ИРОД ВЕЛИКИЙ. ДВУЛИКИЙ ПРАВИТЕЛЬ ИУДЕИ Майкл ГРАНТ

Часть четвертая: ПОДВОДЯ ИТОГИ

Глава 18. ЗАСЛУГИ ИРОДА

Эти иудейские восстания с их ужасными человеческими потерями никогда бы не произошли, если бы возобладала политика Ирода. Чтобы понять ее сущность, нужно закрыть глаза на многие негативные вещи: отталкивающие семейные склоки последних десяти лет его жизни и на протяжении части этого времени лишение доверия Августа. Политика станет понятнее, если мы посмотрим на его царствование в целом и на главные достижения в зените царствия.

Прежде всего, политика Ирода была проримской. Он считал, что полная независимость Иудеи невозможна, и рассматривал сотрудничество с Римом как цену, которую приходится платить за выживание и процветание. Эта позиция, прямо противоположная импульсивному национализму его хасмонейских противников, основывалась на точных оценках и прогнозах. Не правильно видеть в Ироде квислинга, сотрудничавшего с врагом страны, вместо того чтобы с ним бороться. Такое суждение игнорирует тот факт, что римляне не только полностью контролировали все Средиземноморье, но и вполне определенно сохраняли его на все предвидимое будущее. И не было никакой "другой стороны", которая могла бы этому помешать. И конечно же не иудеи. Восстания не имели на успех ни одного шанса на миллион: когда они произошли, то не принесли иудеям ничего, кроме огромных человеческих жертв и стирания с лица земли их родины, возрожденной лишь в самое последнее время. Ирод, так же как Иоханан бен Заккаи и даже отступник Иосиф, был прав, проповедуя мир с Римом как единственное спасение. Ошибочно осуждать Ирода на том основании, что он ставил благоразумие и осторожность выше чести и свободы. Эти альтернативы не реальны. В действительности второй альтернативой были никак не честь и свобода, а собственная гибель и потеря дома, семьи, страны.

Ту альтернативу иудеи дважды выбирали после смерти Ирода. Сам же Ирод сделал другой выбор. И его решение не следует осуждать на том основании, что оно могло привести к поглощению иудейства чуждым ему миром. Как говорит Абрахам Шалит: "Его духовные уступки - ничто по сравнению с огромным выигрышем - обладанием землей предков".

Все это никоим образом не служит оправданием римлян, постоянно допускавших достойные сожаления ошибки и жестокости при решении иудейских проблем. Эти чудовищные промахи, естественно, ожесточали иудеев. Отсюда напрашивается второе критическое замечание в адрес Ирода, пожалуй, более серьезное, чем первое: не добивался ли он невозможного? Те, кто убежден, что дело обстояло именно так, утверждают, что никто, даже какой-нибудь более приемлемый иудей, способный завоевать искреннюю преданность главных иудейских группировок, не мог бы остановить нарастающую волну национализма и фанатизма - неизбежную реакцию Востока на чужеземный эллинизм. Но такое умозаключение более чем сомнительно. Например, внуку Ирода Агриппе I, которому римляне вернули царство, в целом удалось найти понимание и иудеев, и римлян. Хотя и он не избежал немногочисленных отрицательных суждений, большинство иудеев даже не ставили ему в упрек его идумейское происхождение. Правда, к тому времени люди свыклись с идумейским правлением, которое более ощутимо затрагивало иудейскую чувствительность в первые годы правления Ирода и его отца. Во всяком случае, задача, какую поставил себе Агриппа I, была вполне выполнима; да и политика его деда Ирода, хотя и более жесткая, тоже отличалась реализмом.

Но тут можно услышать третье критическое замечание в адрес Ирода, а на него ответить труднее, чем на предыдущие. В своих эллинистических порывах он слишком отчетливо давал понять, что не чувствует себя полнокровным иудеем, и тем самым создавал себе препятствия при ведении дел. Но это не означает, что его политика была ошибочной.

Ироду также можно поставить в вину репрессии, к которым он прибегал, проталкивая свою политику. Нам, не правящим Иудеей I столетия до н.э. они представляются непростительно жестокими. Ему же казалось совершенно обязательным уничтожать тех, кто пытался саботировать политику, от которой зависело будущее страны. Испытавшие на себе его тяжелую руку, действовавшую во имя дела, считавшегося им крайне важным, гарантировали его будущее бесчестие. Так он стал Иродом-злодеем, персонажем многих легенд, включая "избиение младенцев": история вымышленная, хотя в одном отношении и основанная на том, что может оказаться историческим фактом, поскольку Иисус Христос, вероятно, родился в один из последних годов царствия Ирода. Предполагаемый день избиения, 28 декабря, вошел в христианский календарь; что касается иудеев, они стали отмечать день смерти Ирода как большой праздник.

