281 г. до н. э.

Пирр, лихой авантюрист, с радостью согласил­ся и пришел в Италию с 25 тысячами воинов и слонами. Дважды, в 280-м и в 279 гг. до н. э., Пирр сходился с римлянами. Дважды его слоны оказывались на пути римских воинов, и дважды фалангам удалось одной лишь силой пробиться вперед. Дважды римлян заставляли бежать с поля битвы, но, только понеся большие потери, Пирр осознал, что, если войну не закончить быс­тро, он останется без армии. (Отсюда пошло вы­ражение «пиррова победа».) Но римляне не согласились бы на мир, пока хоть один воин Пир­ра остается на территории Италии. Пирр, устав от войны с Римом, охотно ответил на призыв о помощи, пришедший с Сицилии.

Сиракузы и другие греческие города находи­лись в замешательстве из-за мамертинцев, а Кар­фаген, как всегда извлекавший выгоду из непри­ятностей греков, продвинулся на восток и снова осадил Сиракузы Пирр высадился на восточном берегу Сицилии, подошел к Сиракузам и с лег­костью снял осаду карфагенян.

Настал черед первой и единственной в истории войны между Карфагеном и Македонией. В ка­ком-то смысле это был второй раунд борьбы Ха­наана против Македонии, если первым считать осаду Тира войсками Александра. На суше Пирр не встретил никакого сопротивления, так как кар­фагеняне это не римляне. Пирр прошел на запад до самого Лилибаума, и к 277 г. до н. э. в руках Карфагена остался этот единственный самый за­падный форт.

Но Лилибаум оказался таким же неприступ­ным, как и Тир, до тех пор пока Пирр по приме­ру Александра не заполучил контроль над морем. Пирру пришло в голову, что, имея корабли, он сможет повторить трюк Агафокла и высадиться на африканский берег, причем с более сильной армией. Где взять корабли? Они были у сицилий­ских городов, но те устали от бесконечных тре­бований Пирра, им было вполне достаточно того, что прогнали карфагенян. Они отказали Пирру в дальнейшей помощи, и он покинул Сицилию, произнеся со значением (согласно некоторым до­кументам): «Какое поле битвы я оставляю рим­лянам и карфагенянам!» Пирр вернулся в Юж­ную Италию, где в нем очень нуждались. В его отсутствие римляне опять хлынули на юг, и Та­ранто вовсю взывал о помощи.

В 275 г. до н. э. Пирр сразился с римлянами в последний раз. Но теперь римляне придумали способы борьбы со слонами и фалангами. Изму­ченные Пирровы фаланги с трудом сдерживали беспощадных римских легионеров, и македонский полководец наконец устал. Он возвратился в Грецию. Его уход окончательно решил судьбу гречес­ких городов в Италии. К 270 г. до н. э. вся Юж­ная Италия контролировалась Римом.

Оставалась, однако, Сицилия. Для нее пробле­мой по-прежнему были мамертинцы. Один моло­дой человек по имени Гиерон, безупречно сражав­шийся при Пирре против карфагенян, был поставлен во главе сиракузских войск. В 270 г. до н. э. он разгромил мамертинцев при Сентурипе примерно в 60 милях к юго-западу от Мессаны, а затем при Милах, в 20 милях западнее это­го города.

Мамертинцы бежали к Мессане, и Гиерон мог бы захватить и ее, но дело в том, что к ослаблен­ным Сиракузам, как всегда, двинулись карфаге­няне. Гиерону пришлось вернуться в Сиракузы, чтобы остановить их. Благодарные жители Сира­куз сделали его своим царем, и он правил как Гиерон II (так как первый Гиерон правил этим городом вскоре после битвы при Гимере, двумя веками ранее).

К 265 г. до н. э. он укрепил свою власть и, рассчитывая, что Карфаген на время угомонился, создал большую и хорошо вооруженную армию и подготовил ее к походу на Мессану. Мамертин­цы понимали, что нуждаются в помощи, но не знали, как поступить. Некоторым хотелось по­звать тех, кто ни разу не потерпел поражения, помогая Сиракузам, то есть карфагенян. Другие, однако, помня об итальянских корнях мамертинцев, предпочитали обратиться к новой великой державе в Италии — Риму.

В результате победили и те и другие. Мамер­тинцы направили просьбы о помощи и в Рим, и в Карфаген, и оба города на нее откликнулись. Войска Карфагена вошли в Мессану, чтобы уси­лить ее обороноспособность против армии Сиракуз, именно в то время, когда римская армия (впервые за всю историю Рима покинувшая тер­риторию Италии) высадилась южнее Мессаны. Гиерон увидел, что римляне ближе, и предложил им сражение. Римляне согласились и нанесли сиракузской армии сокрушительный удар. Вторая попытка Гиерону была не нужна. Он сразу по­нял, что с римлянами воевать бесполезно, и, бу­дучи не в силах их победить, стал их союзником.

В 263 г. до н. э. он подписал мирный договор с Римом. В оставшийся период своего правления (а оно в целом продолжалось пятьдесят пять лет) он предоставил римлянам и карфагенянам вести все войны. Сам оставался верным союзником Рима, и с ним Сиракузы прожили свой последний период относительной независимости.