ИУДЕЯ ПОД ВЛАСТЬЮ РИМА
ИУДАИЗМ И ХРИСТИАНСТВО

Жду Ваших писем!

=ГЛАВНАЯ =ИЗРАНЕТ =ШОА =ИТОРИЯ =ИЕРУСАЛИМ =НОВОСТИ =ТРАДИЦИИ =МУЗЕЙ =


Проникновение различных религиозных течений на территорию Римской империи.

    Август и его преемники сделали все, что было в их силах, чтобы вернуть к жизни старинную веру; единственное, в чем они не преуспели,— они не могли воздействовать на народ личным примером. Даже такие откровенные атеисты как Калигула и Нерон, отправляли все обряды традиционно посвящавшиеся официальным богам. Жрицы-луперки по- прежнему плясали на улицах города в Луперкалии; арвальские братья по- прежнему бормотали молитвы Марсу, составленные на такой древней латыни, что их никто не понимал. Дивинация и птицегадание по- прежнему входили в разряд усердно практикуемых священнодействий, и к ним с доверием относились широкие слои населения; все, за исключением нескольких философов, верили в астрологию; даже императоры, изгонявшие астрологов, спрашивали у них совета. Магия и колдовство, волшебство и суеверия, чародейство и заклинания, “предзнаменования” и толкование снов были глубоко вплетены в ткань римской жизни. Август изучал собственные сны с прилежанием современного психоаналитика; Сенека видел женщин, сидевших на ступенях Капитолийского храма в ожидании милостей Юпитера. Консулы, вступавшие в должность, праздновали это событие, принося в жертву молодых бычков; Ювенал, который мог смеяться над чем угодно, благочестиво зарезал двух ягнят и молодого бычка в благодарность за благополучное возвращение своего друга. Храмы были обильно украшены золотыми и серебряными приношениями; перед алтарями горели свечи; губы, руки и стопы божественных кумиров были истерты поцелуями многочисленных почитателей. Казалось, старинная религия по-прежнему крепка. Если бы Август вернулся на землю через год после своей смерти, он мог бы удовлетворенно объявить, что его политика религиозного возрождения увенчалась полным успехом.

    Несмотря на все эти внешние проявления благополучия, древняя вера была поражена недугом — от верхушки до основания. Обожествление императоров показывало не то, насколько высоко правящие классы почитают своих властителей, но насколько мало они уважают своих богов. Среди людей просвещенных философия оказывалась губительницей веры даже в тех случаях, когда брала религию под свою защиту. Лукреций потрудился не напрасно; о нем предпочитали не вспоминать, но только потому, что куда легче было вести эпикурействующий образ жизни, чем изучать Эпикура. Богатые молодые люди, отправлявшиеся за философским образованием в Афины, Александрию и на Родос, едва ли могли найти там средства для поддержания своей приверженности римской религии. Греческие поэты превратили римский пантеон в посмешище, а римские поэты с удоволь- ствием подражали своим греческим учителям.

    Поэмы Овидия превращали богов в легендарных персонажей; эпиграммы Марциала, превращали их в предмет для зубоскальства; и кажется, никто не был возмущен этим. Многие мимы высмеивали богов; в одном из них Диану прогоняли со сцены кнутом; в другом изображается Юпитер, составляющий завещание в ожидании близкой смерти.

    Ювенал, как и Платон за пять веков до него, и мы сами восемнадцать веков спустя, отмечал, что страх перед зоркостью божества не способен напугать клятвопреступника. Даже надгробные камни бедняков свидетельствуют о распространении скептицизма, а иные из них дышат чувственностью. «Меня не было, я был, меня нет, ну и пусть». Или - «Меня не было, меня нет, не знаю». Еще одна: «То, что я съел и выпил, — со мной; я прожил жизнь», «Я не верю в то, что за могилой меня что- либо ждет»,— заявляет автор одной из эпитафий. «Нет ни Аида, ни Харона, ни Кербера»,— утверждает другой. «Теперь,— писала уставшая душа, — мне не страшен голод, мне не придется платить ренту и наконец- то я избавлюсь от подагры». Трезвый лукрецианец пишет о своей погребенной плоти: «Элементы, из которых было сложено его тело, вернулись в родную среду. Жизнь дается взаймы; ее не удержишь навечно. Смертью человек возвращает свой долг природе».

    Однако сомнение, сколь бы честным оно ни было, не может надолго заменить веру. Среди всех своих наслаждений это общество не знало счастья. Его изысканность прискучила ему, распутство подточило его силы. Богатый и бедный по-прежнему страдали, болели и были обречены на смерть. Философия, и в самую последнюю очередь такая холодная и надменная доктрина, как стоицизм, никогда не могла подарить простому человеку ту веру, которая облегчила бы его бедность, укрепила его порядочность, утешила его в печали, возбудила в нем надежду. Старинная религия выполняла только первую из этих функций; все остальное было не в ее власти. Люди жаждали откровения, а она предлагала им ритуал; люди жаждали бессмертия, а она предлагала им игры. Люди, которые рабами или свободными пришли в Рим, чувствова- ли, что они исключены из числа участников этого националистического культа; поэтому они приносили с собой своих собственных богов, строили свои храмы, отправляли свои обряды; в самом сердце Запада они внедряли религии Востока. Между вероучением победителей и верованиями побежденных вспыхнула война, в которой оружие легионов было бесполезно; требования сердца — только они могли предопределить победу одной из сторон.