Однако иудеи в других странах поступили иначе, они устраивали праздники, отдавая должное его памяти. И даже в самой Иудее, как мы видели, его политические приверженцы с гордостью называли себя иродианцами. Еще при его жизни среди саддукеев и фарисеев многие видные деятели были готовы оказывать ему по крайней мере пассивную поддержку, потому что иудаизм, относившийся римлянами к дозволенной и приемлемой вере, мало что выигрывал и терял все в случае революции.

Такие же одобрительные суждения можно было услышать и от более скромных иудейских кругов. Кроме небольших групп разорившихся аристократов да мессианствующих экстремистов, иудеи никогда не жили так хорошо. Простые крестьяне, торговцы и горожане преуспевали и чувствовали это, а масштабные общественные работы обеспечили полную занятость и положили конец общественным волнениям. Когда после смерти Ирода всплыли недовольные, его друг Николай Дамасский не замедлил отметить, что при его жизни их не было слышно (см, главу 11). Правда, это отчасти свидетельствовало о хорошей работе службы осведомителей, но в то же время благодаря тому, что можно было спокойно работать и поводов для жалоб не имелось.

Что Ирод дал царству, так это мир. Такое положение, весьма необычное для Иудеи, продолжалось, лишь с незначительными заминками на окраинах, целых 33 года его царствования. Более того, это был мир без вмешательства римских чиновников. Ирод мог справедливо утверждать, что на всем протяжении его долгого правления Август ни разу не потребовал от него принять римских поселенцев из числа бывших воинов и что он не пустил в страну римских чиновников и мытарей - преимущество, которое его народ смог оценить через десять лет после его смерти, когда эти функционеры хлынули в страну.

С другой стороны, в его проримской программе существовал один аспект, который означал больше чем стремление просто избежать прямого правления римлян: Ирод искренне стремился интегрировать иудаизм и иудеев в окружающий мир. Один из побудительных мотивов такого желания лежал в области психологии и был не особенно похвальным. Если даже все старания Николая придали ему, говоря словами У. У. Тарна, всего лишь "умеренный глянец", он жаждал восхищения этого другого купающегося в роскоши изысканного мира. Он хотел быть своим в обоих мирах, греко-римском и иудейском, и ни в одном из них по-настоящему не чувствовал себя достаточно свободно. Иудей по религии, идумей и араб по происхождению, грек по культурным наклонностям, римлянин по политическим пристрастиям - все эти разнообразные природные задатки и приобретенные склонности неуютно уживались в его сознании и душе. Однако говорить, что он не имел корней и постоянно стремился менять одну традицию на другую, было бы несправедливым по отношению к подлинным движущим силам его космополитизма. Ибо он был непоколебимо убежден, что страна может выжить, лишь объединившись, в меру своих сил, с большим внешним миром, тем более что эта цель становилась все более осуществимой, благодаря тому что подвластная ему выросшая территория включала множество неиудейских земель.

Сегодня израильтяне активно обсуждают вопрос, имеет ли Ирод право на титул "царя Израиля". Одни согласны, другие возражают, утверждая, что он слишком выхолостил само понятие "Израиль". И еще вопрос - заслуживает ли он называться Великим? При жизни его так не называли.

Позднее его внук и правнук, Агриппа I и Агриппа II, называли себя "Великими царями". Титул этот к тому времени выглядел не таким уж славным символом крошечных царств. Но сам Ирод не называл себя Великим. Когда Иосиф употребляет этот термин применительно к нему, то у него он означает "старший", чтобы отличить его от других Иродов.

Однако пока его рассудок оставался незатронутым болезнью, он поднялся до высот величия, недостижимых ни для одного из его современников, не являвшихся римлянами. Он посвятил все свои исключительные способности одной цели - превратить Иудею в мирную, влиятельную, процветающую страну в той мере, насколько это было возможно в мире, где господствовала могущественная держава. Его никогда не прельщала восточная держава Парфия с ее низким уровнем организации и культуры. Во многом он напоминал царя Давида. Но перед Иродом стояла более трудная задача, потому что он должен был добиваться своих целей под тенью другой, всемогущей державы.

Ирод походил на Давида и своей трагической семейной жизнью. Ее во многих подробностях описал Иосиф, поскольку главный осведомитель историка Николай Дамасский находился в центре этих трагических событий. Чудовищный рассказ. Однако стоит познакомиться с тем, как представляет себе Конор Круз О'Брайен воображаемое оправдание Ирода перед современными критиками. Когда его выставляют в неблагоприятном свете, сравнивая с целым рядом обоготворяемых правителей и государственных деятелей XX века, он напоминает аудитории, что за этими нынешними героями числится куда больше загубленных жизней. Правда, эти убийства совершались не в домашних стенах. Но если исходить из строгих этических требований, намного ли пристойнее истреблять тысячи людей в не имеющих нравственного оправдания сомнительных войнах?

Все они, подобно мне, проливали кровь в интересах государства.

Ради сохранения государства, Что существенно важно для упорядоченной человеческой жизни И для самого существования такой аудитории, как ваша.

Люди, которых государственные мужи должны убивать на войне или в мирной жизни, Это те, кого политически необходимо убивать.

В мое время такими людьми были представители династий Члены семьи удачливых государственных деятелей.

Я любил Мариамну, Аристобула и Александра.

... И живи я в политических условиях таких, как ваши, Я бы не счел необходимым или оправданным Предать их смерти.

Из пьесы "Царь Ирод оправдывается"

Ужасы Иродова двора по-прежнему потрясают воображение. Но пока в последние годы его жизни они не стали отражаться на мировых событиях и касаться лично Августа, это не очень влияло на нашу оценку его благо- или злодеяний. Тем более, из того, что мы знаем о других восточно-средиземноморских дворах тех столетий, ужасы иерусалимского двора были далеко не единственными в своем роде. Они просто лучше известны благодаря тому, что случайно сохранились повествования Иосифа. Мы практически ничего не знаем об образе жизни множества других дворов поздних эллинистических монархов, за исключением немногих страшных деталей, которые наводят на мысль, сколько же мерзостей скрыло от нас время. Нельзя с полным правом принимать за истину и высокомерное азиатское мнение, что во всех этих семейных расправах есть нечто восточное; достаточно взглянуть на страницы Тацита и Светония, чтобы припомнить, что и в имперском Риме кипели кровавые семейные конфликты. В самом деле, даже великий Август, кажется, приказал убить внука. Но это было ничто в сравнении с деяниями его преемников, изо всех сил старавшихся, говоря словами Гамлета, "переиродить Ирода".

Эти внутрисемейные кровопролития, разумеется, не ограничивались Древним миром. Беглое знакомство с итальянским Возрождением позволяет быстро исправить любое такое впечатление. Еще одним особо подходящим примером служит Оттоманский императорский дом, - и надо признать, что этот пример придает дополнительный вес удобному мнению об азиатском характере таких злодеяний - ибо Ирод навлек на себя все эти беды, так как ничто не удерживало его от многоженства. В результате - неизбежная вражда между собой жен и сыновей. И именно в этой области импульсивный Ирод был неспособен выпутаться из интриг, которые сам на себя навлекал. Хотя привязанность к членам своей семьи - одна из сильных его сторон (такое утверждение может показаться странным в свете того, что многие пали от его руки, но оно справедливо), вместе с тем он страдал болезненной предрасположенностью подозревать худшее.

Эта черта, а также отношение Ирода к Хасмонеям - благодарная область для психолога. В расхожем мнении о превосходстве этой бывшей царской семьи был немалый элемент снобизма, в том смысле, что те, кто обладал частицей хасмонейской крови, не уставали выставлять это обстоятельство напоказ. Ирод, имевший низкое происхождение, полностью разделял это мнение и в то же время неоднократно легко давал себя убедить - признаемся, зачастую вполне оправданно, - что худшими врагами его и его идумейских родственников, которых он так упорно поддерживал, были отпрыски хасмонейского дома. Здесь раскрывается причина его самой большой личной трагедии: брака с прекрасной хасмонейкой Мариамной I, которую он потом приговорил к смерти.

И все же Ирод еще много лет сохранял здравый смысл политика. Только в последние десять лет семейные неурядицы отрицательно повлияли на его способность править. К тому времени импульсивность и вспыльчивость возобладали над его необыкновенными мыслительными способностями, позволявшими ему управлять чувствами. До этого он был проницательным, упорным, неутомимым монархом; достойным восхищения руководителем, солдатом, финансистом и дипломатом; был способен очаровать даже самых несговорчивых, самых неприступных римских вельмож.

Ирод представлял, какая катастрофа ожидает иудеев, если те перестанут играть по римским правилам. Когда впоследствии по вине обеих сторон, иудеев и римлян, дело дошло до драки, несчастья, обрушившиеся на иудеев, были поистине ужасными и непоправимыми. Ирод предвидел, что это может произойти, и делал все возможное, чтобы предотвратить; и потому все кровопускания в его гареме не могут изменить окончательного вывода, что в той мере, насколько позволяли необычные, жестко ограниченные условия, он был поистине Иродом Великим.