    Новые божества приходили в Рим вместе с военнопленными, возвращавшимися домой солдатами и купцами. Торговцы из Азии и Египта возвели храмы в Путеолах, Остии и Риме, где отправлялся культ их традиционных богов. Римское правительство относилось к этим чужеземным божествам в большинстве случаев достаточно терпимо; поскольку оно не могло допустить чужестранцев к римскому культу, оно предпочитало смотреть сквозь пальцы на их исконные верования, чем вовсе лишить их права на отправление обрядов.

    Взамен оно требовало, чтобы каждое новое верование выказывало подобную терпимость по отношению к прочим религиям, а также включало в свой ритуал в той или иной форме почитание «гения» императора и богини Ромы, что являлось бы выражением их лояльности к государству. Вдохновленные такой мягкостью восточные религии, уже давно обосновавшиеся в Риме, превратились в самые популярные среди римского населения культы. Надеясь ввести культ в цивилизованные рамки, Клавдий отменил ограничения, которые затрудняли почитание Великой Матери; он позволил римлянам становиться служителями этого божества и установил ее празднество в период весеннего равноденствия —с 15 по 27 марта.

    Главной соперницей Кибелы в это первое христианское столетие была Исида, египетская богиня материнства, плодородия и торговли. Вновь и вновь правительство запрещало отправление ее культа в Риме, однако она всегда возвращалась. Благочестие ее почитателей оказалось сильнее мощи государства, и Калигула признал поражение, построив за общественный счет огромное святилище Исиды на Марсовом поле. Отон и Домициан принимали участие в посвященных Исиде празднествах; Коммод, обрив голову, смиренно шел позади ее жрецов, благоговейно держа в руках статуэтку Анубиса, египетского бога в обезьяньем обличье. Вторжение новых богов год от года набирало силу. Из Южной Италии пришел культ Пифагора — вегетарианство и вера в переселение душ. Из Гиераполя пришли Атаргатис известная ринлянам как "Сирийская богиня", Азиз - "Долихииский Зевс" и другие странные божества. Их почитание распространялось усилиями сирийских купцов и рабов; наконец на трон Империи взойдет юный жрец сирийского Ваала - Гелиогабал — почитатель бога солнца. Из враждебной Парфии пришел культ другого солнечного бога - Митры; его почитатели считали себя воинами, участвующими в великой космической битве между силами Света и Тьмы, Добра и Зла. Эта мужественная вера находила отклик скорее в сердцах мужчин, чем женщин, и пришлась по душе римским легионам, расквартированным у дальних пределов Империи, куда не доносились голоса отеческих богов. Из Иудеи пришел Яхве, бескомпромиссный монотеист, который требовал от верующих 6еззаветной преданности, порядочности благочестия, а взамен наделял своих приверженцев нравственными заповедями и отвагой, которая поддерживала их в годину лишений и придавала известное благородство жизни самого смиренного бедняка.

    Дюрант, с. 424-426.

    Об этом смотри подробнее также: Дюрант, с. 568-573.

    Приведем лишь вывод, сделанный автором по поводу проникновения всех этих религий на территорию империи: Какими же достоинствами обладали эти религии, завоевавшие пол-Рима и пол- империи?

    Во-первых, они имели внеклассовый, безрасовый характер; они принимали все народы, всех свободных и всех рабов и с утешающим безразличием взирали на неравенство происхождения и богатства. Их храмы были просторны, чтобы не только служить приютом бога, но и вмещать в себя множество верующих. Кибела и Исида были богинями- матерями, которым было знакомо горе, они страдали так же, как и миллионы понесших тяжелую утрату женщин; они могли понимать то, о чем римские боги даже и не ведали,— опустошенное сердце побежденных. Желание вернуться к матери сильнее, чем стремление находиться в зависимости от отца; слово "мама" непроизвольно слетает с губ в мгновения величайшей радости или страдания; поэтому не только женщины, но и мужчины находили утешение и отраду в религиях Кибелы и Исиды. Даже и в наши дни средиземноморский верующий чаще обращается с молитвой к Марии, чем к Отцу или Сыну; прелестная молитва, которую повторяют всего чаще, взывает не к Деве, но к Матери, благословенной плодом своего чрева. Новые религии не только глубже проникали в сердце; они более живо апеллировали к воображению и чувствам своими процессиями и песнопениями, в которых чередовались печаль и радость, а также обрядами, проникнутыми глубоким символизмом, который придавал новую храбрость душам, утомленным житейской прозой. Новые жрецы были неополитиками, от случая к случаю облачавшимися в священническое платье, новое жречество состояло из мужчин и женщин всех сословий, которые проходили через аскетическое послушничество, чтобы посвятить себя постоянному служению. С их по- мощью сознававшая свои проступки душа могла быть очищена, иногда тело, измученное болезнью, исцелялось воодушевляющим словом или ритуалом, и мистерии, отправлявшиеся ими, символизировали надежду на то, что даже смерть можно превозмочь.

    Некогда люди придавали возвышенный характер своему стремлению к величию и вечности, борясь за славу и выживание семьи и рода, позднее — государства, которое было творением их рук и коллективным "я". Теперь старые родовые отношения постепенно стирались — изменчивость мирного времени сказывалась и на них; имперское государство являлось духовным олицетворением одного правящего класса, а не безвластного большинства. Монархия на вершине, не нуждавшаяся в соучастии и содействии граждан в управлении государством, приводила к тому, что внизу — в массах — креп индиви- дуализм. Обещание личного бессмертия или бесконечного блаженства после жизни, исполненной угнетения, бедности, несчастий и беспросветного труда, составляли решающее и необоримое обаяние восточных верований и христианства, которое явилось их итогом, вобрало в себя и одолело их. Казалось. весь мир состоит в заговоре, единственная цель которого — приготовить дорогу для христианства.

    Дюрант, с. 572-573.